Город прокаженного короля - Сальгари Эмилио (бесплатные полные книги TXT) 📗
— Какое варварство! — невольно воскликнул Роберто Галэно содрогаясь.
— Таков Сиам! — задумчиво отозвалась Лэна-Пра.
Ещё через час, когда близились уже сумерки, бэлон должен был войти в боковой канал, и Лакон-Тай предупредил управлявшего баркою Фэнга, чтобы тот соблюдал возможную осторожность, так как канал должен быть переполнен разного рода судами.
И в самом деле, бэлону скоро пришлось буквально проталкиваться, лавируя среди множества лодок и барок. Казалось, на воде здесь вырос целый город, так много разнообразнейших судов было тут. На большинстве барок зажжены были огни. Тут горели висячие бумажные фонари, какие китайцы употребляют при своих празднествах, там пылали разложенные на очагах маленькие костры, наполняя воздух клубами смолистого дыма. Здесь кто-то пел гортанным голосом, в другом месте плакал ребёнок, в третьем глухо ворчал высокий барабан, а рядом с лодками, откуда неслись эти звуки, два дюжих рыбака переругивались на расстоянии, осыпая друг друга замысловатыми проклятиями и страшными угрозами:
— Я кулаком вышибу твои мозги из черепа, твои глаза из орбит, твоё сердце из груди и твою поганую душу из живота! — кричал первый.
— Я бритвою соскребу с твоего гнусного тела всю кожу, вырву у тебя ногти, выщиплю волосы с головы, обрежу тебе уши и нос, вытащу из твоей зловонной пасти все зубы! — отзывался другой.
— Попробуй сунуться ко мне, сын паука и бородавчатой жабы!
— Подойди только ты ко мне, племянник болотного червяка!
Ещё несколько ударов вёслами, и бэлон Лакон-Тая пристал к берегу. Странники добрались до знаменитого в истории Сиама города Айутиэх, или Аютиа, основанного императором У-Фонгом в 1360 году и насчитывающего и теперь свыше четырехсот тысяч обитателей.
Роберто Галэно был очень не прочь отправиться на ночь в этот город, куда в те дни проникали лишь очень немногие европейцы, но Лакон-Тай попросил его не удаляться от бэлона, ссылаясь на возможность каких-либо новых осложнений. Поэтому на ночь все расположились на палубе бэлона, причём не позабыли на всякий случай выставить охранявшую судно стражу.
Губернатором Аютиа в те дни был старый друг и сподвижник Лакон-Тая, спутник его походов против бирманцев и камбоджийцев, и, доверяясь дружбе этого человека, Лакон-Тай послал ему письмо с приветом.
Не успели ещё заснуть пловцы бэлона, как гонец вернулся в сопровождении какого-то молодого офицера. Последний оказался посланцем самого губернатора. Он принёс Лакон-Таю письмо, которым губернатор приглашал своего старого соратника и друга почтить посещением его дворец и принять участие в охоте на слонов.
— Но ведь охота на слонов воспрещена? — удивился Роберто.
— Для частных лиц — да! — ответил Лакон-Тай. — Но ведь губернатор устраивает охоту по прямому приказанию императора. Вероятно, скоро прибудет из Англии пароход, который должен доставить в Бангкок три полевые батареи. Повелитель слышал, что в Индии многие раджи и магараджи заводят полевую артиллерию со слоновьими упряжками, и поторопился обзавестись и собственною артиллерией из слонов. Но если вас интересует, в самом деле, охота на слонов, то я приму приглашение моего друга, и вы увидите кое-что интересное…
Итальянец изъявил желание посмотреть на эту процедуру, Лэна-Пра — тоже, и, таким образом, на следующее утро все трое приняли участие в исторической охоте на диких слонов в окрестностях Айутиэх, при которой три тысячи загонщиков выгнали из дремучего леса и довели до загонов свыше двух сотен лесных великанов.
Наши странники присутствовали при этом, восседая на спине великолепного и на диво выдрессированного старого слона Надира.
Было жутко видеть, как из лесу ринулась в поле лавина, состоявшая из сотен |И сотен могучих серых тел толстокожих животных, всё крушивших на своём пути. Ещё более жутко было видеть, как, попав в загон, слоны метались там и оглашали воздух жалобными криками. Но к полудню охота закончилась: император Сиама получил возможность организовать целый отряд артиллерии на слонах из двухсот великолепных животных. Правда, во время охоты слоновьей лавиною были затоптаны поля и огороды двадцати деревень и задавлено полтораста человек загонщиков, но кто же считается в Сиаме с подобными мелочами?
В полдень во дворце губернатора был устроен маленький пир в честь Лакон-Тая и его спутников. Приём был очень радушный. Но Лакон-Тай скоро заторопился, и, распрощавшись с губернатором, наши странники вернулись к пристани, где мирно колыхался на волнах бэлон, охраняемый бдительным Фэнгом.
Глава III. Предатели
Всё дальше и дальше уходил грузный на вид, но быстроходный и подвижный бэлон Лакон-Тая от Бангкока, пробираясь сначала по могучему Мэ-Наму, потом по разнообразным естественным каналам и притокам этой великой водной артерии Сиама, подвигаясь неуклонно на север, туда, где, если верить легендам, в непроходимых дебрях, среди болотистой местности скрываются от взора людского святое озеро Тули-Сап и покинутый людьми Город Прокажённых с его многовековыми храмами и дворцами.
Для других путников время тянулось бы нестерпимо медленно, но для пассажиров бэлона это было полной интереса прогулкою: лодка, предоставлявшая известный комфорт, была гонима сильными ударами вёсел опытных и ловких гребцов, верный оруженосец Лакон-Тая вечно бодрствующий Фэнг чудесно управлял судном, доктор Галэно и Лэна-Пра проводили на палубе целые дни, вместе любуясь чудесной панорамой, развёртывавшейся перед их взорами, картинами жизни тропиков, столь причудливыми и пёстрыми, а Лакон-Тай вспоминал свою молодость, прошедшую в странствиях и походах против полудиких бирманцев и камбоджийцев, вторгающихся в пределы Сиама, и рассказывал молодым людям о пережитых опасностях и о виденных чудесах природы.
Молодой естествоиспытатель поражался, слыша от старика массу интереснейших подробностей из мира растений или животных.
— Видите этот лес? — обращал его внимание Лакон-Тай на группу дерев, словно спустившихся с гористого берега к потоку, чтобы утолить жажду речною влагою. — Это — вечное дерево. Вы, европейцы, называете его тэк. Оно идёт на постройку судов, потому что ни одно дерево в мире не может сравниться с тэком в способности сопротивляться гниению от пребывания в воде. У берегов Сиама и теперь попадаются суда, сооружённые сто лет тому назад. И дерево словно вчера только срублено в лесу, такое оно крепкое и здоровое несмотря на пребывание в воде в течение целого века…
А вот другое дерево, растущее, наподобие бамбука, узлами. Внутри этих стволов, не знаю, по каким причинам, иногда накопляется порошок, который мы, сиамцы, называем орлиным порошком. Этот порошок ценится на вес золота, и счастлив дровосек, когда ему удаётся набрести на такой ствол орлиного дерева: иногда с одного ствола получается до полпуда порошка, за который китайцы и японцы платят безумные деньги, потому что порошок этот даёт материал для приготовления лучших в мире духов.
— Что это за птица? — обращал Роберто внимание старика рассказчика на нырявшую у песчаной отмели большую птицу.
— Это? Корморан-рыболов. Те же китайцы, японцы, отчасти малайцы ловят корморанов, приручают их и обучают ловить рыбу, но тогда птица охотится за водяными обитателями не для себя, а для своих господ: люди научились надевать на шею «рыболова» кольцо, которое не даёт птице возможности проглотить даже маленькую схваченную ею рыбёшку, и корморан вынужден покорно тащить добычу своим хозяевам, а те в награду дают ей время от времени какую-нибудь полупротухшую рыбину…
— Что это за крик, напоминающий истерический хохот? — осведомился как-то раз утром Роберто Галэно, тщетно старавшийся разглядеть странное животное, пронзительно хохотавшее в глубине леса.
— Лу-гуои! Смеющаяся обезьяна! — ответил Лакон-Тай. — Если тебе, друг, хочется поближе поглядеть на этого хохотуна, мы можем устроить охоту на него. Кстати, наши припасы заметно истощаются, и нам не мешало бы поохотиться в лесу, чтобы запастись мясом, но, разумеется, не мясом лу-гуои, потому что ни один из наших гребцов не прикоснётся ни за что к мясу этой обезьяны: по народному поверью, лу-гуои вовсе не обезьяна, а «дикий человек леса». Обезьяна, будто бы, обладает пониманием человеческой речи, но она скрывает это уменье по очень курьёзной причине: боится, что настоящие люди обратят её в рабство и заставят работать на себя. Впрочем, лу-гуои свирепое животное и, охотясь на него, надо соблюдать особую осторожность.
