Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Он предпочел оставить свою свиту на дне ущелья. Незачем длинноязычным знать, о чем сегодня поведет разговор с мужланом-локайцем. Приказав придворным ждать его, эмир поскакал по склону к кочевью. Привычная картина предстала перед его глазами. Сновали взад-вперед с деревянными мисками раскосые, толстозадые жены Ибрагимбека, озоровали пунцовощекие, но с заросшими коростой и гноящимися глазенками мальчишки и девчонки, ржали отъевшиеся на подножном корму жеребцы, гоняясь за кобылами.
На своем вороном арабе, величественно откинувшись в золоченом седле, Сеид Алимхан наехал на белую кошму, где сидел нахохлившийся, скучный, невеселый, с совсем черным лицом Ибрагимбек.
Выждав немного, Сеид Алимхан провозгласил фатиху:
— Нет могущества и силы ни у кого, кроме всевышнего!
Ибрагимбек ответил на фатиху как полагается. Но многое сегодня эмиру не нравилось.
Не нравилось, что локаец не нашел нужным подняться с кошмы и подержать стремя. Царственному гостю подобает царственный почет. Однако Ибрагимбек что-то слишком вообразил о себе и встал, лишь когда эмир слез с коня без чьей-либо помощи. А ведь совсем чужие пуштуны и хезарейцы всегда под ручки снимают эмира с коня, когда он к ним даже случайно заезжает в селение.
В последнее время Ибрагимбек ведет себя непочтительно. И, видимо, не только государственные секреты вынудили сегодня Сеида Алимхана оставить своих приближенных в низине, подальше от локайского аула, но и уязвленное самолюбие. Нельзя позволить посторонним глазеть на то, как конокрад, поднявшийся на ступень могущества, нахально осаживает своего халифа и повелителя.
Журчала белопенная струя кумыса из кожаного турсука в фаянсовую чашку, журчала тихая беседа. Ненависть где-то под ложечкой ввинчивалась во внутренности вместе с кусками вареной баранины. Ненависть росла. И если бы не пятнадцать тысяч локайцев-всадников, которыми распоряжался Ибрагимбек, если бы не сэр Доббс со своим британским посольством в Кабуле, если бы не Индийский департамент и вся Британская империя за спиной старого конокрада, разве стал бы Сеид Алимхан унижаться, ездить сюда?
Темное, глянцевитое от горного загара лицо Ибрагимбека с подчеркивающими черноту скул белками глаз оставалось неприветливым, мрачным, даже когда эмир говорил самые приятные вещи.
Эмир догадывался о настроениях Ибрагимбека. Но если бы он проиик в самую глубь его мыслей, впал бы в ярость.
А локаец думал: «И все ты врешь. Врешь ты, царь без царства, эмир без эмирата, халиф без правоверных. Ложь течет со слюнями у тебя по усам и бороде. Морочишь ты мне голову, захлестнул петлями силков. Трава на пастбищах опять желтеет, а я все сижу. Зазвал сюда, залив рот медом обещаний. Посулил невесть чего. Говоришь, что Англия объявляет войну Москве и скоро придет время возвращаться в Каттаган и Ханабад и оттуда двинуть наурусов. А где твоя война, эмир? Кони жиреют, а войны нет. Сейчас ты, сын проститутки, наглотаешься через край кумыса и кримешься хвастать, что Союз наций препоручил тебе в Туркестане все дела войны и мира, командующим назначил. Кто его знает, что за Союз наций и где он? Ты, эмир, горазд воевать с бабами в гареме. Удирал из Бухары тогда, подобрав полы халата. И десять дней из седла не вылезал, под себя оправлялся. Мы еще посмотрим, кто командующий».
От кумыса, баранины, горного воздуха благодушием наливалось тело и душа Сеида Алимхана. Откуда ему было знать, о чем думает локайский конокрад. А тот все мрачнел. Он не слушал царственного гостя. Да и что слушать? Сколько раз говорил эмир одно и то же.
Бешеный, самовластный самодур, не терпящий возражений, Ибрагимбек вынужден был почтительно слушать и выказывать признаки покорности и уважения. И кому? Трусу, беглецу, все еще разыгрывающему из себя властелина миллионов людей. Да все люди, его бывшие подданные, и вспоминают о нем, не иначе как о «зюлюме» — злодее. И в Таджикистане и в Узбекистане Ибрагимбек имеет множество ушей и глаз. Настроения простого народа ему известны.
Город Бухара Ибрагимбеку вообще ненавистен. В горле сидиткостью. Еще в молодые годы лихости и разбойничьего разгула бесшабашный конокрад Ибрагим Чокобай узнал железные кулаки бухарских стражников и жгучую боль бухарских палок на своей спине. Били его за дело: за воровство, за зверство. Но обида на жгучие палки и плети с годами срослась со жгучей жаждой мести Бухаре, а Бухара и эмир ведь одно и то же. Ну, такие тонкости разве занимают ум великих мира? Конечно, Алимхан в свое время вынужден был дать Ибрагимбеку звание амирляшкара. Расписывался эмир на ярлыке морщась: все-таки в прошлом Ибрагим — вор. Но на кого выбирать? Все или трусы, или предатели, спасающие свою-шкуру. Однако Сеид Алимхан выискивал лазейку: велелприложить к ярлыку не большую печать государства, а малую. Думал, что деревенщина все равно не заметит, внимания не обратит. Заметил и отлично разобрался. И к старым обидам приценилась репьем новая. Мало того — в ярлыке имелась тонкость, ущемляющая спесь главнокомандующего. Зачем, например, понадобилось их величеству эмиру выделить особо одно место в тексте красными чернилами, именно, что Ибрагимбек «является слугой и рабом эмира». И еще один шип воткнул. Отказал ему в титуловании «джаноби шумо» — ваше превосходительство.
Вспомнить бы Сеиду Алимхану беды и горести двадцатого года. Туго пришлось ему в те дни. Метался он после стыдного бегстаа из Бухары по Гиссару и Бальджуану заполеванным волком с изодранной шкурой. Того и гляди мог попасть в руки краснозвездных. В растерянности хотел пробраться по долинам Каратегину и Алаю в Кашгарию. Опозорил свое достоинство халифа мусульман, унизился перед кашгарским консулом Эссертоном, принял его приглашение. Сидел бы сейчас в кашгарском каком-нибудь китайском ямыне, лизоблюдничал бы перед английскими хозяевами, если бы тогда не пришел бы ему, беглецу, на помощь Ибрагимбек в Душанбе. Дал охрану из храбрецов-локайцев, подарил свежих коней, провел через вилайеты, кишевшие обнаглевшими от «свободы» черными людьми, вероотступниками, швырявшими камнями в дома аллаха и поднявшими дубины на законных хозяев земель — помещиков, баев, арбобов. Разве смог бы тогда эмир без помощи Ибрагимбека пробраться за границу? Забыл добро эмир. И даже вызов из Ханабада сюда, в Кала-и-Фатту, разве можно понимать иначе, чем обиду и поношение. Какие только обещания не давал эмир в своих многих настоятельных письмах: и самому афганскому шаху представит, и почет-уважение обеспечит, и золотом засыплет до горла, и уши салом смажет, и с послами великих государей мира сведет для переговоров. Не верил Ибрагимбек, колебался, не хотел оставить в Ханабаде племя локай, свою силу и охрану, свою кочевую жизнь. И все же поехал. Алчность одолела — слишком уж расщедрился обещаниями эмир. Да и любопытство проснулось. За свою жизнь Ибрагим Чокобай ничего, кроме степей и гор, не видел. А паломники и торговцы, из тех, кто посещал Кабул, Лахор и знаменитые другие города Индостана, рассказывали поразительные вещи: и пальмы там, и слоны, и нагие красавицы, и белокаменные дворцы, и райские птицы, и ананасы... Представления о географии Ибрагимбек имел самые первобытные. И все чудеса, о которых ему удавалось слышать в сказках еще в детстве, он по наивности переносил в Кала-и-Фатту. Зависть к эмиру разъедала печень. Письма Сеида Алим-хана наконец завлекли Ибрагимбека. Он поднялся целым аулом, взял любимых жен, их детей, юрты, своих телохранителей-всадников. Откровенно говоря, Ибрагимбек ожидал найти в Кала-и-Фатту рай пророка Мухаммеда. Где же и жить такому богачу-бездельнику, как эмир. Но пришлось испытать изрядное разочарование. Рая в Кала-и-Фатту Ибрагимбек не нашел, зато окончательно потерял покой. Обман подстерегал спесивого локайца на каждом шагу. Новый король Бачаи Сакао, вступивший на кабульский престол под именем Хабибуллы Газия I, принял поначалу Ибрагимбека пышно, с почетом, усадил за парадный дастархан, наобещал всякого. Но хитрейшему из хитрых, ловкому, подозрительному волку не стоило большого труда понять всю пустоту подобных обещаний. Поразило его и ничтожество приближенных Хабибуллы. «Все они достойны своего царя — поливальщика базарных улиц, — думал Ибрагимбек.— Сколько ни пыжься, а ты, Качаль Палван,— дергунчик в руках инглизов. Дернул за веревочку—рукой махнул. Дернул за ногу — ногой шагнул. Посадили тебя инглизы на трон. Не угодишь им — выкинут в два счета».