Ледник - Йенсен Йоханнес Вильгельм (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Гора находилась далеко на севере, по ту сторону долин, в которых обитало племя Дренга, пока холод постепенно не выгнал их оттуда. Но Дренг знал дорогу. В раннем детстве он привык каждый вечер смотреть в просветы шалаша на огненную пасть, выдыхавшую дым под самые небеса. Не раз слышал он предание и о том, как однажды дух огня протянул с горы вниз огромную огненную руку и уничтожил леса на много-много миль вокруг; это было ужасное время для всего племени, которому пришлось бежать и прятаться в болотах и ямах с водой, пока тот наверху не смилостивился опять. Но в последние печальные времена племя так далеко отступило к югу, что гора исчезла из виду, и Дренг не знал, где она теперь находится. Издали он не мог видеть ее вершину, скрытую облаками.
Но едва он поднялся немного наверх от подошвы горы, его охватили жуткие предчувствия. Гора, к которой прежде нельзя было приблизиться из-за каменного дождя и ярких молний, стала теперь удивительно спокойной. Уж не спит ли она? Она не говорила громовыми раскатами, не показывала огненных языков, не дышала пламенем из расселин. Она была совсем спокойна, не дрожала, не скатывала вниз раскаленных камней, была холодная и тихая. Не хитрость ли это? Не лукавое ли предательство? И Дренг без особой радости поднимался вверх; было бы лучше, если бы гора немножко подожгла ему подошвы!
Дренг давно уже миновал пояс лесов и всякой растительности и подымался вверх по крутой исковерканной каменистой поверхности. Она хранила еще следы огня, но была холодна и пропитана ледяной водой; отдельные огромные камни походили на мертвых чудовищ. Дренга мало-помалу стало охватывать безысходное уныние от предчувствия истины.
Далеко за полдень Дренг достиг вершины. Последняя крутая часть пути была усыпана чем-то вроде черного шершавого пепла, больно коловшего ноги и смешанного с желтыми и синими вонючими комками; вся эта холодная масса была сверху покрыта мокрым снегом. Дренг достиг вершины, такой же угасшей и похолодевшей, как и вся гора, на которую он взобрался.
Да, огнедышащая гора потухла. Дренг стоял на самой верхушке ее, образовавшей кольцеобразное отверстие, и смотрел в разинутую пасть горы. Пасть была холодна и набита снегом. Вокруг расстилалось небо, пропасти и целый мир пустоты.
Никогда больше не добраться Дренгу до огня! Могучий дух, обитавший на горе, исчез. Мир погас. Дренг стоял на вершине омертвевшей земли, замерзший, с окровавленными ногами, одинокий и без всякой надежды.
За несколько дней до этого, направляясь к северу, он проходил как раз то ущелье, где шла старая звериная тропа; теперь она была почти совсем смыта дождем; все звери уже перекочевали с севера на юг. Там Дренг и остановился, чтобы в последний раз оглянуться назад на юг, в нелепой и суетной надежде увидеть хоть дым от жилищ своего племени. Тут физические муки и тоска одиночества переполнили его душу, привели его в такое ужасное состояние, что он озлобился на весь мир, на все и вся. И в приливе злобы и гордости он заревел над долиной – эта была новая песнь, впервые раздавшаяся над затонувшей землей, песнь упорства, песнь отрицания. Он скалил зубы и пел вызывающе, несмотря на то, что стоял в ущелье один-одинешенек, собираясь искать свое будущее в направлении, как раз противоположном тому, которое избрали все прочие живые твари. Эхо приносило ему обратно его песню – бессодержательные, надрывные звуки, и это еще пуще раззадоривало его, заставляло превзойти себя самого в безумии.
Насытив свое сердце одиночеством и отрицанием, Дренг повернулся лицом к северному ветру и вступил в царство зимы. Да, в тот раз у него еще была надежда. Он еще не подозревал, что нельзя больше добыть огня на священной горе предков. Тогда в его воображении еще существовала гора, источник огня, бессмертного истребителя, дающего тепло. У него еще оставалась последняя надежда – самому отправиться к великому духу огня и побороться за обладание искрой, необходимой для поддержания жизни; и эта надежда питала его сердце, что бы его ни ждало впереди – приключение, удача или гибель.
Теперь он стоял на угасшей горе. Сам источник огня угас. Великий дух умер. Дренг спел в последний раз. Огнепоклонник лишился огня, лесной человек лишился леса.
И вот начался его земной путь – путь одинокого, бесприютного, голого человека – по холодной земле.
На краю пропасти сидела обезьяна, и, когда Дренг повернулся, чтобы начать спуск вниз, она оскалила свои длинные желтые зубы, словно обрадовалась. Это была старая человекообразная обезьяна, почему-то отставшая от своих во время переселения и увязавшаяся за Дренгом. Она сидела, поджав холодные ноги и сложив руки, вся дрожа от холода. Когда Дренг обратил на нее внимание, она ответила ему взглядом умных и похотливых глаз, а затем повернулась к нему своим ярким задом, сбежала несколько шагов вниз по крутому обрыву и опять уселась. Дренг нацелился ей в голову большим ледяным осколком, но промахнулся; его охватило жгучее желание съесть ее сердце.
При спуске с горы обезьяна следовала за Дренгом на некотором расстоянии, и он несколько раз швырял в нее камнями и кусками льда, но все не попадал. Обезьяна осталась его спутницей.
Едва Дренг спустился вниз от кратера, как разразилась буря, слившая воедино небо и землю.
Дренг убил лося и заснул под его теплой тушей, предварительно влив в свою утробу столько дымящейся крови, сколько влезло. В течение нескольких часов жизненная теплота отливала от туши; наконец Дренг проснулся под тяжестью окоченевшего трупа, но в ту ночь он все-таки спас свою жизнь.
Когда взошло солнце, он успел уже пройти много миль дальше, к северу; священная гора осталась позади, сверкая вершиной, навеки увенчанной снегом. На смену вечному огню явился вечный снег.
В горах снегу все прибывало, а в долинах без перерыва лил дождь и хлестал град. Ледниковый период решительно вступал в свои права.
К ЛЕДНИКУ
Дни и недели – Дренг не знал, сколько именно, – он шел и карабкался к северу, все ближе и ближе к сердцу зимы. Много пришлось ему перенести; холод так донимал его, что он под конец еле волочил ноги в какой-то дремоте, не помня себя от утомления; но он продолжал идти вперед, навстречу холоду; он все еще хотел узнать, кто обитает на высочайших вершинах.
Он потерял счет времени, как-то слился с вечностью и все шел, шел; ощущение собственного существования поддерживалось в нем только ежедневной борьбой за жизнь. Непрерывное скитание в течение все крепчавшей зимы познакомило его со снегом и льдом; он понял, что они собой представляют; ничего особенно таинственного в них не было. А северный ветер неумолчно гудел: сам себе помогай!
По ночам бывало смертельно холодно. Вся вода в расселинах скал замерзала до дна; покрытые инеем камни кусались и вырывали целые клочья кожи. Дренг не выжил бы, если б нужда не заставляла его совершать невозможное и не учила помнить ее закон.
В одну морозную ночь он почувствовал, что не доживет до утра, если останется лежать голый, измученный, под обледенелым камнем; и вот он встал и в каком-то полубреду направился к берлоге медведя, о близости которой говорил его чуть теплый запах. Оказавшись в теплой яме, Дренг даже прослезился – спертый воздух, насыщенный вонью хищного зверя, напомнил Дренгу его мать и оставленное родное жилье в первобытном лесу, где перед шалашами стояла такая же вонь от гнившей на солнце падали. Он проглотил слезы и, грезя, что попал домой, повалился рядом с медведем, мгновенно охваченный сном. Но медведь впотьмах поднялся и принялся обнюхивать пришельца, а потом и пробовать, каков он на вкус. Дренг, очнувшись, словно обезумел, и в пещере завязалась борьба. Не будь у Дренга кремневого топора, не уйти бы ему от гибели. Он убил медведя, напился его крови и, распоров ему брюхо, заполз в теплую утробу. В ней он проспал, пока туша не охладела, а прежде чем уйти из пещеры, содрал с медведя его шубу. Следующую ночь Дренг провел уже под скалой, завернувшись в медвежью шкуру, которую и стал таскать с собой повсюду. С тех пор он проводил ночи довольно сносно, а вскоре догадался кутаться в теплый мех и днем. Он сунул ноги в шкуру, облегавшую задние лапы зверя; с этих пор ему нипочем было шагать по холодной каменистой почве. Зато в борьбе с медведем Дренг лишился одного глаза.
