Государев наместник - Полотнянко Николай Алексеевич (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗
Курдюк вытащил из бочки с водой ивовый прут и выжидающе посмотрел на Хитрово.
– Начинай!
Курдюк встряхнул прут, пробуя его на изгиб, отступил на шаг и с полного замаха ударил бродягу по спине, затем ещё раз, ещё… После двух десятков шелепов тот перестал дёргаться и визжать, обвис на верёвке охапкой окровавленного тряпья.
– Сомлел, слабосилок, – проворчал Курдюк, но что-то его насторожило. Он подошёл к бродяге вплотную, приподнял ему веки, затем достал нож и кольнул в пах. Бродяга резко вскрикнул и задёргался на верёвке.
– Ах ты, притвора! – вскричал Курдюк. – Это точно вор – под шелепами засыпает. Разреши, воевода, угли распалить да побаловать ватажника огоньком?
– Неси, Сёмка, растопку! – приказал Хитрово. – А ты, Курдюк, опусти его вниз.
Десятник ослабил верёвку, и бродяга шмякнулся мешком на пол. Воевода некоторое время пристально смотрел на него, затем промолвил равнодушным и тусклым голосом:
– Мне нет часа возиться с тобой. Потому отвечай, или сожгут тебя, сначала одну руку, потом другую, затем дойдёт черед до ног…
Бродяга открыл глаза и прошептал:
– Что надо?
– Как зовут?
– Филька.
– Ты с чьей артели? Лома?
– Его.
– Что делал на пристани?
– Струг выглядывал. Куда идёт, что на нём…
– Покажешь воровской стан?
Филька, помолчав, прошептал:
– Укажу. Да вы его сами отыщите. Вёрст двадцать отсель, в Малиновом овраге.
Скорое признание вора, убоявшегося пытки огнём, обозлило Сёмку. Он надеялся, что Филька не выдаст своих сообщников, и сейчас был готов свернуть ему шею. Теперь встречи с братом Федькой не избежать, а чем она закончится для него, Сёмка не знал.
– Я ведаю, воевода, про Малиновый овраг, – сказал Курдюк. – Бывал в тех местах. Там стоит изба старого бобыля.
– Добро, – сказал Хитрово. – Значит, ты и поведёшь своих людей и казаков берегом. А сейчас накормите вора и закройте покрепче. Если что не так, предам тебя, Филька, самой лютой смерти!
После ухода воеводы Курдюк подмигнул Сёмке и встряхнул Фильку за шиворот.
– Слышишь, казак, кажись, звенит. У вора всегда есть захоронка. Я бы её нашёл, да не хочу в грязных ремках шевыряться. Гони, Филька, золотой, и будет тебе жирная жратва и большая чарка вина!
В ответ послышался тихий дребезжащий смешок:
– Руки-то развяжите, ребята, как же я золотой выну?
Курдюк развязал верёвку и стал в оба глаза глядеть, откуда Филька вынет денежку. Однако ни он, ни Сёмка не заметили, как она появилась. Филька положил одну ладонь на другую, разнял – и вот он, золотой в пятьдесят копеек.
– Гуся хочу, – сказал Филька – Жаренного с яблоками.
– Сейчас будет, – ответил Курдюк и, схватив золотой, вприпрыжку побежал на поварню.
Первой мыслью Сёмки, когда они остались одни, было пристукнуть вора до смерти, но, поразмыслив, он понял, что ни себя, ни Федьку этим не спасти. Курдюк знал дорогу к воровскому стану, а смерть Фильки объяснить было нельзя, и Хитрово тогда точно возьмёт казака на дыбу.
– Ты среди воров Федьку Ротова знаешь? – спросил Сёмка.
Филька пристально и изучающее на него посмотрел и усмехнулся.
– А ты кто сам-то будешь? Не его ли братан, что на Синбирске в казаках служит?
– Кто я – не твоё, сволочь, дело! – озлился Сёмка и ударил вора под душу. Филька скорчился и стал жадно хватать ртом воздух.
– Федька у Лома в главных подручных ходит, а ведь я его к нему привёл, на свою голову. Как получил от атамана золотой на шапку, так Фильку знать не хочет. Страшный вор твой Федька! На мне крови нет, а он да Лом в ней по горло!
Сёмка похолодел, он услышал о брате самое худшее и понял, что тому нет обратного пути к людям. Он и сам убил в недавнее время несколько человек, но это были басурмане, а они не в счёт. За каждую погубленную христианскую душу на Страшном суде Федьке придётся давать ответ перед Богом, и участь его ужасна.
Хлопнула дверь, и вошёл Курдюк с корзиной в руке. Он был весел, улыбался, и Сёмку окатило хмельным духом.
– Вот тебе, Филька, обед, как на масленицу. Блины гречневые, пирог с капустой, щука, кисель, – сказал Курдюк. – Я слово держу, вот тебе кувшин с вином, правда, я отхлебнул чуток.
Филька схватил кувшин, заглянул в него и скривился.
– Чуток… Половину выжрал!
Курдюк приблизился к Фильке, явно намереваясь его ударить, но тут дверь резко отворилась, и на пороге появился запыхавшийся от спешки парень.
– Поспешай, Сафроныч! – крикнул он. – Тебя воевода требует, и тебя, казак, тоже!
– Сейчас будем, – ответил Курдюк и повернулся к Фильке. – Лезь в конуру, падаль! Ужо вернусь, тогда и потолкуем на дыбе!
Филька схватил корзину с едой, кувшин и шмыгнул за решётку. Курдюк запер за ним дверь, подошёл к бадье и, припав к ней лицом, напился воды.
– Пошли, Сёмка! – сказал он и погрозил на прощанье Фильке кулаком. – Ужо я до тебя доберусь!
Возле дома владельца Усолья было людно. Здесь находились боевые люди хозяина, приказчики и казаки Сёмки Ротова. На крыльце стояли Светешников и Хитрово. Когда подошли Курдюк и Сёмка, Светешников оглядел всех и сказал:
– Пожалуй, все в сборе, Богдан Матвеевич.
Воевода подошёл к краю крыльца, и люди стихли.
– С этого часа вы все взяты под моё начало, – строго сказал Хитрово. – От меня вам и милость, и казнь. Посему никому со двора не уходить, сейчас пойдёте на поварню, и всех накормят. О выходе скажет десятник Курдюк, он вас поведёт, и его слово – это моё слово. Крепко запомните всё, что я сказал.
Люди зашевелились, зашушукались. Они не ведали, что им придётся делать, хотя все понимали, что с пищалями и саблями посылают не сено косить.
– Зачем идём? – выкрикнули из толпы.
– Про то вам Курдюк в своё время скажет. Идите туда, куда должны идти. Кто сомневается, может остаться. Есть такие?
Желающих остаться не было, и Курдюк повёл людей к поварне, куда они завсегда шли с большой охотой. Пошли туда и казаки, а Сёмку окликнул воевода.
– Не в обиде, полусотник, что подначалил тебя десятнику? Так он здесь всё знает, каждый куст. Но ты держи своих людей близ себя. Не по нраву мне здешние боевые люди, рожи у всех воровские, посему будь настороже, чтоб не ударили в спину. Особо гляди, чтоб никто не убежал вперёд оповестить Лома.
Сёмка пошёл вслед за своими людьми, а Хитрово обратился к Све-тешникову.
– Пора мне на пристань, Семён Надеевич, нужно торопиться с выходом, чтоб поспеть до того Малинового оврага как раз на рассвете.
– С Богом, Богдан Матвеевич! Я на струг определил самого знающего кормщика Андрюшку Корешкова, он Волгу вдоль и поперёк ведает.
На струге воеводу ждали. Стрельцы сидели за вёслами, оба кормщика, синбирский и усольский были на месте. Хитрово ступил на струг, и тотчас пристанские караульщики оттолкнули его от причальных брёвен. Гребцы навалились на вёсла, и скоро судно подхватила волжская волна. Уже смеркалось, с разогревшегося за день берега дул лёгкий ветерок, на середине Волги он стал заметно сильнее, и над стругом распростёрлась холстина прямого паруса. Течение и ветер легко понесли струг мимо дымящихся варниц, бобыльей слободки и усадьбы Светешникова, которая была не видна за большими, забежавшими в Волгу, деревьями.
Хитрово посмотрел в эту сторону обеспокоенно, ушли ли ратные люди на ватагу Лома вовремя, а если ушли, то всё ли у них ладно. Воевода предупредил Сёмку Ротова не по пустой подозрительности. Он хорошо знал, что здесь, в Диком поле, добрые люди встречаются редко, всё это сплошь беглые, у каждого из них свой воровской опыт, и в боевые люди к Светешникову они подрядились только из-за того, что жить воровством гораздо опаснее, чем караулить хозяйское добро в тепле и всегда сытым. Как они поведут себя при встрече с ватажной артелью, Хитрово не знал, но вполне мог предположить, что драться с ворами станут немногие, некоторые просто упадут на землю, притворившись, что они ранены или убиты, но могут быть и такие, что замыслили чёрное дело – ударить казакам, которых всего-то десяток, в спину.
