Сан-Феличе. Книга вторая - Дюма Александр (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Как могли они, эти суровые сыны Олимпа и Оссы, жить на мягких равнинах Пестума, среди цивилизации Великой Греции, куда южные бризы доносили им благоухания Сибариса, а северный ветер — испарения Байев? Среди полей роз, цветущих дважды в год, эти три грозных гранитных храма поднялись как протест против теплого климата, против изящной цивилизации, пронизанной ионийским дыханием; разрушенные еще во времена Августа, они сохранились в руинах и до наших дней, словно желая оставить для будущих поколений монументальные образцы древнего искусства, мощные, как все примитивы.
Ныне от завоевателей из Спарты остались лишь эти три гранитных остова, где в окружении смертоносных миазмов царствует лихорадка, и развалины стен, словно очерченные по линейке; чтобы обойти этот маленький четырехугольник, нужно добрый час с трудом пробираться по кочкам и ямам. Немногие призраки, которые еще блуждают здесь, пожираемые лихорадкой, и с завистью смотрят на путешественника впалыми глазами, — не более и не менее как потомки древних завоевателей, подобно тому как горькие ядовитые травы смрадных болот — отпрыски тех розовых кустов, которые покрывали целые поля и которыми издали любовался путник, что держал путь из Сиракуз в Неаполь, по дороге вдыхая их аромат.
Разумеется, в ту пору, когда археология была в зачаточном состоянии и среди заброшенных руин ползали одни лишь зябкие ужи, там еще не было, как в наши дни, дороги, ведущей к этим храмам. Туда приходилось пробираться сквозь разросшиеся гигантские травы, рискуя на каждом шагу наступить на какое-нибудь пресмыкающееся.
Прежде чем войти в эти гнилые заросли, Луиза, казалось, заколебалась. Но Сальвато взял ее на руки как ребенка, поднял над этой бурой и бесплодной землей и опустил не прежде, чем достиг ступеней самого большого храма.
Сейчас мы покинем их в одиночестве, в поисках которого они приехали из такого далека. Им пришло время остаться наедине с любовью, этой глубокой и вечной тайной, которую они пытались скрыть от всех взоров и которую ревнивое перо раскрыло сопернику. Посмотрим лучше, какова была причина шума, услышанного влюбленными в соседней комнате, шума, который доставил им тем большее беспокойство, что они так и не нашли ему объяснения.
Микеле, как мы помним, сопровождал Луизу и остановился на пороге комнаты Сальвато в ту минуту, когда молодой офицер бросился навстречу любимой и прижал ее к своему сердцу. Тогда Микеле скромно отступил назад, хотя давно знал о чувстве, которое питали друг к другу влюбленные, и сел, как бдительный часовой, у дверей, ожидая приказаний своей молочной сестры или своего командира бригады.
Луиза забыла, что Микеле был там Сальвато. зная, что может положиться на его скромность, нисколько об этом не тревожился; затем молодая женщина, начав беседу с Сальвато с настоятельных просьб уехать без всяких объяснений, кончила тем, что во всем ему призналась, не открыв лишь имени предводителя заговорщиков
Но Микеле знал это имя.
В самом деле, ведь Луиза сказала Сальвато, что главой заговора был тот молодой человек, который ждал ее до двух часов ночи и вышел от нее только в три. Между тем на вопрос молодого лаццароне: «Что такое с Луизой сегодня утром? С тех пор как я поумнел, уж не сошла ли с ума она?» Джованнина ответила, не понимая страшного значения своих слов: «Я не знаю, она стала такой после того, как этой ночью к ней приходил Андреа Беккер».
Стало быть, г-н Беккер, банкир короля, этот красивый молодой человек, так безумно влюбленный в Луизу, и есть главный заговорщик.
Но какова же цель этого заговора?
Перерезать в течение ночи шесть или восемь тысяч французов, занявших Неаполь, и с ними всех их сторонников!
При мысли о готовящейся новой Сицилийской вечерне Микеле почувствовал, как под великолепным мундиром его пробирает озноб.
Ведь и он, Микеле, тоже сторонник французов, притом один из самых ярых! Значит, ему одному из первых перережут горло или, что вернее, его повесят, поскольку ему предсказано было стать полковником и быть повешенным.
Раз уж предсказание Нанно должно сбыться, Микеле предпочитал, чтобы оно сбылось, по крайней мере, как можно позже!
Отсрочка, какая у него оставалась с утра четверга до вечера пятницы, показалась ему недостаточно долгой.
И он подумал, что, руководствуясь пословицей: «Лучше убить дьявола, пока он не убил тебя», надлежит, не теряя времени, приготовиться к защите от этого дьявола.
Принять решение ему было тем легче, что его совесть отнюдь не волновали сомнения, которые тревожили его молочную сестру. Ему не открывали никаких тайн, и он не давал никаких клятв.
О заговоре он проведал нечаянно, сидя у дверей, как некий точильщик узнал о заговоре Каталины; к тому же он ведь не подслушивал, он просто услышал — вот и все.
Имя главы заговора он угадал потому, что Джованнина назвала его, отнюдь не делая из этого секрета.
Микеле рассудил, что, позволив совершиться реакционным замыслам господ Симоне и Андреа Беккеров, он действительно заслужит прозвище «дурачок», которое дали ему, Микеле, конечно же, совсем необдуманно; он, напротив, заслуживает перед современниками и потомками звания «мудреца», не хуже, чем Фалес или Солон, ибо, помешав совершиться контрреволюционному перевороту, он ценой жизни двух людей спасет жизнь двадцати или тридцати тысяч.
Итак, решив не медлить, он вышел из комнаты, смежной с той, в которой находились наши влюбленные, и, выйдя, закрыл за собой дверь, чтобы никто не мог войти, не будучи услышанным.
Шум закрываемой двери заставил насторожиться Луизу и Сальвато. Они бы встревожились еще больше, если бы, предполагая, что открыл дверь Микеле-дурачок, узнали, с какой целью закрыл ее Микеле-мудрец.
CXV. СОМНЕНИЯ МИКЕЛЕ
Выйдя из городской гостиницы, Микеле вскочил в первую проезжавшую мимо коляску, пообещав вознице дукат, если тот за три четверти часа доставит его в Кастелламмаре.
Возница пустил лошадь в галоп.
В свое время я уже рассказывал об этих несчастных лошадях-призраках, которые едва дышат, но летят как ветер.
За сорок минут они покрыли расстояние от Салерно до Кастелламмаре. Микеле вначале думал доехать до порта, найти там Джам-барделлу и, воспользовавшись попутным ветром, доплыть в его лодке до Неаполя. Но ветер, который в тот день уже спадал, мог вновь утихнуть или, сменив сначала направление с юго-восточного на северо-восточное, поменять его затем на какое-нибудь другое. Он мог вообще подуть в противоположную сторону, и тогда пришлось бы вести лодку на веслах. Все это было бы превосходно для дурачка, но для мудреца было слишком рискованно.
Он решил отправиться сухим путем и, чтобы доехать быстрее, взять две смены лошадей: одну от Кастелламмаре до Портичи, другую от Портичи до Неаполя.
Таким образом, потратив на каждый перегон по дукату, он мог меньше чем за два часа прибыть во дворец Ангри.
Мы говорим «во дворец Ангри» потому, что прежде всего Микеле решил переговорить с генералом Шампионне.
Пока лошадь мчала его во весь опор, Микеле, словно бороня землю, отчаянно скреб ногтями голову, будто хотел заставить ее родить мысли. И вдруг он почувствовал, что в нем пробуждаются сомнения.
Честный парень, верное сердце, он при всем том решился на предательство!
Да, это так. Но, становясь предателем, он спасал Республику!
Итак, он уже почти… нет, он окончательно решил раскрыть заговор. Он колебался только, не зная, как это лучше сделать.
Быть может, найти генерала Шампионне и посоветоваться с ним как с духовником, коль скоро речь идет о деле совести? Таким образом он узнает мнение человека, даже в глазах врагов слывущего образцом благородства.
Вот почему мы сказали, что меньше чем за два часа он собирался успеть во дворец Ангри, вместо того чтобы за то же время очутиться в министерстве полиции.
И действительно, благодаря смене лошадей в Портичи и дукату, обещанному и заплаченному за каждый перегон, через час и пятьдесят минут после отъезда из Кастелламмаре Микеле достиг первой ступеньки лестницы дворца Ангри.
