Дон Карлос. Том 2 - Борн Георг Фюльборн (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Вдоль стен были сделаны лежанки из маисовой соломы и мягкого тростника, в сарай нанесли одеял и открыли наверху окошечки, чтобы внутри было побольше воздуха. В этот сарай внесли Тобаля и второго его спутника, положили их на лежанки и оставили лежать без присмотра, потому что лазаретных служителей не хватало. На весь лазарет был всего один служитель, и ему приходилось ухаживать за столькими больными в бараке, что на этих двух, помещенных в сарай, у него не оставалось времени.
Пришел доктор, осмотрел раны и сказал, что завтра вырежет пулю у Тобаля из груди.
Во время операции Тобаль с невозмутимым спокойствием позволял с собою делать что угодно и ни разу, ни одним звуком не выдал своих страданий. Но и в этот раз докторам не удалось вынуть пулю. Она так глубоко вошла в легкое, что нечего было и думать о том, чтобы ее извлечь. Надежды на выздоровление было очень мало. Потеря крови при операции была так значительна, что больной совершенно ослаб.
Доктор вынужден был прекратить свои тщетные попытки. Он с сожалением объяснил двум раненым, что при лазарете находится всего один служитель, поэтому он не может прислать его, хотя они и нуждаются в особом уходе. Доктор прибавил, что он охотно бы сам ухаживал за ними, но у него в бараке столько больных, что он просто не в состоянии это сделать.
Он позаботился о том, чтобы Тобалю сделали новую перевязку и дали обоим раненым прохладительное питье, а потом ушел, оставив их снова одних. Тобаль был очень плох. Он чувствовал, что слабость все увеличивалась и начинался нестерпимый лихорадочный жар. Тобаль надеялся, что смерть скоро избавит его от этих страданий.
Всю ночь он провел без сна. К утру наконец немного успокоился и заснул, но во сне его преследовали и мучили страшные видения. На следующий день снова пришел доктор и сообщил, что нашлась сестра милосердия, которая готова добровольно принять на себя обязанности сиделки. Тобаль едва слышал доктора, он впал в совершенную апатию. Лицо его горело, глаза глядели без всякого выражения, и видно было, что он уже не принадлежит этому миру. Лихорадку невозможно было унять, она грозила совершенно изнурить его, а раны все больше и больше воспалялись. Доктор вышел и скоро вернулся с сеньорой, которая твердой, спокойной походкой шла за ним. На ней было черное платье и такая же вуаль на голове.
Она была бледна, и в ее манерах, несмотря на молодость, видно было достоинство, как нельзя более гармонировавшее с высоким призванием, которому, казалось, она полностью посвятила себя. Видно было, что ей, должно быть, знакомы были несчастья, и что это побудило ее посвятить себя уходу за ранеными, пострадавшими за отечество.
Тихо и спокойно подошла она к Тобалю с намерением тотчас же заняться добровольно возложенными на себя обязанностями.
Но вдруг она всплеснула руками, громко вскрикнула и упала на колени у постели больного.
Доктор в удивлении сделал шаг назад.
Услышав ее возглас, раненый быстро повернулся к сестре милосердия, будто пробудившись от страшного сна.
— Белита! — воскликнул он, приподнявшись на своем ложе и простирая к ней руки. Лицо его сияло радостью. В эту минуту он не чувствовал своих ран. — Белита!.. Это ты? Я не брежу? Белита, ты со мною!
Белита, рыдая, закрыла лицо руками. Она не могла сказать ни слова, это неожиданное свидание до глубины души потрясло ее.
Доктор, не видя надобности беречь Тобаля от волнений, поскольку для него уже не оставалось никакой надежды, отошел в глубину сарая.
— Белита, ты ли это? Да, да, я не сплю, это не во сне! Ты пришла… Пришла ко мне… Я вижу тебя.
— Тобаль, мой милый! — воскликнула Белита, схватив его руку и прижав к своим губам. — Тебя ли я думала найти здесь!..
— Так было угодно Господу, Белита. Я ранен, я нашел смерть, которую искал. Да, я хотел умереть, я не мог больше жить без тебя! Я не мог этого вынести! Но теперь все кончено… Ни одного упрека ты не услышишь больше! Не плачь, мне это больно. Останься, останься здесь со мной… Уже недолго… Я это чувствую…
— Ты умираешь, ты оставляешь меня! — плакала Белита. — А я не нашла смерти, хоть и искала ее. Я бросилась на рельсы железной дороги, но меня, наверное, отбросило в сторону, потому что, когда я пришла в себя, то лежала уже далеко от рельсов и только чувствовала страшную боль, должно быть, от удара. Тогда я подумала, что мне еще рано умирать и что осталась у меня еще какая-то священная обязанность на земле. Когда же я совсем пришла в себя, то поняла, что мой долг — ухаживать за больными и ранеными, пострадавшими за отечество, в этом мое искупление.
Это решение пробудило меня к новой жизни, вытащило меня из пучины отчаяния, дало мне силу и мужество жить и до того воодушевило меня, что я не чувствовала больше своих страданий. Я видела, что мне открывается дорога к искуплению, что Бог указывает мне ее и велит идти на помощь к ближним. Я видела, что еще могу посвятить себя служению людям, и содрогнулась перед своим преступным намерением лишить себя жизни. Я надеялась заслужить милость и прощение, поспешив сюда, к раненым. Я не медлила ни минуты и, прибыв в Логроньо, узнала, что тут, в соседнем селении, уже нуждаются в моей помощи. Но тебя ли я думала найти здесь, Тобаль!.. — рыдая, она опустилась на колени, уткнувшись лицом в одеяло.
— Не плачь, — уговаривал Тобаль твердым голосом, гладя ее по волосам, — не плачь, мне больно это видеть. Не станем тратить последних минут попусту. Теперь ничего не изменишь. Но я горячо благодарю небо за то, что мне еще раз довелось увидеть тебя! Будем сильны, Белита! Не поддавайся печали, это недостойно! Нам не суждено было принадлежать друг другу и быть счастливыми, Белита! Но теперь ты можешь все узнать, я должен сказать тебе все: я никогда не переставал любить тебя, ты для меня и сейчас дороже всего на свете! Все мое упование, все мое счастье были в тебе, но теперь все кончено! К чему теперь думать о прошлом…
Знай, Белита, я годами искал тебя, все время искал, ни на минуту тебя не забывал! Но нам не суждено было соединиться, нам не дано было счастья на земле, так простимся по крайней мере дружески и помиримся перед разлукой!
— Так ты прощаешь мне все, все, в чем я грешна перед тобой?
— Я прощаю и благословляю тебя. Теперь я умираю спокойно, я верю, что ты станешь другой, что по крайней мере одна душа здесь будет молиться за меня! Я благодарю Создателя за этот миг блаженства, которым Он в последнюю минуту наградил меня! Белита, в этот торжественный час нашего последнего свидания помиримся, забудем все, что было между нами!
— Может быть, еще можно спасти тебя! О, не отнимай у меня этой надежды! Я сделаю все, все возможное, чтобы успокоить твои страдания, залечить твои раны и помочь тебе!
Печальный взор раненого был ей ответом. Тобаль снова опустился на лежанку, обессиленный этими неожиданными волнениями.
Ночью лихорадка возобновилась, и начался сильный бред, так что испуганная Белита разбудила и привела доктора.
Тот с сожалением объяснил ей, что он ничего не может больше сделать. Он только дал больному какое-то лекарство, и оно на время успокоило его и уменьшило страдания, но лихорадка временами возвращалась с новой силой, каждую минуту угрожая окончательно задуть еле теплящийся огонек жизни в измученном теле. Когда в промежутках к Тобалю возвращалось сознание, он с любовью и благодарностью смотрел на Белиту.
Через восемь дней, наконец, прекратились страдания Тобаля Царцарозы, и Белита тихо плакала и молилась над усопшим.
Она закрыла ему глаза, помолилась за него на кладбище, он же украсила его гроб цветами и бросила на него первую горсть земли.
Теперь Белите оставалось только идти дальше по избранной ею стезе искупления.
VII. На улице Гангренадо
Однажды вечером, повстречавшись со своими старыми друзьями-фокусниками, с которыми когда-то он вместе кочевал, прегонеро пропировал с ними всю ночь.
Не один бокал был опорожнен, но прегонеро не был пьян. Он мог много пить, не пьянея; никто бы не поверил, что он всегда первым осушал стакан.
