Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Фергат-хан, поправив крупный бриллиант на мизинце, вкрадчиво заговорил:
— Клянусь Меккой, благородные послы, вы родились в четырнадцатый день луны, ибо удостоены после приема приглашением на совместный обед с великим из великих шахом Аббасом и на шахский пир, которым не будет удостоен никто из иноземцев. И в знак большой дружбы и любви к северному царю, мудрейшему из мудрейших Борису Годунову, грозный повелитель Ирана допустит тебя, князь, при передаче послания поцеловать его великую шахскую ногу.
Едва дослушав толмача, Темир Васильевич вскочил, и из его разжатого кулака выпал сплюснутый аббаси.
Будто раздуваемый кузнечными мехами, ходил ходуном на груди расшитый кафтан.
Князь Засекин из-под бровей взглянул на Темира Васильевича и перевел тяжелый взгляд на ханов:
— Государь наш послов его Аббас-шахова величества зовет к своей царской руке… у ноги шаха мне не бывать, и в ногу мне шаха не целовывать.
Ханы, вспомнив приказание шаха по возможности не раздражать послов грозного соседа, необходимого для совместных действий против суннитской Турции, поспешили уверить русийских послов, что проницательный шах-ин-шах, благосклонно выслушав ханов, пришлет послам достойный ответ на их просьбу допустить их к великой шахской руке.
Караджугай-хан, Ага-хан, Эмир-Гюне-хан, Эреб-хан и Карчи-хан сидели на почтительном расстоянии против шаха. Выслушав Караджугай-хана о предложении англичан укрепить на Персидском заливе гавань Гамрун «для процветания торговли с Индией» и Эмир-Гюне-хана — о просьбе Годунова отпустить на север кахетинского царевича Теймураза, задержанного заложником в Исфахане, шах хмуро отложил решение до прихода хана от русийских послов:
— Необходимо раньше проникнуть в тайные планы московского царя, а потом ответить и дальновидным англичанам и дальновидному Годунову. Из-за одной веры он не будет таскать через горы в подарок грузинским царям хвостатые шубы.
— Ибо сказано, — тонко вставил Эмир-Гюне-хан, — глаза его открыты, как у бухарского менялы.
Шах улыбнулся. Советники одобрительно посмотрели на «веселого» хана.
Решив до приезда Али-Баиндура не принимать послов Годунова, шах с советниками перешел к обсуждению новых пограничных укреплений на Атреке и поселении в Мерве как военной силы против узбеков, преданных Ирану турок-каджар.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
По узкой улице Есгерабата, сдавленной слепыми глинобитными заборами, шел юный персиянин Керим с обветренным лицом, придерживая заскорузлыми пальцами висящий на плече залатанный мешок. При каждом шаге Керима вздымалась пыль, покрывая его лохмотья серым налетом.
Уже остались позади глинобитные стены, за которыми, в низеньких лачугах, вылепленных из глины, ютились каменотесы, хаммалы, лудильщики, чувячники, гончары и другие мелкие ремесленники, с рассвета растекающиеся по великолепной столице Исфахану в поисках заработка. В этих лачугах не дымились мангалы, не стиралось белье. Весь обед состоял из сухого лаваша и чашки пресной воды, вся одежда — из грубой коричневой рвани и праздничного, сшитого из мешка плаща, висящего, как роскошь, в углу лачуги.
Изнуренные женщины слонялись по глиняным квадратам дворов, изолированные от жизни густыми чадрами и высокими стенами.
На этой молчаливой улице не слышно крика играющих детей. Им надо думать лишь о работе, и с предрассветной зари до сгущенной сини сумерек, обволакивающих исфаханские купола и минареты, их можно видеть во всех ремесленных рядах майдана. Их можно видеть у медника за чеканкой котлов, подносов, кофейников; у шорников — за грудой кожи, у чувячников — согнувшимися над колодкой, в кузнице — раздувающими мехи, и у ковровщиков, где они на деревянных станках ткут ковры с замысловатыми узорами. Худые ручонки перебирают разноцветную шерсть, выполняя за шай трудные заказы персидских варданов. В глазах четырех-пятилетних детей уже сквозит беспокойство о лепешке и пресной воде. К двенадцати годам они достигают высокого мастерства с тем, чтобы к шестнадцати отдать дань туберкулезу, глазному гнойнику и другим заболеваниям.
Об этом думал сейчас юный Керим, прозванный соседями за странные мысли «волшебным каменщиком».
Выйдя из голодного квартала, он облегченно вздохнул и улыбнулся солнцу и яркой синеве неба.
Рвался из шумных ханэ жужжащий говор. На плоских крышах бань с глиняными куполами, похожими на перевернутые огромные чаши, как полы белых шатров, висели мокрые банные простыни.
Хотя путь Керима лежал мимо синих ворот майдана, но желание смешаться с пестрой толпой и на миг забыть свою молчаливую улицу всегда толкало его в синие ворота.
Майдан гудел, звенел, скрежетал, всасывая обширную торговлю Ирана. Караван-сараи с четырехугольными дворами, обнесенными высокими каменными стенами, удобными комнатами, амбарами, с пересеченными двух-трехъярусными галереями предоставляли все удобства приезжим купцам, их верблюдам, их тюкам.
Отсюда крупная оптовая торговля разливала по Ирану поток разнообразных товаров. В Кайсерие звенели железные аршины, отмеряя индусские шелка, узорчатую парчу, блестящий атлас, разноцветный бархат. Драгоценные камни переливались в изящных изделиях. Золото, слоновая кость, хрупкий фарфор с огнедышащими драконами и раскосыми китаянками, фаянсовые вазы, кувшины, тарелки, чаши с древнеперсидскими рисунками и надписями, благовония в хрустальных кувшинчиках зажигали глаза утонченного покупателя.
Здесь сосредоточились роскошь шахских гаремов и ханских дворцов.
Вдоль майдана тянулись в два яруса сводчатые здания с эйванами. Изящно подстриженные шимшады отбрасывали прохладную тень на полутемные лавчонки, спрятанные за узорами листьев. Перед шимшадами каменные арыки, опоясывая майдан, переливали воды фонтана для омовения и поливки полов. Под эйванами в длинных коридорах разместились ювелиры и торговцы ремесленными изделиями.
На восточной стороне, против эйванов, в широких, сводчатых, с арками и столбиками ходах, ремесленники, сгруппировавшись по цехам, предоставляли желающим любоваться искусной работой.
По майдану вдоль вытянутых щитами навесов примостились ханэ. В прохладных чай-ханэ сосредоточенные игроки в «сто забот» и шашки пили ароматный чай. Кавэ-ханэ, убранные широкими тахтами, покрытыми коврами и подушками, низенькими столиками, собирали любителей кофе, курителей кальянов и чубуков.
Шире-ханэ с ковровыми нарами вокруг зала, потайными комнатами и каменным бассейном посередине притягивали яркими видениями курильщиков опиума и хашиша. Здесь сладострастными плясками суркери разжигали страсть разгульных кутил. Поэты и историки, восседая на высоких стульях, посередине ханэ, размахивая палочкой, читали нараспев стихи, рассказывали увлекательные истории и басни.
Вблизи каве-ханэ скучились цирюльники джерра-ханэ и деллак-ханэ.
В центре майдана, под пестрыми навесами, перед раскрытыми сундуками и кучками монет на ковровых тахтах сидели зоркие менялы.
Так от утреннего намаза до вечернего гудел, звенел, скрежетал майдан.
Выбравшись из толпы, Керим уже намеревался двинуться дальше, как вдруг его внимание привлекло новое чудо: по белому кругу, усеянному эмалевыми жуками, бабочками, выпуклыми звездами, ползли две стрелки.
Керим зачарованно следил за движением стрелок. Уже давно следовало Кериму быть на постройке великолепного дворца могущественного хана, но каменотес все не мог оторватъ глаз от висевшего над входом Кайсерие чуда, по словам зеленого дервиша, зажавшего в цепких клещах время.
Керим забыл глинобитный сарай с круглым отверстием вместо окна, скудно освещавшим земляной пол и груды пестрого тряпья. Забыл в углу дырявую циновку, на которой забывался тяжелым сном после каменной пыли, уже оказавшей услугу его отцу Мохаммету, отправившемуся раньше времени к дверям рая.
Керим даже не чуствовал голода, обыкновенно беспокоившего каменотеса от восхода до заката. И, не обращая внимания на брань и толкотню, восхищенно смотрел на «земное солнце».
