Запретный лес - Бакен Джон (читать книги без .TXT) 📗

— Радуйтеся, подруженьки, — сказала другая, — что Изобел Вейтч тута нету, а то б я глянула, чья глотка пострадала бы.

— Джонни Дау принес с верховья странные вести, — встряла третья. — Про девицу, с коей пастор в Лесу виделся, а мы-то ведаем, что та же девица с ним по домам в пору чумы хаживала. Те, что ее узрели, сказывают, лицом пригожа, таковских хорошуль поискать.

— Цыц, хвистульки, то была не девица. Не из плоти и крови. То была фея лесная, а еще болтают… — Женщина прошептала что-то на ухо соседке.

— Из Лесного она народца аль из каковского иного, — вслух возразила та, — но малютку Бенджи она мне на ноги поставила, так что я и слова супротив нее не вымолвлю. Детёнок до сей поры ее зовет, повидаться с раскрасавицей желает.

— Прикусите языки и дайте мне сказать. Джонни Дау говорит, что Пресвитерию все стало ведомо, не фея то была, а человек живой. Сами-то как разумеете? Не иначе была то младая хозяйка из Калидона.

Женщины заохали, многие недоверчиво.

— И сие не конец. Идет молва, что они с пастором миловалися и была она его нареченной. То мистер Фордайс Пресвитерию поведал.

— Да где ж такое слыхано? Дабы Семпилл завел милку в Калидоне и в лэрды из пасторов метил? Девице-то точно замок перейдет, а у Семпилла своих денег куры не клюют, то всем ведомо.

— Ежели его отлучат, не видать ему того как своих ушей. Удерет из страны старому лэрду вослед, а нареченную с собой прихватит.

— И вы еще главного не слыхивали, — сказала та, что начала разговор. — Растрещалися, аки белобоки, слова не молвить… Девица-то померла, три дня как померла — зараза ее сгубила, и пастор с горя сам не свой. Джонни сказывает, сидел давеча в Аллерской кирке, бледный, аки мертвяк, смирный, аки детёнок, куды токмо его нахальство подевалося. Джонни померещилося, что он умишком тронулся.

Последовала тишина, и лишь Джин из-под Чейсхоупской усадьбы расхохоталась.

— Поделом им всем, особливо ему, — сказала она.

— Устыдися, женщина, — прервали ее. — Парень нагрешил, но он молод, а кара вельми сурова.

Толпа заволновалась при виде приближающихся священников. Старейшины поприветствовали их и провели в небольшую пристройку у восточной стены кирки, предназначенную для собраний Приходского совета. Паства, как полагается, проследовала внутрь кирки, и вскоре оттуда раздалось протяжное пение псалмов. Робб-звонарь остался ждать священнослужителей у единственной двери. Когда они появились, мистер Мёрхед был в полном облачении, но мистер Праудфут ограничился простой домотканой одеждой, ибо глядел свысока даже на предписанные наряды. Они тоже вошли, Робб прикрыл за ними и за собой дверь и оставил огромный ключ в замке.

Через церковные ворота неторопливо прошагал мрачный Амос Ритчи. Он не желал присоединяться к людям, пока те толпились во дворе, зная, что неосторожное слово может заставить его вспыхнуть и излить свой гнев на их головы. Он добрел до двери и хотел было войти внутрь, но торопливый цокот копыт на дороге заставил его остановиться. Всадник привязал лошадь к воротному столбу и направился к кирке. Амос узнал в нем Риверсло.

— Я запозднился? — Шиллинглоу тяжело пыхтел. — Что тама в кирке деется?

— Запозднился, — с горечью ответил Амос. — Намедни осудили священника в Пресвитерии в Аллерском приходе да и отлучили от церкви, а Чейсхоупа праведником признали токмо из-за того, что ты супротив него присягать собирался. Нынче Мёрхед с Праудфутом возглашают, что пастора у нас нету.

— Обереги, Боже, — простонал Риверсло. — Я-то про то услыхал токмо накануне и, покуда сюда из Лэнема скакал, несколько лошадей сменил… Пастор-то где? Где мистер Семпилл?

— Господь его ведает. Я в дом к нему утречком заглянул, нету его. Как в Аллер отбыл, так и не появлялся… Да какая теперича разница? Имя горемыки запятнано, а Вудили лишился лучшего своего пастора, каковский токмо ходил по тутошним тропам… Сам-то войдешь?

— Войду, — мрачно откликнулся Риверсло. — Ежели я не могу быть помогой пастору, его супостатам заедино несдобровать. Вот нынче Чейсхоуп у нас попляшет.

Они проскользнули внутрь кирки и встали в темноте позади толпы. После псалмов и молитв мистер Мёрхед с кафедры зачитал решение Пресвитерского совета. Там seriatim [138] со всей запутанной многословностью, присущей юридическим документам, указывались проступки и преступления пастора. Суть решения была в самом конце:

«Исходя из всего вышеперечисленного, Аллерский Пресвитерий, именем Господа нашего Иисуса Христа, Царя всех царей и главы Церкви, властью, дарованной Свыше, сим постановляет ввиду рассмотренных грехов и злодеяний предать анафеме Дэвида Семпилла, ныне обитающего в приходе Вудили, оставить его на поругание Сатане, дабы тот разрушил его плоть в надежде, что душа сможет обрести спасение в День Страшного суда, и равным образом Пресвитерский совет вменяет в обязанность всем правоверным христианам воздержаться от всякого общения с Семпиллом, дабы прекратил он упорствовать во грехе и дабы не распространилась на них его скверна».

Председатель громко зачитывал приговор, смакуя каждое слово. Он коротко обозначил мирские последствия отлучения и принялся расписывать ужасы духовной жизни того, кому отказано в единении с Христом и Церковью. Далее он возгласил, что священник in absentia [139] лишается места при приходе, и объявил, что оно будет пустовать, пока не назначат преемника. Выбор кандидата остается за прихожанами, а одобрять его будет Пресвитерий, ибо Николас Хокшоу, главный — и единственный — владелец земли при пасторате, является преступником и беглецом. Закончил он молитвой — весьма велеречивым излиянием, восхваляющим праведных за проявленное рвение, сочувствующим их бедам и рекомендующим ожидать особого знака Господнего. Он аккуратно расправил полы талара и уступил место боулдскому пастору.

Для своей проповеди мистер Праудфут избрал двадцать четвертый стих десятой главы Четвертой книги Царств, точнее его вторую половину: «Душа того, у которого спасется кто-либо из людей, которых я отдаю вам в руки, будет вместо души спасшегося». Эта тема соответствовала его склонностям, и никогда доселе он не проповедовал столь свободно и горячо. Цитаты из Писания громоздились одна на другую, дабы указать на греховность безучастного отношения к Божьему промыслу («Прокляните Мероз, говорит Ангел Господен») [140]; он умолчал про иные грехи Дэвида, сосредоточившись на неверности Церкви в годину испытаний. Мир распластался у ног Сатаны, стремясь услужить ему, но Господь не оставил Шотландию, укрепив души Избранного народа и возложив на них обязанность следовать Его Промыслу, и горе тем, кто оступился на этом пути. Здесь речь Праудфута обрела особое величие. Он говорил с вдохновением крестоносца, отважно рисовал героические картины противостояния немногих избранных всему миру.

Вернувшись к Дэвиду и его отступничеству, он изобразил священника слабовольным человеком, без сомнения, начинавшим свой путь с искренней верой, но вскоре сошедшим с узкой тропы, соблазнившись похотью и гордыней. «Не жалок ли он, — надрывался проповедник, — променявший спасение на бренность скоротечного мира, не убоявшийся разверстой пасти Ада и Геенны огненной, ожидающих сбившихся с праведного пути? Не скорбно ли то, что душа человеческая, отринув благодать, лелеет иные мысли? Что значат науки мирские, и красоты блазнящие, и радости плотские, и даже добрые намерения, ежели на том конце Всеобщий судия задаст лишь один вопрос — был ли ты верен Христу?»

С особым презрением он заговорил о милосердии. Грех щадить нельзя. Нечестие должно искоренять всегда и везде. Будь то милая сердцу жена или дитя той же матери, грешника должно карать.

Прихожане слушали как завороженные. Все — люди на скамьях, Председатель в кресле, священник за кафедрой — были настолько поглощены проповедью, что никто не заметил, как в полутьме отворилась дверь и в кирку вошел человек.