Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3 - Дюма Александр (читать книги txt) 📗
Д’Артаньян велел доложить о себе и застал ваннского епископа в красивой комнате, которую здесь называли синей по цвету ее тканых обоев, в обществе Портоса и нескольких эпикурейцев.
Арамис обнял друга и предложил ему лучшее место. Так как всем стало ясно, что мушкетеру нужно переговорить с Арамисом наедине, эпикурейцы распрощались и вышли.
Портос не двинулся с места. После сытного обеда он мирно спал в своем кресле, так что это третье лицо не могло помешать их беседе. Он храпел спокойно и равномерно, и под этот басовый аккомпанемент, словно под античную мелодию, можно было разговаривать без особых помех.
Д’Артаньян почувствовал, что начинать разговор придется ему. Схватка, ради которой он явился сюда, обещала быть упорной и затяжной, и он сразу приступил к делу.
– Вот мы и в Во, – сказал он.
– Да, д’Артаньян. Вам нравится здесь?
– Очень, и мне очень нравится господин Фуке, наш хозяин.
– Это очаровательный человек, не так ли?
– В высшей степени.
– Говорят, король поначалу был холоден с ним, но затем немного смягчился.
– Почему «говорят»? Разве вы сами не видели этого?
– Нет, я был занят. Вместе с только что вышедшими отсюда я обсуждал некоторые подробности представления и карусели, которые будут устроены завтра.
– Вот как! А вы тут главный распорядитель увеселений, не так ли?
– Как вы знаете, дорогой мой, я всегда был другом всякого рода выдумок; я всегда был в некотором роде поэтом.
– Я помню ваши стихи. Они были прелестны.
– Что до меня, то я их забыл; но я рад наслаждаться стихами других, тех, кого зовут Мольером, Пелисоном, Лафонтеном и так далее.
– Знаете, какая мысль осенила меня сегодня за ужином?
– Нет. Выскажите ее. Разве я могу догадаться о ней, когда их у вас всегда целая куча?
– Я подумал, что истинный король Франции отнюдь не Людовик Четырнадцатый.
– Гм! – И Арамис невольно посмотрел прямо в глаза мушкетеру.
– Нет, нет. Это не кто иной, как Фуке.
Арамис перевел дух и улыбнулся.
– Вы совсем как все остальные: завидуете! – сказал он. – Бьюсь об заклад, что эту фразу вы слышали от господина Кольбера.
Д’Артаньян, чтобы сделать приятное Арамису, рассказал ему о злоключениях финансиста в связи со злосчастным ме-ленским вином.
– Дрянной человечек этот Кольбер! – воскликнул Арамис. – По правде сказать, так и есть.
– Как подумаешь, что этот прохвост будет вашим министром через какие-нибудь четыре месяца и вы будете столь же усердно служить ему, как служили Ришелье или Мазарини…
– Как вы служите господину Фуке, – вставил д’Артаньян.
– С тем отличием, дорогой друг, что Фуке – не Кольбер.
– Это верно.
И д’Артаньян сделал вид, что ему стало грустно.
– Но почему вы решили, что Кольбер через четыре месяца будет министром?
– Потому что Фуке им больше не будет, – печально ответил Арамис.
– Он будет окончательно разорен? – спросил д’Артаньян.
– Полностью.
– Зачем же в таком случае устраивать празднества? – молвил мушкетер таким естественным и благожелательным тоном, что епископ на мгновение поверил ему. – Почему вы не отговорили его? – добавил д’Артаньян.
Последние слова были лишними; Арамис снова насторожился.
– Дело в том, – объяснил он, – что Фуке желательно угодить королю.
– Разоряясь ради него?
– Да.
– Странный расчет!
– Необходимость.
– Я не понимаю, дорогой Арамис.
– Пусть так! Но вы видите, разумеется, что ненависть, обуревающая господина Кольбера, усиливается со дня на день.
– Вижу. Вижу и то, что Кольбер побуждает короля расправиться с суперинтендантом.
– Это бросается в глаза всякому.
– И что есть заговор против господина Фуке.
– Это также общеизвестно.
– Разве правдоподобно, чтобы король стал действовать против того, кто истратил все свое состояние, лишь бы доставить ему удовольствие?
– Это верно, – медленно проговорил Арамис, отнюдь не убежденный своим собеседником и жаждавший подойти к теме их разговора с другой стороны.
– Есть безумства разного рода, – продолжал д’Артаньян, – но ваши, говоря по правде, я никоим образом не одобряю. Ужин, бал, концерт, представление, карусель, водопады, фейерверки, иллюминация и подарки – все это хорошо, превосходно, согласен с вами. Но разве этих расходов было для вас недостаточно? Нужно ли было…
– Что?
– Нужно ли было одевать во все новое, например, всех ваших людей?
– Да, вы правы. Я указывал на то же самое господину Фуке; он мне ответил, однако, что, будь он богат, он построил бы, чтобы принять короля, совершенно новый дворец, новый от подвалов до флюгеров на крыше, с совершенно новою обстановкой и утварью, и что после отъезда его величества он велел бы все это сжечь, дабы оно… не могло больше служить кому-либо другому.
– Но ведь это чистые бредни и ничего больше!
– То же было высказано ему и мною, но он заявил: «Кто будет советовать мне быть бережливым, в том я буду видеть врага».
– Но ведь это значит сойти с ума! А этот портрет!
– Какой портрет? – спросил Арамис.
– Портрет короля, этот сюрприз…
– Какой сюрприз?
– Для которого вы взяли у Персерена образцы тканей.
Д’Артаньян остановился. Он выпустил стрелу; оставалось установить, метко ли он целил.
– Это была любезность, – отвечал Арамис.
Д’Артаньян встал, подошел к своему другу, взял его за обе руки, и, глядя ему в глаза, произнес:
– Арамис, продолжаете ли вы хоть немного любить меня?
– Конечно, люблю.
– В таком случае сделайте мне одолжение. Скажите, для чего вы брали образцы тканей у Персерена?
– Пойдемте со мной и давайте спросим беднягу Лебрена, трудившегося над этим портретом двое суток, не сомкнув глаз.
– Арамис, это правда для всех, но только не для меня…
– Право, д’Артаньян, вы меня поражаете!
– Будьте честны со мной. Скажите мне правду: ведь вы не хотели бы, чтобы со мной случилось что-нибудь весьма и весьма неприятное, так ведь?
– Дорогой друг, вы становитесь совершенно непостижимы. Что за дьявольское подозрение зародилось в вашем уме?
– Верите ли вы в мой инстинкт? Прежде вы в него верили. Так вот, этот инстинкт нашептывает мне, что у вас есть какие-то тайные замыслы.
– У меня! Замыслы!
– Я не могу, разумеется, утверждать, что я в этом уверен.
– Еще бы!
– Но хоть я в этом и не уверен, все же готов поклясться в том, что я прав.
– Вы мне доставляете живейшее огорчение, д’Артаньян. Если б у меня были некие замыслы, которые я должен был бы скрывать от вас, я, конечно, умолчал бы о них, не так ли? Если бы мои замыслы были, напротив, такого рода, что я должен был бы открыться вам, я бы сделал это и без вашего напоминания.
– Нет, Арамис, нет, бывают замыслы, которые можно раскрыть лишь в подходящий момент.
– Значит, дорогой друг, – подхватил со смехом епископ, – подходящий момент еще не настал.
Д’Артаньян грустно покачал головой.
– Дружба, дружба! – сказал он. – Пустое слово, вот что такое пресловутая дружба! Предо мной человек, который дал бы разорвать себя на куски ради меня.
– Конечно, – с благородною простотой подтвердил Арамис.
– И этот же человек, который отдал бы за меня всю кровь, текущую в его жилах, не желает открыть предо мною крошечного уголка своего сердца. Дружба, повторяю еще раз, ты не больше чем тень, чем приманка, чем все то, что распространяет вокруг себя ложный мишурный блеск.
– Не говорите так о нашей дружбе, – ответил епископ твердым, уверенным тоном. – Она не из числа тех, о которых вы только что говорили.
– Взгляните-ка, Арамис: вот нас трое из нашей четверки. Вы обманываете меня, я подозреваю вас, ну а Портос… Портос спит. Хорошее трио, не так ли? Славные остатки былого!
– Могу вам сказать лишь одно, д’Артаньян, и в этом готов дать на Евангелии клятву: я люблю вас, как прежде. И если порой я недостаточно откровенен с вами, то это – исключительно ради других, а не из-за себя или вас. Во всем, в чем я буду иметь успех, вы получите вашу долю. Обещайте же мне такую же благожелательность.