Снова три мушкетера - Харин Николай (список книг .txt) 📗
— Вот увидите, господа, — предсказывал принц де Марсильяк (мы говорили, что у г-на де Тревиля обычно собиралось лучшее общество), головы теперь так и посыпятся. Наш всесильный министр использует случай, чтобы свести счеты со всеми непокорными. Ждите новых казней. Полагаю также, что прибавится хлопот у коменданта Бастилии — ему каждый день придется принимать новых постояльцев.
— Принц прав, — заметил граф д'Аркур. — Поговаривают, что Ришелье в последнее время косо поглядывает на Бассомпьера.
— Ну, его величество не даст в обиду Франсуа, — отвечал на это принц де Марсильяк.
От взгляда гасконца не укрылось, что хозяин дома при этих словах помрачнел. Все знали, что маршал Франсуа де Бассомпьер, бывший любимцем короля Генриха IV, стал еще большим любимцем его ныне царствующего сына. Капитан королевских мушкетеров г-н де Тревиль всегда испытывал уколы ревности царедворца, когда при нем упоминалось это имя. Однако принц ничего не заметил.
— Какого вы мнения о том, что говорит королева-мать? — спросила мадемуазель Поле, со свойственным всякой женщине, мы имеем в виду умную женщину, чувством такта, переводя разговор на другую тему.
Впрочем, тема королевы-матери была в те дни скользкой темой.
— А что говорит королева-мать? — спросили хором несколько голосов сразу.
— Что Генрих Монморанси больше не считает кардинала своим другом.
— Это говорит королева-мать или сам благородный крестник Генриха Четвертого? — уточнил простодушный принц де Марскльяк.
При этих словах принца многие из присутствующих дам устремили на мадемуазель Поле внимательный взор. Все знали, что король Генрих был убит именно тогда, когда направлялся к мадемуазель Поле.
Однако рыжеволосая красавица стоически выдержала внимание дам.
— Важно, что это говорит именно сам Монморанси. И весь Лангедок стоит за своего губернатора и против Ришелье.
— Еще бы, — подхватил граф д'Аркур. — Ведь Ришелье постоянно стремится ограбить все провинции. Его заветная мечта — уничтожить какое бы то ни было самоуправление, и он постоянно препирается с лангедокскими сословными чинами из-за податных сумм.
— Вы рассуждаете как мужчина, граф, — с улыбкой отвечала мадемуазель Поле. — Я же склонна считать, что народ поддерживает Монморанси потому, что это мужественный и благородный человек, знакомый с понятиями чести. Именно этого и не переносит в людях господин кардинал.
— Браво, прекрасная мадемуазель Поле, — зааплодировал принц Марсильяк. — Я поднимаю бокал за вас — своим присутствием вы украшаете не только дом нашего гостеприимного хозяина, но и весь Париж!
— Ах, принц! На вас положительно нельзя долго дуться, — благосклонно улыбаясь ему, сказала мадемуазель Поле.
— Помилуйте! Да за что же на меня дуться?! — изумился принц.
— Я и говорю — нельзя. И давайте оставим эту тему, — отвечала рыжеволосая красавица.
Улучив момент, когда г-н де Тревиль разговаривал только с двумя гостями одновременно (на протяжении всего вечера его окружало от пяти до дюжины человек), д'Артаньян приблизился к нему с решительным намерением заговорить.
— Идите к нам, мой друг, — дружелюбно пригласил его капитан мушкетеров. — И расскажите нам, как вы снова отделали конюшего его высокопреосвященства!
Двое собеседников капитана мушкетеров переглянулись и поспешили откланяться под каким-то благовидным предлогом.
— Уф-ф. — Господин де Тревиль, отдуваясь, взял гасконца под руку и увлек его в соседнюю комнату, где горело всего лишь несколько свечей и не было никого из приглашенных. — Д'Артаньян, вы помогли мне отделаться от этих двух господ, а следовательно, оказали мне большую услугу. Они мне успели порядочно надоесть.
— Но каким образом моя персона отпугнула их, капитан?
— Э-э, мой милый! Ваша персона в сочетании с моими словами о Рошфоре. Эти господа недавно из провинции, и они точно так же, как и вы сами пять лет назад, чувствуют себя неуютно, когда при них задевают могущественного кардинала. Соответственно, я упомянул о Рошфоре только для того, чтобы отделаться от них и поговорить с вами наедине. Знаете ли, эти провинциалы очень недогадливы…
Д'Артаньян вспомнил, как он с усердием, достойным лучшего применения, вытаскивал из-под каблука Арамиса батистовый платочек с сильным запахом дорогих духов, и покраснел…
Но, поскольку наш герой уже давно считал себя настоящим парижанином, эту краску никто не успел заметить — так быстро она исчезла.
— Я тоже собирался поговорить с вами, капитан.
— Тем лучше — значит, наши желания совпали. Какое у вас дело?
— Я собирался испросить у вас отпуск. Мне очень хочется навестить родных по-настоящему, а не так, как это вышло в прошлый раз. Кроме того, я лелею надежду показать Атосу Гасконь.
— И он?..
— Находит эту идею удачной.
— Превосходно. Конечно же, я предоставлю вам этот отпуск. Более того, я скажу вам: не стоит торопиться с возвращением в Париж. Вы ведь слышали, о чем говорили за обедом принц де Марсильяк и граф д'Аркур?
— Конечно.
— Так вот — похоже, они знают, что говорят. Более того — я должен сказать вам одну вещь…
— Какую же?
— Я не разделяю оптимизма принца относительно заступничества его величества за… вы понимаете, кого я имею в виду?
Хитроумный гасконец догадался, что капитану мушкетеров не хочется лишний раз произносить имя маршала Франции Франсуа Бассомпьера. Поэтому он кивнул в знак того, что понимает, о ком идет речь.
— У меня есть свои источники информации, и я чувствую, что кардинал, вернувшись с кампании против внешних врагов, готовится начать новую — на внутреннем фронте. Все мы в опасности, но в первую очередь полетят головы знатных вельмож. Не обижайтесь на меня, д'Артаньян, но сейчас речь не о вас. А вот маршал… маршал действительно в большой опасности. Он, Монморанси и даже… — тут г-н де Тревиль понизил голос до шепота и осмотрелся по сторонам, — даже… его высочество герцог Орлеанский… не могут чувствовать себя совершенно спокойными. Поэтому я говорю вам — не впутывайтесь в это дело, д'Артаньян. Арестовывать знатных особ обычно посылают молодых офицеров гвардии, и лейтенант мушкетеров самое подходящее лицо для того, чтобы возглавить конвой, охраняющий карету, что доставляет в Бастилию высокопоставленного узника. Это дурно пахнет, согласен, но если я получу от его величества такой приказ, то буду вынужден послать своего офицера с соответствующим количеством конвойных и карету с решетками на окнах.
— Да, вот еще что, — продолжал де Тревиль, делая знак д'Артаньяну не перебивать его. — Мой бывший подчиненный, а ваш друг Арамис, кажется, навлек на себя гнев не только кардинала, но и короля. Я не мог точно разузнать, в чем там дело, но его связи с турской белошвейкой ведут за границы Франции. И это, кажется, очень опасно для него. Кардинал был вынужден дать объяснения его величеству по поводу улицы Скверных Мальчишек. Он дал их. Насколько мне известно, Ришелье прямо признался королю, что на вас напали по ошибке, в то время как требовалось устранить Арамиса. И король, по-видимому, довольствовался таким объяснением. Это может означать лишь одно…
— Что же, черт побери?! — воскликнул встревоженный д'Артаньян.
— Что ваш друг замешан в чем-то таком, что делает его нежелательным лицом в глазах короля. Фактически молчание его величества значит, что кардинал получил королевскую индульгенцию и его молчаливое согласие на устранение нашего аббата.
— Черт побери! Что же делать? Надо предупредить Арамиса! — воскликнул д'Артаньян.
— Тише!
— В самом деле. Простите, капитан.
— Мои агенты известили меня, что у вашего друга есть сильные покровители. Как вы понимаете, я вовсе не имею в виду опальных жительниц города Тура. Я имею в виду настоящую силу. Поэтому пока что делать ничего и не надо.
Мой бывший мушкетер в надежном месте и до поры до времени может не опасаться кардинальской мести. Однако я хотел вам все это сообщить. И вот почему. Вы знаете меня, знаете, что я не оставлю в беде самого последнего солдата, раз он принадлежит полку. Но ваш товарищ исчез, исчез весьма поспешно. Он прислал мне письмо, в котором уведомляет меня о своем окончательном и бесповоротном решении оставить службу и посвятить себя служению Господу. Больше я ничего для него сделать не могу и делать не стану. Но меньше всего я желаю ему зла. О, нет. «И раз у него есть друзья, — сказал я себе, — его друзья узнают все, что известно мне». Возможно, когда-либо они смогут ему чем-нибудь помочь. Вот и все. А теперь, любезный мой, меня ждут гости. Отпуск для вас и господина Атоса — дело решенное, приказ о нем будет подписан завтра.
