Осада Бостона, или Лайонел Линкольн - Купер Джеймс Фенимор (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
— Хорошо, — невозмутимо ответил непреклонный старик. — Тогда возьми и прочитай суровый приговор бога, и пусть дарует он тебе твердость, равную твоей самонадеянности, С этими словами он иссохшей рукой протянул миссис Лечмир распечатанное письмо, которое, как успел заметить зоркий Лайонел, было адресовано ему. Несмотря на такое грубое посягательство на его права, молодой человек, казалось, не обратил внимания на этот новый бесцеремонный поступок и с жадным вниманием наблюдал, какое впечатление произведет письмо на миссис Лечмир.
Властные манеры неизвестного настолько подчинили миссис Лечмир его воле, что она, словно завороженная, покорно приняла из его рук письмо. Едва только она прочла первые строчки, как взгляд ее застыл и в нем отразился ужас. Записка была короткая, и, чтобы ее прочесть, не требовалось много времени. Однако старуха по-прежнему держала ее в вытянутой руке, хотя неподвижный взор свидетельствовал, что она ее не видит. Все затаив дыхание, в изумлении, молча глядели на больную. Потом миссис Лечмир затрепетала всем телом. Рука ее так сильно дрожала, что шелест бумаги слышался в самом отдаленном углу комнаты.
— Это письмо адресовано мне, — сказал испуганный ее состоянием Лайонел, беря бумагу из ее несопротивляющейся руки, — и мне надлежало прочесть его первым.
— Вслух.., вслух., дорогой Лайонел, — раздался слабый, но настойчивый шепот у его плеча, — вслух, умоляю тебя, вслух!
Быть может, не столько повинуясь этой страстной просьбе, в которую Сесилия вложила всю свою душу, сколько под влиянием неистового возбуждения, майор Линкольн выполнил ее требование. Голосом бесстрастно-спокойным от внутреннего волнения Лайонел прочел записку, так ясно отчеканивая каждое слово, что в окружающем безмолвии они прозвучали для его жены как пророческое предостережение с того света.
— "Обилие больных в городе лишило меня возможности уделить миссис Лечмир то неослабное внимание, какого требовали полученные ею ушибы. Началась гангрена внутренних органов, и облегчение, которое она сейчас испытывает, — лишь предвестник смерти. Я считаю своим долгом сообщить вам, что, хотя больная может прожить еще много часов, не исключена возможность, что она умрет уже сегодня ночью".
Под этим кратким, но ужасным посланием стояла хорошо знакомая подпись домашнего врача. Удар был внезапен и страшен. Все полагали, что болезнь отступила, тогда как в действительности она изнутри коварно подтачивала жизнь больной. Ошеломленный Лайонел, выронив записку, громко воскликнул:
— Умрет сегодня ночью! Боже мой!
Несчастная после первой секунды бессильного оцепенения стала напряженно вслушиваться в слова письма, слетавшие с губ Лайонела, и переводила взгляд с него на Сесилию в чаянии уловить хотя бы проблеск надежды на их встревоженных лицах. Но врач писал слишком ясно а определенно, чтобы можно было его не понять или истолковать иначе. Сама сухость записки придавала ей грозный характер непреложной истины.
— Так вы этому верите? — спросила миссис Лечмир хриплым голосом, который явно выдавал трусливое желание услышать отрицательный ответ. — Вы, Лайонел Линкольн, которого я считала своим другом!
Лайонел отвел взгляд от жалкой картины ее отчаяния, но Сесилия опустилась на колени подле кровати и, воздев руки, прекрасная в своей чистой вере, прошептала:
— Плохим другом был бы тот, кто решил бы тешить лживой надеждой отходящую душу. Обратите свои помыслы к богу!
— И ты тоже, — вскрикнула обреченная с внезапно вспыхнувшей силой и энергией, которые, казалось, опровергали ученое мнение медика, — ты тоже меня предаешь?
Ты, которую я пестовала с пеленок, выхаживала в болезни, баловала и воспитала в добродетели — да, это я смело могу утверждать перед всем светом!. — ты, которой я устроила такую блестящую партию, ты отплачиваешь мне за все это черной неблагодарностью?
— Бабушка! Бабушка! Не говорите мне таких жестоких слов! Уповайте на милость божью!
— Прочь.., прочь.., слабодушная и неразумная девчонка! Избыток счастья свел тебя с ума! Подойдите ко мне, сын мой, поговорим о Равенсклифе, гордом владении наших предков, и о днях, которые нам еще предстоит провести под его гостеприимной кровлей. Глупая девчонка, на которой вы женились, хочет запугать меня!
Лайонел, содрогаясь от ужаса, слушал, как надтреснутый голос изливает давнишние сокровенные мечты честолюбивой и черствой натуры. Не в силах долее смотреть на миссис Лечмир, он опять отвернулся и на миг закрыл лицо руками, словно для того чтобы не видеть мира и всего его зла.
— Бабушка, дорогая, не смотрите на нас так ужасно! — едва дыша, говорила Сесилия. — Вы проживете еще много-много часов.., нет, что я говорю, — дней! — Она умолкла, следя за блуждающим и безнадежным взглядом, который умирающая переводила с предмета на предмет, затем склонив голову на руки, воскликнула:
— О мать моей матери! Если бы я могла умереть вместо вас!
— Умереть! — повторил тот же дребезжащий голос, исходивший из груди, в которой уже слышалось предсмертное клокотание. — Кто захочет умереть в день свадьбы?.. Прочь.., оставь меня… Ступай в свою комнату и молись, если хочешь.., но оставь меня.
Она со злобным раздражением проводила взглядом Сесилию, которая безропотно повиновалась с благочестивым намерением в точности выполнить приказание бабушки, потом добавила:
— Ей не по силам задача, которую я на нее возложила.
Все в моем роду были слабодушны, кроме меня.., моя дочь.., племянница моего мужа…
— К чему ты вспомнила о ней? — произнес грозный голос Ральфа, прерывая ее лихорадочный бред. — О жене твоего племянника, о матери этого юноши? Говори, женщина, пока тебе еще дарованы время и разум.
Лайонел, повинуясь непреодолимому побуждению, подошел к кровати и сурово произнес:
— Если вы знаете что-либо об ужасном несчастье, постигшем мою семью, или каким-то образом были к нему причастны, облегчите свою душу, чтобы умереть в мире.
Сестра моего деда! Нет, более того — бабушка моей жены!
Заклинаю вас, скажите, что случилось с моей несчастной матерью?
— "Сестра твоего деда.., бабушка твоей жены", — медленно повторила миссис Лечмир; видно было, что мысли ее начинают мутиться. — И то и другое — правда!
— Если вы признаете узы крови, расскажите мне о матери, откройте тайну ее судьбы!
— Она в могиле.., мертва.., да.., да.., ее хваленая красота стала добычей прожорливых червей! Чего же тебе еще нужно, безрассудный мальчишка? Или ты хочешь увидеть ее кости, обернутые в саван?
— Правду! — воскликнул Ральф. — Скажи правду и признайся, что ты причастна к ее преступлению!
— Кто это говорит? — сразу ослабевшим и дрожащим от немощи и старости голосом произнесла миссис Лечмир, озираясь по сторонам, будто какое-то давнее воспоминание пробудилось у нее в мозгу. — Я как будто знай этот голос.
— Вот, взгляни на меня, обрати свой блуждающий взор, пока он еще не угас, на меня! — крикнул Ральф. — Это я говорю с тобой, Присцилла Лечмир!
— Чего тебе надо? Мою дочь? Она в могиле! Ее дитя?
Она обвенчана с другим… Ты опоздал! Ты опоздал! О, если бы ты попросил ее у меня в свое время!..
— Правду.., правду.., правду!.. — громовым голосом повторял старик. — Святую и чистую правду! Открой нам всю правду без утайки!
Это странное и грозное заклятие пробудило силы умирающей, душа которой, казалось, сжималась от его крика.
Она попыталась приподняться и воскликнула:
— Кто сказал, что я умираю? Мне только семьдесят лет! Еще вчера я была ребенком — чистым и невинным ребенком! Он лжет, лжет! Нет у меня гангрены — я сильна, у меня еще много лет впереди, чтобы жить и каяться!
А в перерывах между ее воплями раздавался голос старика, по-прежнему твердившего:
— Правду.., правду.., святую, чистую правду!..
— Дайте мне встать и взглянуть на солнце, — продолжала кричать умирающая. — Где вы? Сесилия, Лайонел… дети мои, что же вы бросаете меня сейчас? Почему гасите свет? Дайте свету! Свету больше! Ради всего святого, не покидайте меня в этой черной и жуткой ночи!
