Норне-Гест - Йенсен Йоханнес Вильгельм (читать хорошую книгу TXT) 📗
И вот, в то самое утро, когда топор был закончен и испробован, Гест взял огня от домашнего костра матери и начал разводить костер возле дерева; но, как только показался дым, явился один из мужчин, задал Гесту хорошую трепку и затоптал огонь, причем этот баран, к счастью, обжег себе пальцы на ногах! Однако, едва он ушел, Гест снова разжег свой костер головешкой, найденной в золе, и снова взялся за работу. На этот раз в Становище поднялся настоящий бунт; прибежали разозленные мужчины и за уши поволокли Геста на расправу. Гро высунулась на порог своей землянки; мужчины махали руками и ругались, жаловались на мальчика. Собаки, по обыкновению, ввязались в общую перебранку, лаяли, щетинились и кидались друг на друга; всеобщая тревога на мусорной куче!
Но мужчины быстро отпустили Геста, устрашенные выразительной мимикой Гро. Ругань продолжалась, но дальше этого дело не шло, и строптивый Гест, вернувшись к своему костру, разжег его в третий раз. И никто уже не мешал ему больше, хотя издали он слышал ворчанье и брань в Становище.
Гест провинился не на шутку: подросток, еще не принятый в круг мужчин, сущий щенок, вдруг осмелился играть с огнем! Слыханное ли это дело? Но он был сыном Гро; она же мягко обронила замечание, что, пока он не принят в мужской круг, им нечего и соваться учить его. Гро была так прекрасна, груди ее так соблазнительно выставлялись из-за порога землянки, что дело ограничилось долгим многоголосым шумом и гамом в Становище, пока Гест преспокойно разжигал огонь и продолжал свое дело под деревом.
Когда ему удалось развести большой костер, он стал накаливать на огне крупные камни и обкладывать ими ствол дуба у самого корня; выхватывал он из костра раскаленные камни особенной веткой с двумя развилинами, которую все время мочил в воде, чтобы она не обуглилась. Корни дуба задымились, запахло гарью, и, прежде чем остыть, камни прожгли изрядный кусок древесины у корня. Гест взял у матери горшок и держал его с водой наготове на случай, если бы огонь чересчур разошелся и охватил самый ствол дерева.
Со своего места он видел, как рыжеволосые охотники в Становище сначала прямо остолбенели, когда поняли, что он задумал, а потом в свирепом бессилии замотали головами: и куда только смотрит матушка Гро? Что выдумало ее отродье? Валить деревья! А что скажет лес? Что теперь будет, на чью голову обрушится месть леса за такую неслыханную дерзость бесстыдного щенка?!
Гест молча кивал головой, наваливая все новые камни; он хорошо понимал тревогу мужчин, но пусть они успокоятся; он уже все обдумал, и лес получит свою жертву. Он не возьмет дуба задаром, он заранее решил отплатить лесу за дерево, когда вырастет: принести ему жертву, настоящую жертву – не оленя и не зубра, а парочку людей, парочку этих самых молодчиков из Становища, да, да!.. И Гест привалил еще несколько раскаленных камней к корню дуба и, слушая их шипенье, представлял себе на их месте своих недругов. Уши у него так и горели; он потрогал их. Да, да, лес получит свою жертву!.. Теперь он уедет отсюда, но через несколько лет вернется и отдаст лесу, что ему полагается; долг платежом красен!
Все время, пока Гест работал над своим челном, в Становище стоял глухой ропот. Мужчины делали вид, что не замечают проделок мальчишки, хотя и были немало оскорблены тем, что он не считается с их мужским авторитетом. Их самих держала в руках Гро; она позволяла им ворчать, стараясь обратить все дело в шутку, не стоящую внимания. Она ведь не была посвящена в тайны мужчин и считала себя свободной от всяких обязательств перед их богами; мужчины никогда не посвящали женщин в религиозные обряды и церемонии жертвоприношений. По ее мнению, это были всего лишь мужские фокусы, выкрутасы, которыми мужчинам угодно было усложнять жизнь; что до нее, то она всегда предпочитала действовать просто и прямо, когда дело касалось ее лично или ее детей. По этому поводу в Становище часто возникали разногласия, причем население обычно делилось на два лагеря: на одной стороне женщины и дети, на другой – мужчины.
Настал день, когда дуб свалился. Гесту после долгих трудов удалось пережечь его корни; огромное дерево накренилось со страшным треском, слышным на большом расстоянии, с шумом уронило ветвистую крону и, наконец, с громовым вздохом рухнуло наземь, сотрясая весь берег своей тяжестью. Мужчины очнулись от послеобеденной дремы и загалдели, возмущаясь наглостью мальчишки, который тревожил мир со всеми его лесными и небесными силами. Гро опять пришлось высказать им свое мнение. Дети, следившие за спором, сбившись в кучу в почтительном отдалении, с удивлением увидели, как матушка Гро одна укротила толпу бесновавшихся мужчин – только словом да улыбкой; волосатые мужчины громко ругались, свирепо бряцали оружием, мучились жаждой крови и готовы были ринуться на преступника с гарпунами, топорами и луками, чтобы положить конец святотатству, как вдруг – опустили руки и молча разинули рты: матушка Гро что-то такое молвила им, посмеиваясь. Наверное, она умела колдовать! Дети не слыхали, что именно она сказала, или просто не поняли, но ясно было, что сражение закончилось и победа осталась на стороне матушки Гро без малейших усилий с ее стороны.
А матушка Гро только то и сказала мужчинам, что, если они вздумают убивать ее детенышей, то пусть не рассчитывают после этого найти ее дверь открытой в сумерки. Еще чего! Сначала они будут кидаться друг на друга, словно бешеные быки, чтобы отбить ее друг у друга, а потом начнут уничтожать свое собственное потомство?! Гро даже фыркнула слегка, и этого было достаточно! Никто из мужчин не желал попасть в немилость к матушке Гро. Один за другим сложили они оружие, торопясь, как бы не оказаться последним; оружие так и сыпалось на землю. И пока они стояли с пустыми руками, косясь друг на друга, Гро выпустила в них свой последний заряд – сперва хорошенько высмеяв их, она обратилась к ним с вопросом: есть ли среди них хоть один, кто мог бы быть уверен, что тот, кого он только что собирался умертвить, не сын ему?..
Озадаченные мужчины закашляли, замотали головами, словно быки. Вопрос Гро поставил их в тупик; отцовство осознавалось ими с трудом, дети видели, как они, потупясь, жевали свои бороды, в то время как матушка Гро продолжала смеяться над ними, но теперь уже более добродушно, знакомым ласковым смехом, возвещавшим мир и успокоение в лагере взрослых.
Но солнцу не суждено было зайти в тот день без того, чтобы стая детей все-таки не убавилась в числе. Гро удалось утихомирить обиженных мужчин, но их охотничий пыл нашел себе иной выход.
Шум и гам из-за Геста улеглись, прерванный послеобеденный сон возобновился, жаркий день стал уже подходить к концу, как вдруг в Становище опять поднялся шум, крик и смех. На этот раз смеялись мужчины, и не добрым смехом, а сквозь его взрывы слышались чьи-то жалобные вскрики.
По многим признакам обнаружилось, что одна из девочек в детской стае больше уже не ребенок, и сейчас же началось громкое хлопанье в ладоши, вызывавшее ее на брачные бега. Первый из парней, сделавший открытие, с хохотом захлопал в ладоши, а за ним захлопали разом и все остальные мужчины в Становище, словно целая стая птиц, снявшихся с места, забила крыльями. При этом все неистово хохотали. Вспугнутая этим бурным весельем детская стая бросилась врассыпную, а бедная маленькая женщина, зная, что ее ждет, со всех ног кинулась бежать в лес. Мужчины захохотали еще громче и еще сильнее захлопали в ладоши – этого-то они и добивались; она сделала как раз то, что им было нужно, воображая, что таким образом спасется. Пусть бежит, у-лю-лю!.. И под дикие охотничьи крики и неистовый лай собак началось преследование дичи.
Оно бывало более или менее продолжительным, в зависимости от быстроногости девушки и от ее уменья прятаться; собаки иногда отказывались выслеживать ее, если она была добра к ним; и нельзя было знать заранее, кто первый настигнет дичь, не решив вопроса, кто из охотников быстрее всех на бегу и всех упорнее в преследовании; сама же охота всегда имела один и тот же конец – девушка бывала поймана. После этого бедняжку, которая до сих пор беззаботно играла с детьми, можно было найти забившейся в самую глубь одной из зимних нор, всю в крови, дрожащую всем телом и неутешно рыдающую, даже много часов спустя.
