Парижские могикане. Том 1 - Дюма Александр (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Коломбан не позволил бы своему другу уехать. А если бы тот уехал без его ведома или вопреки его воле, Коломбан сказал бы так: «Камилл уехал, потому что любит вас. Камилл лучше меня, потому что я не нашел в себе мужества уехать».
Когда Камилл по-своему представил Кармелите причину отъезда Коломбана, девушку это поразило.
Она посмотрела на Камилла так пристально, что он покраснел и опустил глаза.
— Камилл, вы лжете! — воскликнул она. — Не мог Коломбан уехать из-за вас.
Камилл поднял голову.
Это было совсем не то обвинение, которого он боялся.
— Единственно из-за меня! — подтвердил он.
— Какое Коломбану дело до того, что вы, по вашим словам, любите меня? — спросила девушка.
— Он боялся влюбиться, — отвечал креол.
— Милый Коломбан! — прошептала Кармелита. Обернувшись к Камиллу, она прибавила:
— Оставьте меня, друг мой. Я буду плакать и молиться. Камилл взял девушку за руку, почтительно ее поцеловал, и Кармелита почувствовала, как ей на руку упала слеза.
Что заставляло Камилла плакать — благодарность, стыд или угрызения совести?
Кармелита и не задавалась этим вопросом: для нее слеза была слезой — жемчужиной, которую боль отыскивает на дне глубокого океана, именуемого сердцем.
Камилл возвратился к себе и крайне удивился, заметив в своей комнате свет.
Он еще больше изумился, увидев в комнате женщину.
Это была принцесса Ванврская. Ее предупредили об отъезде Коломбана, и она принесла его белье.
Только вот прелестная Шант-Лила — мы помним, что именно так звали принцессу Ванврскую — опоздала на четверть часа.
Она не хотела оставлять белье просто так и решила дождаться Камилла.
Но Камилл вернулся только после того, как Кармелита попросила оставить ее одну, иными словами — около половины одиннадцатого.
Возвращаться одной в Ванвр было слишком поздно!
Камилл предложил принцессе расположиться в комнате Коломбана.
Принцесса заупрямилась было, но Камилл ее заверил, что на двери есть засов, и она согласилась.
Однако существовал в действительности засов или его не было? Закрыли на него дверь или она осталась незапертой? Об этом мы можем только догадываться, судя по первой встрече соблазнительного Камилла и прелестницы Шант-Лила.
XLVI. ГРОЗОВАЯ НОЧЬ
Так как мы ничего не знаем (пока, во всяком случае) о том, что произошло той ночью, понаблюдаем за Камиллом с той минуты, когда на следующее утро, около одиннадцати часов, он подходит к двери Кармелиты и в задумчивости останавливается, перед тем как постучать.
О чем думал Камилл?
Он размышлял о трудном, почти невозможном деле, затеянном им.
Он знал Кармелиту, знал, что ее целомудрие зиждется на строгих и непоколебимых принципах.
Следовательно, чтобы сломить ее сопротивление, необходимо было употребить либо силу, либо необычайную ловкость.
Камилл был настолько же ловок, насколько силен!
Он давно изучал характер Кармелиты, словно генерал — поле сражения.
Может быть, по совету Малерба ему следовало взять ее в результате регулярной осады, иными словами — окружить неусыпной заботой и прилежно за ней ухаживать; о действенности такого способа и говорит поэт:
Вот крепость красоты сдается мне на милость; Да, было нелегко: осада долго длилась, Но победители мои побеждены!..
Может быть, следовало взять ее измором, приступом, рыть окопы, штурмовать? Нет, такая стратегия не годилась.
Победить можно было только внезапностью.
Камилл остановился на этой тактике и стал хладнокровно выжидать, когда представится удобный случай.
Сердце его кипело страстью; он никогда ничего еще так не желал, но сейчас, стоя у дверей Кармелиты, он сумел взять себя в руки, решив, что еще будет время дать волю страстям и желаниям, — и вошел.
Кармелита мало спала и много плакала.
Она встретила Камилла довольно холодно.
Такой прием входил в расчеты креола.
С этого дня он совершенно переменил образ жизни.
Он словно забыл о прежних безумствах и всякую минуту обнаруживал рассудительность, на которую его считали неспособным.
Умерив присущую ему игривость и постоянно себя сдерживая, он теперь казался чопорным и серьезным.
Читатели, несомненно, поняли, какую цель преследовал Камилл. Он решил во что бы то ни стало вытеснить из сердца Кармелиты воспоминание о Коломбане. А как Камилл мог заставить ее забыть бретонца? Ему ничего не оставалось, как превратиться в сдержанного, печального, здравомыслящего молодого человека, точь-в-точь как наш бретонец, с той, пожалуй, разницей, что Камилл был приветливей и изысканней.
Такое превращение, по мнению бесхитростной Кармелиты, объяснялось, во-первых, тем, что Камилл, тосковал после отъезда друга, а во-вторых — любовью к ней.
Ее девичьей гордости льстило, что молодой человек с единственной целью ей понравиться ломал свой характер, свои привычки, свои вкусы и пренебрегал своими самыми неодолимыми, самыми милыми сердцу капризами.
Ах, Боже мой! Да любая восемнадцатилетняя девушка на ее месте обманулась бы точно так же.
Раньше Камилл обожал Оперу — теперь же он перестал там бывать.
Трижды в неделю он непременно появлялся в манеже, а оттуда отправлялся на прогулку в лес — теперь он вдруг отказался и от манежа и от прогулок.
В аристократических кварталах Парижа у Камилла было несколько знакомых американцев, и с ними он время от времени обедал или ужинал — теперь Камилл сидел дома.
Раз двадцать случалось так, что, находясь у Кармелиты, он слышал, что к нему кто-то звонит или стучит. Девушка уговаривала его посмотреть, кто там, но креол отказывался наотрез.
В подражание Кармелите он хотел жить уединенно и скромно.
Он купил книги по ботанике. Он не имел представления об этой науке и попросил Кармелиту научить его тому, что она сама узнала от Коломбана.
Читатели заблуждаются, если полагают, что Камилл расчетливо и лицемерно надел на себя маску в надежде соблазнить юную особу.
Он любил!
Просто это слово применительно к Камиллу приобретало совсем другой смысл, нежели когда речь шла о Коломбане.
Бретонец любил Кармелиту всей силой души. Камилл любил собственные удовольствия, давая при этом волю своей фантазии, а на сей раз воображение его разыгралось, и он предвкушал райские наслаждения.
До сих пор его окружали доступные женщины, и потому сопротивление добродетельной Кармелиты в высшей степени возбуждало его: ради победы над бедняжкой он пускал в ход всю изобретательность своего ума, может быть думая, что пользуется лишь обольстительностью своего сердца.
Если бы Кармелита не обольщалась относительно произошедших перемен в характере Камилла — а заслугу в этом она приписывала себе — и заставила его снова стать самим собой с его достоинствами и недостатками, ей, возможно, удалось бы, опираясь на его пылкую любовь к ней, сделать из него доброго и порядочного человека. Но она не замечала его лжи, обманывала себя и тем невольно подталкивала Камилла на путь обмана.
И Камилл с каждым днем завоевывал все новые позиции.
Когда он, отвечая на вопрос Кармелиты, откровенно сказал: «Коломбан уехал, потому что я вас люблю», это избавило его от необходимости признания в любви, а Кармелите не пришлось на это признание отвечать.
С той минуты как Коломбан уступил место Камиллу, он отказывался от Кармелиты.
Оставалось лишь выяснить, могла ли Кармелита полюбить Камилла.
Однако юный креол обладал не только блеском колибри, но и изворотливостью кобры.
Он ни разу не спросил у девушки: «Вы будете моей женой?» Зато при каждом удобном случае он повторял: «Когда вы станете моей супругой…»
И он рисовал заманчивые, достойные мира художников картины их свадебного путешествия.
Под действием пламенного красноречия Камилла перед мысленным взором Кармелиты развертывались сверкающей панорамой все прелести жизни вдвоем.
Однажды она, улыбнувшись, заметила:
