Время освежающего дождя - Антоновская Анна Арнольдовна (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Защищайся, князь!
Зураб едва успел схватить с тахты свою шашку.
Сверкнули клинки, высекая искры. Рассвирепевший Автандил в бешенстве наносил удары. Зураб, отступая, с трудом отбивался. Сначала они метались по дарбази, и Зураб то ощущал спиной деревянную облицовку стены, то пятился к нишам, сбивая роговые светильники, то вскакивал на тахту, то прижимался к узорным столбикам. Наконец Автандил вытеснил оскорбителя из дарбази. Лязг шашек послышался где-то наверху.
Русудан наполнила чашу вином и стала отпивать спокойными глотками, вытирая губы кончиком расшитого платка. Раздались грохот, звон разбитого стекла, гудение падающей меди, крики, топот ног. В дарбази вбежала Дареджан, жена Эрасти:
– Княгиня, княгиня, горе мне! Они убьют друг друга!
Русудан, надкусив засахаренное яблоко, протянула ей чашу:
– Садись и пей, Дареджан. Не так легко убить Зураба Эристави и Автандила Саакадзе.
И действительно, обежав верхний этаж, позвенев клинками на плоской крыше, скатившись с каменных лестниц, противники впрыгнули через окно в дарбази, наполняя его грохотом.
– Куда усадить его, моя прекрасная мать? – И Автандил притиснул Зураба к стене.
– Усади его поближе к вину, мой сын! – И Русудан доверху налила чашу брата.
Автандил, тесня Зураба к тахте, ловким ударом выбил из его рук шашку и принудил опуститься на мутаку. Восхищенный Зураб разразился хохотом. Дареджан незаметно перекрестилась.
– Теперь я вижу, что в тебе течет кровь князей Эристави Арагвских! – Зураб бурно обнял племянника, трижды поцеловал и протянул ему, сняв с пальца, рубиновый перстень.
– Спасибо, дорогой дядя, а все же запомни, победил тебя сын Георгия Саакадзе.
Едва успели слуги распахнуть ворота и схватить коня под уздцы, как разгоряченный Бежан, сын Эрасти, захлебываясь, рассказал Моурави о поединке: «Сколько посуды перебито! Ковер порвали! Медный котел с инжирным вареньем с крыши столкнули!»
Шагая к лестнице, Саакадзе с притворной серьезностью расспрашивал Бежана – рубился ли Зураб как хевсур или наносил боковые удары по-картлийски, и не нападал ли Автандил сзади?
Мальчик подробно рассказывал про все приемы нападения и защиты.
Остановившись на площадке и нарочито задумавшись, Саакадзе наконец одобрительно произнес:
– Придраться не к чему, бодались по правилам!
Эрасти ухватился за каменные перила. Бежан негодующе посмотрел на хохочущего отца и погрозил ему своей маленькой шашкой.
Саакадзе в своей комнате выслушивал Зураба.
– Жаль, Георгий, что не удостоил ты посещением Совет князей.
– Не из гордости или смирения отклонил я приглашения владетелей, мой брат Зураб. Озабочен я. Только шесть месяцев минуло, как мы изгнали врага и и на отнятом рубеже поспешили устроить заслон. А сколько еще предстоит дел, чтобы народ мог считать себя в безопасности. Думаю, я не ошибся, прежде всего обратив внимание на деревни. Земля опустела, заросла сорняком. Не дымятся очаги, всюду камни и обгорелые пни. Дети болеют, многие крестьяне бежали в монастыри искать спасения. Царство поредело. Я отправил амкаров-плотников в деревни, особенно пострадавшие от неистовства кизилбашей. Пануш, Элизбар, Матарс, даже дед Димитрия без устали мечутся от Гори до Тбилиси, им поручил я восстановить старогорийскую дорогу. Мосты наводят пока деревянные, не хватает монет тесать камни. А Тбилиси? Вот я сейчас с майдана. Амкарства в будни празднества устраивают… Страшное дело! Торговля гибнет. А нет торговли – нет богатства, а нет богатства – нет устойчивости страны.
Зураб, опершись руками о колена, настороженно вслушивался.
– Георгий, давно одна мысль смущает меня. Почему ты сам не возглавил царство? Народ тебя любит…
– Народ любит, и церковь предлагала, но разве я поставлю под угрозу отечество, во имя которого отдал больше, чем славу? Так неужели сам обесценю великую жертву? Разумеется, некоторые князья из дружбы, другие из страха пойдут за царем Георгием из рода Саакадзе, но самые влиятельные восстанут. Знаю, знаю, что хочешь сказать… Конечно, мы победим, но есть победы страшнее поражения. Шах и султан только и ждут раздоров наших, они не замедлят наброситься на Картли, еще более ослабевшую от междоусобиц, и примирят враждующих огнем и мечом… Нет, мой Зураб, я никогда не думал о личном, моя печаль о любезной моему сердцу родине… Кто бы мог сравниться со мной в Иране? Слава лежала на острие моего меча, золото топтал мой конь. А сердце? Сердце билось только для Грузии. И сейчас не уничтожать я собираюсь князей, а объединять для высшей цели. В союзе владетельных фамилий – наша сила.
– Сила мудрости твоей равна силе твоего меча. Мой Георгий, наконец-то ты князь! – торжествующе произнес Зураб. – Так скрепим добрым вином нашу нерушимую дружбу… Брат для брата в черный день!
– Да будет!
Они сдвинули чаши, точно сближали свои судьбы.
Поздним вечером, когда Зураб спал крепким сном, укрывшись медвежьей шкурой и по привычке положив у изголовья обнаженную шашку, Дато и Гиви, обвязав копыта коней войлоком, бесшумно выскользнули из Тбилиси через Дигомские ворота и свернули на обходную тропу. Только шелест плащей и хрип скакунов нарушали тишину.
На резном балконе, расстегнув ворот и вглядываясь в звездную мглу, Саакадзе приказывал Эрасти позвать наутро мелика и устабашей амкарств на большое торговое совещание.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Два всадника осадили коней у сторожевой башни Мухрани. Залаяли собаки. Торопливо открылись железные ворота. Дато усмехнулся: князья в нетерпении. Под каменным сводом слуги высоко держали пылающие факелы. Вахтанг, протирая глаза, с притворной тревогой встретил «барсов»: «Почему в такой поздний час взмылили коней? Здоров ли Георгий? Уж не заболела ли, спаси святой Шио, княгиня Русудан?»
Дато непроницаемо выслушал лукавящего князя и изысканно заверил его в цветущем здоровье семьи Саакадзе. Но если главенствующий Мухран-батони не находится в приятном сне, от Моурави привез он ему спешное слово…
Пока Дато дожидался возвращения Вахтанга, из низких овальных входов, как из расщелин, высыпали внуки старого князя. Их было множество, все черноглазые и воинственные. Они тотчас закружили Гиви и увлекли его в глубь замка, в свой любимый уголок. Там постоянно выли шакалы и урчали медведи…
Старый князь не спал, в опочивальне мерцала синяя лампада, отбрасывая неясные блики на старинную утварь и оружие. В углу склонился над свитками старый князь. Переступив порог, Дато осторожно кашлянул.
Мухран-батони с нарочитым удивлением вскинул глаза, потом радушно поздоровался, предложил отведать еды и вина, отдохнуть с дороги, а утром… Но Дато сослался на недосуг и просил разрешения изложить важное дело.
Старый князь, сожалея, покачал головой. Люди не умеют ценить мудрость созерцания. А он хотел показать приобретенную им редкостную чашу времен царицы Тамар, или – если азнаур любит травлю кабанов в дремучих зарослях – стоит взглянуть на новый приплод в псарне, сердце усладится.
Но Дато обладал не меньшим дипломатическим терпением и, сокрушаясь, что лишен счастья немедленно предаться безмятежной охоте, пожелал старинной чаше никогда не быть пустой. В счастливый день ангела старейшего из Мухран-батони да искрится в ней дампальское вино, слава погребов Самухрано! В солнечный день ангела наследника знамени Вахтанга да пенится в ней белое одзисское вино, восхищенный дар дружественных Эристави Ксанских! В прекрасный день ангела Мирвана, бесстрашного витязя, пусть неустанно льется в древнюю чашу атенское вино!
Перечисляя дни ангелов всех сыновей и внуков, Дато сердечно желал чаше то искриться, то сверкать, то играть вином хидиставским, метехским, ховлинским, ниабским, тезским – белым, розовым, красным, оранжевым, бархатисто-черным, зеленым, – с удовольствием замечая, как багровеет нос у Мухран-батони и нетерпеливо дергаются усы.
Наконец Дато решил, что пора заговорить о цели своего приезда. Он пожелал чаше в день ангела Кайхосро, отмеченного божьим перстом и любовью католикоса, мерцать белым талахаурским вином, как слезами радости осчастливленного народа. И, не давая опомниться старому князю, изложил все происшедшее в палате католикоса, на советах князей у Газнели и в летнем доме Липарита.
