Парламент Её Величества - Шалашов Евгений Васильевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
– Нет уж, не надо Елизаветой, одна Лизка уже есть, – заметил сибирский губернатор.
Голицын спорить не стал:
– Тогда Анной Леопольдовной. Одно плохо, герцог Карл Мекленбургский, как узнает, что супруга его царицей станет, так к нам и прискачет.
– Сказка про белого бычка, – вздохнул фельдмаршал Долгоруков. – Туда-сюда, а вновь на немца-карла напорешься.
– Правильно, князь Василий, – кивнул Дмитрий Михайлович. – Не надо нам немцев. Их и так развелось столько, что солить можно! Посему в царицы надобно среднюю дочь Ивана Алексеевича позвать, герцогиню Курляндскую, Анну Ивановну. Виноват – Анну Иоанновну. Мнится мне, что во всем она нам подходит. Роду доброго. Отец – венчанный царь Московский и государь всея Руси. Матушка – покойная Прасковья Федоровна, из рода бояр Салтыковых. А Салтыковы всем нам коли не в родственниках, так в свойственниках имеются. Опять-таки – вдовая она, Анна Иоанновна. Мужа-нахлебника за собой не притащит. Мы с братьями и родом своим – за Анну Иоанновну!
«Верховники», а лучше их сейчас называть по старинке – князья-бояре – призадумались. А ведь дело князь Дмитрий говорит. Анна Иоанновна после смерти супруга вернулась домой, но долго при матушке не насидела. Дядюшка, Петр Алексеевич, обратно велел ехать да и сидеть в Митаве. А с дядюшкой не поспоришь! Почти двадцать лет в Митаве сидит, воет, деньги у родичей просит. Позвать ее на царство, будет благодарна сверх меры! Смущало только одно обстоятельство…
– Все бы ничего, да боюсь я, не пошла ли она в породу салтыковскую? – выразил общее опасение губернатор Сибири.
Сидевшие вельможи переглянулись и многозначительно закивали. Хотя они собственноручно пролили столько крови – на добрую роту солдат хватит, до жестокости Салтыковых им было далеко. Чего стоила царица Прасковья, отправившая слуг своих в Тайную канцелярию, а потом приходившая в казематы? Заместо ката била кнутом, подпаливала волосы. А однажды так разошлась, что охнул видавший виды Ушаков. А братец ейный, Василь Федорыч? Дворня у него говорила – что ежели за день зубы не выбили или руку-ногу не сломали, так за счастье! Да что про холопов говорить, если жене своей законной, урожденной княжне Долгоруковой, не одинажды ребра ломал?
– Так уж хуже, чем при государе Петре Великом, не будет, – усмехнулся князь Дмитрий Голицын. – Нешто дубинку государеву не помните?
При упоминании о палке Петра у князей заныли разные части тела – у кого спина, у кого ребра, а у кого и все сразу. Даже у Михал Михалыча, коего Петр Алексеевич чрезмерно уважал, – даже Кубок Большого Орла не велел наливать! – заломило нижнюю челюсть: увидел как-то государь всея Руси, как полковник Голицын зубами мается, мигом за клещи зубодерные ухватился да зуб коренной напрочь и вытащил. А зуб здоровым оказался! Надежа-государь не растерялся да и второй вытащил… Две недели, если не больше, полковник с распухшей рожей ходил. А боль была такая, что непьющий князь водкой лечился.
Михаил Владимирович Долгоруков, запустив ладонь под парик (цирюльник, коли голову бреет, постоянно бритвой «царские» шрамы срезает, собака этакая!), только вздохнул:
– Хуже, чем при Петре Алексеиче, уж и некуда…
Дмитрий Михайлович внимательно оглядел сидевших соратников и настойчиво спросил:
– Ну так что, господа, все согласны? Будем Анну Иоанновну на царство звать? Как, Гаврила Иванович? – обратился князь к канцлеру как к самому старшему, а когда тот кивнул и сказал «Да!», перевел взгляд на сибирского губернатора.
Михаил Владимирович уже открыл рот, как в дверь застучали.
– Ждите! – рявкнул Голицын-старший.
Но за дверью не унимались – барабанили все настойчивей и настойчивей. Решив дать окорот наглецу позже, Голицын продолжал опрос, и все присутствующие, кроме Алексея Григорьевича, сказали свое «Да!». Незадачливый тесть царя лишь буркнул: «Я – как все!»
«Верховники» встали и, по обычаю, заведенному государем Петром, прокричали:
– Виват Анна! Виват! Виват!
А дверь между тем уже принялась ходить ходуном под ударами.
– Да кто там такой! – разозлился фельдмаршал Долгоруков. – Я его, сукина сына!
Схватив трость, Василий Владимирович отомкнул засов и, открыв дверь, не глядя ударил по невысокой фигуре в проеме…
Ударил, но не попал. Вице-канцлер Остерман – а это был он – каким-то чудом проскользнул под тростью и как ни в чем не бывало заскочил в комнату, начиная орать громче остальных:
– Виват царица Анна! Виват!
– Выздоровел немец-то хитрожопый, – покачал головой фельдмаршал, с сожалением глядя на трость. – Вовремя-то как…
Глава вторая
Сирота Курляндская
24 января 1730 г. Герцогство Курляндия. Митава
Резиденция герцогов Курляндских – двухэтажный каменный сарай, обнесенный стеной, с четырьмя полуразвалившимися башнями. Только по недоразумению его называли дворцом. Возможно, во времена Герхарда Кетлера – первого герцога Курляндии и последнего магистра Ливонского ордена – он и был таковым. Теперь в башнях обитали совы, ссорясь с летучими мышами. Кордегардия разобрана, а на крепостной стене, поросшей кустарником, паслись вездесущие козы. Ладно бы просто объедали листву – нехай, так они своими острыми копытцами расшатывали и без того обветшавший кирпич, обрушивая целые куски.
Немногочисленная прислуга пыталась бороться с этой напастью, но все было бесполезно – рогатые животины просто забирались повыше и гнусно блеяли, помахивая бороденками. С хозяев наглых тварей спрашивать было бесполезно – чухонцы, проживавшие в окрестностях замка, делали вид, что не понимают ни по-русски, ни по-немецки. Пороть чужих холопов нельзя, а других способов воздействия не было. Однажды Анна не выдержала и разрядила мушкет в одну из козочек. Зверюшка, после недолгой агонии, была разделана, зажарена и подана на стол. Раздосадованный хозяин долго орал по-немецки, матерился по-русски и даже пытался подать жалобу в магистрат, но там отказали. Как-никак, частная собственность. С тех пор крестьяне присматривали за своей живностью, а возле стен постоянно околачивались мальчишки, отгоняя коз от стен.
Половина окон «дворца» была забита досками еще в Великую Северную войну, после штурма Митавы армией генерал-фельдмаршала Шереметева, а другая половина затянута промасленной бумагой. Дневной свет бумага не пропускала, зато позволяла сквознякам гулять по коридорам, шевеля обветшавшие гобелены, изображавшие охоты и боевые подвиги герцогов Курляндии.
Анне иногда казалось, что ветры дуют прямо с Балтийского моря, до которого было больше ста верст. Залетают же сюда чайки. На чаек трудно охотиться – слишком невероятные пируэты они выделывают, но для хорошего стрелка (а герцогиня Курляндская была хорошим стрелком!) это не было помехой. Интереснее было охотиться на ворон – пока они каркали, снижаясь над телом погибшей товарки, можно было успеть разрядить все три мушкета, разнося крикунов на перья и рваное мясо. Будь у нее их хотя бы пять, было бы гораздо забавнее! Но для покупки ружей требовались деньги!
И опять герцогиня Анна, правительница Курляндии, проснулась с мыслями о деньгах. Опять деньги… Кому бы из родственников написать, чтобы подкинули хотя бы десять тысяч талеров? Не своих, разумеется, а из казны. Но писать вроде бы некому. Юный царь Петр умер, а с его наследником до сих пор непонятно.
Лучше всего было, пока была жива тетушка-государыня. Еще при живом дядюшке Петре она могла уговорить мужа прислать курляндской сиротке деньжат или оплатить долги. Петр Алексеевич хоть и матерился, но деньги давал.
Как всегда, при воспоминании о покойном дядюшке Анну затрясло. Вспомнилось его любимое развлечение – посадить дочерей покойного брата Ивана на яхту, сунуть в каюту, запереть там и возить по Финскому заливу до тех пор, пока девки не облюются… Когда яхта причаливала, а двери открывались, государю было очень весело. Весело было и остальным, кто терся близ царя.
А как дядюшка-государь орал и бил палкой за то, что она не хотела возвращаться в Митаву после смерти мужа! Синяки и шишки не сходили две недели, но Анна сумела остаться в России почти на полгода. Целых полгода! При маменьке, в сытости и довольствии, когда не надо думать о завтрашнем дне, когда вокруг все такое родное и знакомое – деревянный дворец в Измайловском, теплая светлица в тереме, яблони в саду, смешные уродцы, смешившие своими ужимками.
