У Черных рыцарей - Дольд-Михайлик Юрий Петрович (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Думбрайт сердито отодвинул карту и заходил по кабинету.
— Спрячьте это до завтра! Надо что-то придумать… Кстати, как дела у Воронова и Шульца? Сегодня я их почему-то не видел. Баклуши бьют? Пойдите разузнайте! А я тем временем напишу патрону. Не думаю, что его порадуют наши новости.
— Я только позвоню Шульцу, узнаю — у себя ли он. Вы не возражаете?
Думбрайт вдруг вспылил:
— Надо так поставить дело, чтобы вам докладывали, а не бегать разыскивать своих подчинённых!
— Очевидно, Фред на аэродроме, а Воронов ещё не закончил занятий со своими святошами. Пойду проверю…
Назначенный руководить секцией сектантов, Воронов назвал её классом «Аминь».
— Почему «Аминь»? — удивился Думбрайт, услышав название.
— «Аминь» значит «конец», — хитро прищурился Воронов, возможно, чтобы скрыть грусть, невольно прозвучавшую в голосе. — Мне пошёл семьдесят первый. Думаю, что воспитание кадров пресвитеров, священников и руководителей разных сект моё последнее занятие . Потому и «Аминь»..
Думбрайт, любивший неожиданные названия и прозвища, рассмеялся.
— Только вот что, мистер Воронов, — предупредил он, — не приучайте ваших преподобных к водке! Дай вам волю, так на вас не напасёшься!
— Высокочтимый мистер Думбрайт, и вы, уважаемый герр Нунке! Я не знаю, как обстоят дела в современной России с сектами, церквами и их служителями, но прекрасно помню сеятелей на ниве божьей России дореволюционной — религиозной, суеверной и пьяной. Вы тогда не нашли бы ни одного попа, дьячка, пономаря, который не выпил хотя бы двух рюмок, на крестинах, именинах, свадьбе, поминках, на рождество, на Новый год, на крещение, на масленицу, на пасху, вознесение, троицу, на заговенье перед Петровками, на Петра и Павла, на, на, на… А если сосчитать всех святых да угодников им же несть числа, — не бывало и дня, чтобы поп со своим причтом не пил… Не думаю, чтобы как раз здесь что-либо изменилось! Ведь это даже не новая и старая Россия, а древняя Русь, веселье которой, как сказал равноапостольный князь Владимир, «есть пити»… Аминь!
Последнее слово Воронов пропел во весь голос, и оно эхом прокатилось под сводами школы. Думбрайт зажал уши.
— Колоритная фигура! — сказал он, когда генерал вышел. — Давно работает на вас?
— Лет двадцать.
— А до этого?
— «Интелидженс сервис». Есть основания предполагать, что уже во время первой мировой войны он был связан с английской разведкой, поэтому и эмигрировал в Англию после революции в России.
— Почему перешёл к вам?
— Кто-то из белоэмигрантов выпустил в Париже мемуары, где припомнил и заслуги генерала, который с ведома и по поручению русской разведки ловко морочил голову своим английским коллегам. Воронову дали пинка под зад, и он предложил нам свои услуги.
— Очевидно, генералу есть что вспомнить!
— Ещё бы! Мог бы написать несколько томов любопытнейших воспоминаний: всё-таки прошёл школу трех разведок и знаком с их кухней.
— То-то и оно… — повертел головой Думбрайт.
— У вас возникли какие-то сомнения относительно Воронова? Уверяю вас, он служит нам верой и правдой! Ему больше некуда податься, да и стареть стал.
— Именно это меня и беспокоит.
— Вас волнует вопрос о пенсии?
— Какой пенсии? — удивился Думбрайт. — Ах, это вы об обещанной компенсации при выходе в тираж? Что же, пусть тешит себя этой мыслью, пока способен работать. А потом… потом увидим! Я не сторонник того, чтобы цацкаться с такими , как он. Тот, кто много знает, всегда опасен! Учтите такой психологический момент: разведчик всегда таит в себе чересчур много скрытого от других, и чем больше всего этого накапливается, тем сильнее становится внутреннее давление.
— Простите, я не совсем понимаю, какую опасность это представляет для нас.
— Такие, как Воронов, всю жизнь живут двойной жизнью: внутренней, скрытой от всех, и внешней, которая проявляется в действии, становится доминирующей и угнетает первую. Хороший разведчик прежде всего молчальник. И вот, когда он выходит в тираж, внутреннее давление, не сдерживаемое более внешними обстоятельствами, словно прорывает оболочку, и все, о чём молчалось и что накапливалось годами, вырывается наружу. Вы читали мемуары бывших разведчиков? Всех их словно прорвало, так они спешат выговориться. Они становятся болтунами и рассказывают о таких вещах, которые…
— Не подлежат оглашению, — то ли спросил, то ли подтвердил Нунке.
— Ни при каких условиях! Ибо раскрываются не только отдельные факты, а и сами методы разведывательной работы.
— Но, к сожалению, нет такого закона…
— Законы пишутся для толпы, а не для тех, кто стоит у руля, кто творит политику! Кому это знать, как не вам! Не предполагал, мистер Нунке, что вы так наивны!
— Сейчас не времена диктатуры национал-социализма. Ведь именно ваши газеты поднимут шумиху о нарушении прав и законности.
— А мы их и не станем нарушать… Смерть старого человека вещь вполне естественная…
— Вы говорите о… как бы это сказать… — Нунке замолчал, не зная, правильно ли он понял своего босса.
— Лишь небольшое ускорение событий: своевременная ликвидация, — спокойно пояснил Думбрайт.
— Та-ак… — промямлил Нунке, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
Ведь он сам целиком зависел от Думбрайта. И хотя был в расцвете сил, но вдруг понял — неумолимо приближается день, когда и о нём, Иозефе Нунке, возможно, поведут такой же разговор…
Сегодня, направляясь к Воронову, он снова припомнил все сказанное боссом, и что-то похожее на жалость шевельнулось в его сердце. Но усилием воли он приглушил жалость, смешанную с тревогой. Не может быть, чтобы Думбрайт когда-нибудь поставил знак равенства между ним и Вороновым! Чушь! Нервы! Даёт себя знать разлука с Бертой и детьми.
Надо ребром поставить перед ней вопрос о переезде сюда, в Испанию. В конце концов он в таком возрасте, что никакие посещения домика на улице Сервантеса не могут заменить ему родного очага. Изабелла, правда, очаровательна, но её требования в последнее время стали непомерными, а темперамент иногда просто утомляет. Берта же, наоборот, умеет всегда держаться в рамках рассудительной добропорядочности. После сомнительных похождений военного времени это именно то, чего он жаждет… Ганс и Лиз тоже не могут долго оставаться вне его отцовского влияния. Особенно Ганс. Берта слишком мягка с ним, она потакает его увлечению жипописью, забывает, что надо закалять душу мальчика, а не расслаблять её напрасными надеждами на шаткую славу художника. Впрочем, когда Нунке последний раз был в Берлине, дети выглядели прекрасно. Да и разве может быть иначе? У них хорошая наследственность как со стороны матери, так и со стороны отца, так что перемена климата не может сказаться на них отрицательно. Напрасно Берта этого побаивается. Верно, не надо было рассказывать ей об увечье Иренэ. Увечье увечьем, а Берта вбила себе в голову, что в иных условиях, в другом климате… Женская логика! Невзирая на свою рассудительность, Берта вначале немного ревновала мужа к Агнессе. Так и говорила: «твоя гитана»… Хорошо бы он выглядел, связавшись с патронессой! А момент, когда он чуть не влип в такую историю, был! Если бы не брезгливость к Иренэ… и не молчаливый отпор цыганки, которая корчит из себя святошу. Впрочем, не такая уж она святоша! Гольдринг, то бишь Шульц, что-то зачастил туда. Это, конечно, неплохо, так как уменьшится влияние на патронессу падре Антонио, который заупрямился и начал своевольничать. Да и Шульцу полезно на время забыть невесту, дочь Бертгольда. Как он мечтал разыскать её! Сколько раз заводил разговор о поездке в Швейцарию. А последнее время что-то не вспоминает. И очень хорошо. Лора Берггольц, верно, получила кругленькое наследство после отца, так что у неё в руках верный способ удержать любимого. И считай, что Фред Шульц погиб для разведки, — дай ему только почувствовать под ногами твёрдую почву. А получит приданое только его тогда и видели.
Погруженный в эти мысли, Нунке не заметил, как очутился в боксе старого генерала.
