Последний римский трибун - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж (читать книги без регистрации TXT) 📗

– Вальтер, ты говоришь о судьбе Риенцо, пусть она послужит тебе предостережением!

– Риенцо, – возразил Монреаль, – я знаю этого человека! В мирное время и с честным народом он основал бы великую династию. Но он говорил о законе и свободе для людей, которые презирают первый и не хотят защитить последнюю. Посредством толпы гордый трибун приобрел силу, через толпу он потерял ее; я же добуду ее мечом и мечом поддержу!

– Риенцо был слишком жесток; ему не следовало раздражать баронов, – сказал Бреттоне.

– Нет! – сказал Монреаль. – Он был недостаточно жесток. Он старался только быть справедливым и не делать различия между благородным и мужиком, а должен бы делать! Ему следовало бы истребить нобилей с корнем. Но ни один итальянец на это не способен. Это оставлено для меня.

– Ты, конечно, не думаешь перерезать знатнейшие фамилии Рима?

– Перерезать? Нет. Но я захвачу их земли и пожалую ими новое дворянство, – суровое и свирепое дворянство севера, которое хорошо умеет охранять своего государя и охранит его, как источник своей собственной силы. Теперь довольно об этом. Ну, а Риенцо? Он все еще гниет в тюрьме?

– Утром, прежде чем я оставил город, я слышал странные новости. Народ был в волнении; во всяком закоулке собирались группы людей. Говорят, сегодня назначен суд над Риенцо и по именам судей заключают, что оправдание его уже решено.

– А! Ты должен был сказать мне об этом прежде.

– Если его восстановят в Риме, то разве это будет противодействовать твоим планам?

– Гм! Не знаю – но потребуется глубокое размышление и искусная распорядительность. Мне бы очень не хотелось уезжать отсюда, пока я не услышу, чем это кончится.

– Конечно, Вальтер, тебе благоразумнее оставаться с твоими солдатами и предоставить мне вести все это дело.

– Нет, – возразил Монреаль, – ты довольно смел и хитер, но моя голова для этих целей лучше твоей. Сверх того, – продолжал рыцарь, понизив голос и прикрывая лицо, – я дал обет сходить на поклонение этой дорогой для меня реке, месту моих прежних тревог. Кроме того, мне нужны деньги. В этой стране есть немцы, которые могут съесть целую итальянскую армию за обедом; мне очень бы хотелось их завербовать, а их предводителям нужно дать задаток, – жадные канальи! Как будут уплачиваться флорины кардинала?

– Половина теперь, а половина тогда, когда войско будет у Римини.

– Римини! Мысль об этой стране точит мой меч. Помнишь ли ты, как проклятый Малатеста выгнал меня из Аверсы [30], ворвался в мой лагерь и заставил меня отдать ему всю мою добычу? Я огнем и мечом заплачу долг прежде наступления осени.

Прекрасное лицо Монреаля сделалось ужасным при этих словах; обеими руками он схватился за рукоятку меча, и его сильный стан затрепетал от прерывистого дыхания.

Таков был страшный человек, который теперь стал соперником Риенцо за обладание Римом.

VIII

ТОЛПА. СУД. ПРИГОВОР. СОЛДАТ И ПАЖ

На следующий вечер большая толпа собралась на улицах Авиньона. Это был второй день допроса Риенцо, и каждую минуту ожидали объявления приговора. Дело его возбуждало сильный интерес у иностранцев всех земель, собранных в этой столице папского блеска. Итальянцы, даже принадлежавшие к высшей знати, были за трибуна, французы – против него.

Среди толпы находился высокий человек в простой и ржавой броне, но с рыцарской осанкой, которая несколько противоречила неуклюжему виду его кольчуги.

Много было сказано шуток насчет оборванного воина, которыми этот живой народ развлекал свое нетерпение, и хотя зонтик шишака скрывал его глаза, но лукавая и веселая улыбка на устах показывала, что он умел выносить направленные против него насмешки.

– Я, – сказал один из толпы, – родился в городе, который был свободен, и уверен, что любимцу народа будет оказано правосудие.

– Аминь, – отвечал важный флорентинец.

– Говорят, – прошептал молодой студент из Парижа, обращаясь к ученому доктору прав, – что его защита была мастерская.

– В ней не было постепенности, – отвечал доктор нерешительно.

В это время высокий солдат почувствовал, что его кто-то нетерпеливо хлопнул по спине.

– Прошу тебя, высокий господин, – сказал резкий и повелительный голос, – отодвинуть свою высокую фигуру несколько в сторону – я не могу видеть сквозь тебя; а я очень хочу в числе первых увидеть Риенцо, когда он будет идти из суда.

– Прекрасный паж, – отвечал солдат весело, пропуская Анджело Виллани, – ты не всегда будешь того мнения, что дорога к свету приобретается посредством приказаний сильным. Когда ты сделаешься постарше, то будешь обижать слабых, а к сильным станешь ластиться.

– Значит, мне придется переменить мою натуру, – отвечал Анджело.

– Ты говоришь хорошо, – сказал солдат после паузы, – извини бесцеремонность моего вопроса: но ты из Италии? – в твоем языке слышен римский диалект; однако же я видел черты, подобные твоим, по эту сторону Альп.

– Может быть, – сказал паж гордо, – но я благодарю Бога, что я римлянин.

В эту минуту послышались громкие крики из той части толпы, которая ближе всех была к зданию суда. При звуке труб папская гвардия, выстроенная вдоль площади, ведущей от суда, выпрямилась и подалась на шаг или два назад на толпу.

Когда трубы умолкли, послышался голос герольда, но звуки его не могли достигнуть того места, где стояли Анджело и солдат; и только по громкому клику, который в одну минуту пробежал торжествующе по толпе, по отрывистым восклицаниям, передаваемым из уст в уста, паж узнал, что Риенцо оправдан.

– Я хотел бы видеть его лицо! – печально вздохнул паж.

– Ты увидишь, – сказал солдат; и он схватил мальчика на руки и начал пробиваться с силой гиганта сквозь живой поток народа к месту, где стояла гвардия и где должен был проходить Риенцо.

Паж, полудовольный, полурассерженный, несколько времени сопротивлялся, но видя, что его усилия напрасны, безмолвно согласился на то, что считал оскорблением своего достоинства.

– Полно, – сказал солдат, – ты первый, кого я охотно поднял над собой; и я делаю это теперь ради твоего прекрасного лица: оно напоминает мне одну особу, которую я любил.

Но эти последние слова были сказаны тихо, и мальчик, в своем нетерпении видеть героя Рима, не слышал их, или не обратил внимания. Скоро показался Риенцо; два патриция из собственной папской свиты шли с ним рядом. Он продвигался медленно среди приветствий толпы, не глядя ни направо, ни налево. Его поступь была тверда и спокойна, и за исключением румянца щек, на его лице не видно было никаких внешних признаков радости или волнения.

Риенцо вернулся не в тюрьму. Ему приготовлено было помещение во дворце кардинала д'Альборноса. На следующий день он был допущен к папе, а вечером того дня объявлен римским сенатором.

Между тем солдат поставил Анджело на землю, и когда паж бормотал свою не совсем вежливую благодарность, он прервал его слова грустным и ласковым голосом, который сильно поразил пажа: там мало тон его согласовался с грубой и простой наружностью этого человека.

– Мы расстаемся, – сказал он, – как чужие, прекрасный мальчик, и так как ты говоришь, что ты из Рима, то моему сердцу не было причины полюбить тебя, как оно полюбило. Но если ты когда-нибудь будешь нуждаться в друге, то ищи его, – голос солдата понизился до шепота, – в Вальтере де Монреале.

Прежде чем паж опомнился от изумления при этом грозном имени, рыцарь св. Иоанна исчез в толпе.

IX

АЛЬБОРНОС И НИНА

Глазам, которые более всех жаждали взглянуть на Риенцо, было запрещено это удовольствие. Одна в своей комнате, Нина ожидала результата суда.

Возвратившийся Анджело скоро уведомил ее обо всем, что произошло, но ее радость была несколько охлаждена тем, что Риенцо поселился у страшного кардинала. Удар, которым обыкновенно сопровождается известие, хотя и счастливое после долгой неизвестности, и опасение визита кардинала так сильно на нее подействовали, что она три дня была опасно больна, и только на пятый день после того, как Риенцо получил звание римского сенатора, Нина была в состоянии принять Альборноса.