Тень власти - Бертрам Поль (книга регистрации txt) 📗
Донна Марион сделала паузу и продолжала:
– Не находя нигде помощи, она направилась прямо к дону Педро. Пришла она к нему, вероятно, часу в одиннадцатом. В доме царило необычайное оживление, но она и не догадывалась о том, что случилось. Ее попросили подождать. Вдруг к ней подошел какой-то офицер и арестовал ее от имени гертруденбергского губернатора – от вашего имени, как она полагала.
Последнюю фразу донна Марион добавила едва слышно и потупив глаза. Потом она снова подняла их на меня и сказала:
– Простите ее, дон Хаим: она не ведала, что творила. Притом же этот человек обладал красноречием и ловкостью настоящего искусителя – потом мне пришлось слышать, как он говорит. Простите ее. Не забывайте, что она пришла к нему ради своего отца.
Трудно было не сдаться, слыша этот умоляющий голос: многое ради него простилось покойнице.
– Я прощаю, – промолвил я после минутного колебания.
– Благодарю вас, – тихо сказала донна Марион. – Рассказав мне все это, Изабелла опять умолкла, вперив в стену остекленевшие глаза. Наконец она очнулась и промолвила: «Я расскажу тебе, Марион, все, для того чтобы ты могла судить справедливо. Если я погибну, – а по-видимому, так и будет, – а тебе придется увидеться с ним, то ты лучше всех можешь служить посредником между нами». И она рассказала мне все, что было между вами.
Донна Марион опустила глаза и опять смолкла.
– Что же вы думаете теперь, когда вам все уже известно? – тихо спросил я.
– Во многом вы были неправы относительно нее, – отвечала она, глядя мне прямо в лицо. – Нельзя заставить любить себя силой, и ни одна уважающая себя женщина не будет любить, если к ней пристанут с ножом к горлу. Но и она также была несправедлива к вам и за это должна была просить у вас прощения. Я ей так и сказала. «Конечно, я сделаю это, – отвечала она, – если мне суждено увидеться с ним. Но я предчувствую, что этого никогда не будет». Я старалась ободрить ее. Я добилась разрешения остаться при ней, и хотя мастер Якоб и дал мне понять, что он не выпустит ее, даже если она наденет мою одежду, тем не менее я рассчитывала, что, может быть, как-нибудь представится благоприятный случай к бегству. Я заставила Изабеллу надеть мой костюм и причесала ей волосы, как у меня. Сначала она отказывалась, но в конце концов мне удалось убедить ее. Мы стали выжидать, но дни проходили за днями, а благоприятного случая, на который я рассчитывала, все не было. Нас так бдительно стерегли, что всякая попытка к бегству была невозможна.
Изабелла все время была в полном унынии и молча сидела на стуле, почти не разговаривая, день ото дня делаясь бледнее. Я видела, что ее угнетают ее мысли, но утешить ее было невозможно. Я ломала себе голову, изыскивая средства бежать, но все было напрасно. Нас навещала только полупомешанная женщина, приносившая нам пищу. Она не вступала с нами ни в какие разговоры и не слушала то, что мы ей говорили.
На десятый день моего пребывания дверь в нашу камеру отворилась в неурочный час, и вошел палач. Помнится, мы обе на минуту лишились чувств, не зная, что значит его визит. Мастер Якоб, улыбаясь, сказал: «Кажется, мое посещение не доставило вам большого удовольствия. Вишь, как вы побледнели. Но я всегда стараюсь быть приятным, чем могу». Его шутки были несносны, и я просила его сказать нам сразу, зачем он пришел. «За одним делом, – отвечал он, снова скаля зубы. – Достопочтеннейший отец инквизитор желает поговорить с графиней, и ей придется отправиться к нему. Поэтому приготовьтесь, я зайду за ней через четверть часа. Я-то хорошо знаю вас обеих, – прибавил он, глядя на меня, – но его преподобие в последнее время стал плохо видеть, и для него не будет между вами особой разницы. Устраивайтесь между собой, как хотите, но не забудьте потом, что я старался сделать для вас все, что мог». Его последние слова дали нам слабую надежду, хотя мы и не понимали, почему это дон Педро не сумеет различить нас. Но не такой был человек этот Якоб, чтобы оказывать услуги без особо уважительных причин.
– Он просто боялся, что в один прекрасный день я вернусь, – мрачно заметил я.
– Пожалуй, что так. Но мы, конечно, ничего этого не знали, да и он не хотел отвечать на наши расспросы. Итак, решив предстать перед инквизитором вместо Изабеллы, я приготовилась идти. Она воспротивилась этому и настаивала на том, что она будет говорить с ним сама. Я боялась, что мне не удастся убедить ее, и не знала, что делать. Вспомнив, однако, о пытках, обо всем, что может сделать человек, ослепленный страстью, я опять стала ее уговаривать. На этот раз она уступила скорее, чем можно было ожидать, – душа ее была надломлена. Потом она сделалась удивительно спокойной и покорной, так что по временам я едва узнавала ее.
Через минуту, однако, ее страстность снова прорвалась наружу. Как человек, смертельно измученный, она бросилась в кресло и забормотала: «Я потеряла право решать мою судьбу. Может быть, будет даже лучше, если я не услышу его, – прибавила она, помолчав. – Он мог бы заставить усомниться в существовании Божием. Теперь я верю, что он отец всякой лжи. Скажи ему, – прибавила она с внезапной энергией, – что я ненавижу его, как самого дьявола».
Она закрыла лицо руками и разразилась слезами. Я стала на колени сзади нее и старалась ее утешить. Могу себе представить, что она теперь чувствовала.
Вдруг дверь отворилась, и опять появился мастер Якоб, спрашивая, готовы ли мы.
«Кажется, вы плакали? – спросил он. – Но уверяю вас, дон Педро настоящий джентльмен и весьма учтив с дамами».
Изабелла вздрогнула и толкнула меня вперед.
«Иди, Марион, иди, пока я не переменила своего решения».
Я поцеловала ее и вышла.
Мой голос бывает иногда очень похож на ее. Когда мы были помоложе, мы забавлялись тем, что обманывали всех своим сходством и умели копировать во всем одна другую.
За дверью ждали два человека, которым и передал меня мастер Якоб.
«Вот графиня», – сказал он.
Меня привели в небольшую комнату, которую я еще не видела. Здесь на кушетке лежал дон Педро. Если б мне не сказали, к кому меня привели, я бы не узнала его. При звуке моих шагов с кушетки поднялся старик с ввалившимися щеками. Глаза его… О, Боже! Когда он поднял голову и я увидела пустые ямы, зарубцевавшиеся под болезненно сведенными бровями, я готова была даже пожалеть его. Страшно было ваше мщение. Было бы милосерднее убить его. Это было бы лучше для вас обоих.
– Неужели вы думаете, что я не понимал этого? Но я обещал пощадить его жизнь при том условии, что он подпишет приказ об освобождении ван дер Веерена и других арестованных, и, помня обвинения моей жены в вероломстве, которые до сего времени звучат у меня в ушах, я не решился нарушить данное обещание. Это было глупо с моей стороны. Я потом очень раскаивался в этом, но было уже поздно.
– О, не говорите так! – воскликнула моя собеседница. – Это придает вам больше величия, хотя вам и пришлось пострадать. Данное слово – святое дело, даже в том случае, если это приносит горе.
– Я не говорю о себе. А что, если это принесло смерть другим?
– О, не говорите так, – повторила донна Марион умоляюще. – Это страшный вопрос. Но Господь, конечно, может спасти, если на то будет Его воля, и не надо прибегнуть к преступлению.
Это было для меня не убедительно, и я молчал.
– А если не будет на то Его воля, что можем сделать мы? – продолжала она мягко. – Я знаю, что трудно всегда сохранять веру. Но должна быть воля Всевышнего, которая управляет нашими страстями, нашими слабостями, нашей силой, иначе как могли бы мы мириться с жизнью?
Последние слова она промолвила с глубокой грустью и так тихо, что их трудно было отличить от вздоха. Она говорила, чтобы меня утешить, а между тем кончила сама на безнадежной ноте. Я не отвечал, не зная, что ей на это сказать.
– При звуке моих шагов, – начала она опять, – дон Педро встал и сказал: «Я не могу пойти вам навстречу, графиня, ибо теперь я уже ничего не вижу. Подойдите сюда и садитесь. Нам нужно поговорить». С этими словами он пододвинул кресло к своей кушетке. «Теперь оставьте нас вдвоем», – повелительно сказал он всем остальным. Потом он начал говорить. О, ради Бога, избавьте меня от необходимости повторять здесь его слова. Я не могу. Я не могла бы воспроизвести его красноречия. Так, должно быть, говорил дьявол первой жене. Несмотря на все случившееся, он чрезвычайно ловко смешал вас с грязью, объясняя каждое ваше действие каким-нибудь гнусным мотивом, унижая вас там, где вы были велики, делая правду ложью, честность – преступлением, день – ночью. Поистине, вы должны простить Изабеллу: она была глубоко обманута.
