Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Дженнингс Гэри (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Как главный сообщник Жадеитовой Куколки, я был вызван вслед за ней и дал суду полный отчет о своих действиях по приказу госпожи, ничего не пропустив. Когда я дошел до истории с Самой Утонченностью, меня прервал дикий рев. Стражникам пришлось схватить обезумевшего вдовца той женщины, чтобы он не накинулся на меня и не задушил, и буквально вынести его из зала. Когда я закончил свой рассказ, господин Крепкая Кость посмотрел на меня с неприкрытым презрением и сказал:
– Откровенное признание, по крайней мере. Можешь ли ты указать нам какие-либо обстоятельства, смягчающие твою вину?
– Нет, мой господин, – ответил я. Но тут неожиданно послышался другой голос, самого Несауальпилли: – Поскольку писец Темная Туча отказывается защищать себя, я прошу почтенный суд дать мне возможность высказаться в его пользу.
Судьи согласились с видимой неохотой, ибо явно и слышать не желали о моем оправдании. Но не могли же они отказать своему юй-тлатоани.
– На протяжении всей своей службы у госпожи Жадеитовой Куколки, – промолвил правитель, – этот молодой человек действовал в точном соответствии с моим личным приказом: повиноваться госпоже, не задавая вопросов и не выполняя при ней роль соглядатая. Должен признать, что хоть я, конечно, и не подразумевал под этим бездумного выполнения преступных повелений, но из моих слов это никак не вытекало. Прошу также учесть, что, как ясно показало расследование, Темная Туча по собственной воле нашел единственный способ, не ослушавшись моего повеления, раскрыть правду о прелюбодеяниях и убийствах, совершенных его коварной госпожой. Не сделай он этого, почтеннейшие судьи, нам, возможно, пришлось бы впоследствии судить ее за убийство еще большего количества жертв.
– Слова нашего владыки Несауальпилли будут приняты во внимание, – проворчал судья Тепитцак и снова вперил в меня суровый взгляд. – Позвольте задать еще один вопрос подсудимому. – И он обратился ко мне: – Возлежал ли ты, Тлилектик-Микстли, с госпожой Жадеитовой Куколкой?
– Нет, мой господин, – ответил я. И тогда, видимо рассчитывая поймать меня на откровенной лжи, судьи вызвали Коцатля и спросили его, вступал ли его хозяин, то есть я, в плотские отношения с супругой правителя.
– Нет, мои господа, – пискнул мальчонка. – Но у него были для этого все возможности, – упорствовал Тепитцак.
– Нет, мои господа, – упрямо повторил Коцатль. – Всякий раз, когда мой хозяин находился в обществе госпожи, сколько бы это ни продолжалось, я присутствовал там же. Ни мой хозяин, ни какой-либо другой мужчина, принадлежавший ко двору, никогда не делили ложе с госпожой, за исключением одного случая. Это случилось, когда мой хозяин отбыл на праздники домой и госпожа в одну из ночей не смогла отыскать себе любовника вне дворца.
Судьи подались вперед. – Какой-то мужчина из дворца? Кто же это был? – Я, мои господа, – ответил Коцатль. Судьи отшатнулись. – Ты? – сказал Крепкая Кость. – Сколько же тебе лет, раб? – Мне только что исполнилось одиннадцать, мой господин. – Говори погромче, мальчик. Ты хочешь сказать нам, что обслужил обвиняемую в прелюбодействе супругу правителя, как подобает мужчине? Ты совокуплялся с ней? Неужели твой тепули способен?..
– Мой тепули? – пропищал Коцатль, поразив всех тем, что так дерзко прервал судью. – При чем тут тепули, он годен лишь на то, чтобы мочиться! Я обслужил мою госпожу так, как она мне велела, – при помощи рта. Уж я-то никогда бы не позволил себе коснуться знатной женщины чем-то таким гадким, как тепули…
Если мальчик и сказал что-то еще, это потонуло в хохоте присутствующих. Даже обоим судьям пришлось приложить усилия, чтобы сохранить бесстрастные лица. Впрочем, то был единственный веселый момент за весь тот мрачный день.
Тлатли вызвали одним из последних. Я забыл упомянуть, что в ту ночь, когда стража Несауальпилли нагрянула в мастерскую с обыском, Чимальи отсутствовал в связи с каким-то поручением. Чтимый Глашатай и его люди, похоже, не знали про второго мастера, а никто из обвиняемых про Чимальи не упомянул, так что Тлатли сумел представить дело таким образом, будто он работал без напарника.
– Чикуаке-Кали Икстак-Тлатли, – спросил господин Крепкая Кость, – ты признаешь, что некоторые из статуй, представленных здесь как свидетельства преступления, были изготовлены тобой?
– Да, мои господа, – твердо ответил обвиняемый. – Отрицать бесполезно. Вы видите на них мое личное клеймо: выгравированный знак головы сокола, а под ним – отпечаток окровавленной ладони.
Тлатли встретился со мной взглядом, и глаза его молили не упоминать о Чимальи. Я промолчал.
В конце концов судьи удалились в особую комнату, чтобы посовещаться, а зрители с радостью покинули хоть и просторный, но душный зал, чтобы глотнуть свежего воздуха или покурить в саду покуитль. Мы, обвиняемые, остались в зале под стражей, и все это время старались не смотреть друг на друга.
Закончив совещаться, судьи вернулись в зал, и, когда он снова наполнился людьми, господин Крепкая Кость выступил с традиционным заявлением:
– Мы, вопрошавшие злоумышленников, держали совет друг с другом, основываясь исключительно на представленных здесь уликах и прозвучавших показаниях, и пришли к общему решению по доброй воле и свободному убеждению, не действуя предвзято или по чьему-либо усмотрению, не питая к кому-либо из подсудимых ни добрых, ни дурных чувств личного характера и прибегая к помощи одной лишь Тонантцин, благородной богини закона, милосердия и правосудия. – Он извлек лист тончайшей бумаги и, сверяясь с ним, провозгласил: – Мы считаем, что обвиняемый писец Чикоме-Ксочитль Тлилектик-Микстли должен быть освобожден в силу того, что его действия, хотя и заслуживающие порицания, не являлись злонамеренными; кроме того, он частично искупил их, призвав к ответу преступников. Однако… – Крепкая Кость бросил взгляд на Чтимого Глашатая, потом весьма сердито взглянул на меня. – Мы рекомендуем изгнать освобожденного из-под стражи писца за пределы нашей страны как чужака, нарушившего законы гостеприимства.
Что ж, не скажу, что меня такой приговор обрадовал; с другой стороны, я понимал, что еще дешево отделался. Змей-Женщина между тем вновь сверился со своей бумагой и продолжил:
– Перечисленных ниже людей мы считаем виновными во всех вменяемых им гнусных, вероломных и богопротивных злодеяниях…
Далее были оглашены имена Жадеитовой Куколки, господина Весельчака, скульпторов Пицкуитля и Тлатли, моего раба Коцатля, стражников, дежуривших по очереди у восточных ворот дворца, служанки Питцы, многочисленных челядинцев юной госпожи, а также всех работников ее кухни.
Завершив монотонное перечисление имен, судья заключил: – Признавая этих людей виновными, мы оставляем вынесение приговора и установление каждому из них меры наказания на волю Чтимого Глашатая.
Несауальпилли медленно встал, помолчал, напряженно раздумывая, а потом сказал:
– Как рекомендуют почтенные судьи, писец Темная Туча будет изгнан из Тескоко с запретом впредь появляться где-либо в землях аколхуа. Осужденного раба Коцатля я милую, принимая во внимание его младые лета, но он точно так же будет выслан из наших владений. Знатные особы, Пактцин и Чалчиуненетцин будут казнены отдельно. Остальные подлежат умерщвлению с помощью икпакксочитль без права предварительного обращения к Тласольтеотль. Их трупы будут преданы огню на общем погребальном костре, вместе с останками их жертв.
Я очень порадовался тому, что пощадили маленького Коцатля, хотя остальных рабов и простолюдинов мне тоже было жалко. Икпакксо-читль представлял собой обвитую цветочной гирляндой веревку, которой их должны были удушить. Но хуже всего, что Несауальпилли не разрешил им обратиться к Пожирательнице Скверны, а это значило, что все их грехи пребудут с ними и в том загробном мире, куда они попадут. Более того, их сожгут вместе с их жертвами, чем обрекут на вечные, неизбывные муки.
Нас с Коцатлем отправили под стражей в мои покои, и возле самой двери один из охранников проворчал:
