Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
– Ай да Коробов… – прошептал Скес. – Какую маруху взял…
– Ведь и впрямь повенчаются, – добавил Степан. – Эй, сударыня, сударь! Хотите одни тут остаться?
– Кажись, я знаю, что нужно делать, – сказал Тимофей…
Тот день у Архарова выдался непростым – как, впрочем, и большинство дней. Буквально в двух шагах от Лубянки, на Мясницкой, во дворе купеческого дома, на крыше сарая обнаружили мертвое тело. Тело оказалось мужским, но кое-как затянутым в дамскую робу. Можно было бы предположить, что любовник удирал от рогоносного мужа через заборы, нацепив впопыхах то, что подвернулось под руку. Но любовник этот был плотным мужчиной лет этак пятидесяти. Архаров, когда ему доложили, загорелся любопытством и сам пошел смотреть место происшествия. Он и выяснил, что робу натянули на мужчину, который к тому времени уже часа два как скончался. И нож, торчащий меж лопаток, воткнули, чтобы показать – именно этот удар сгубил горемыку. Но для чего было укладывать тело на крышу сарая? Покойника отвезли на съезжую, послали за квартальными надзирателями – авось опознают. И уже вечером стало известно: человек этот – Никифор Петров, крепостной музыкант из рогового оркестра обер-егермейстера Нарышкина, «нижнее ре». От такого известия дело не прояснилось, а еще более запуталось.
Архаров поехал домой ужинать, взял с собой Устина Петрова для чтения писем, но после трапезы оказался не в состоянии слушать: его мыслями завладел покойный музыкант. Сам по себе он ни для кого ценности не представлял, наследства оставил – крест да пуговицу, и оставалось предположить – стал свидетелем какого-то непотребства.
– Ступай домой, – сказал Архаров Устину. Тот обрадовался – дома ждала молодая жена, шестнадцатилетняя красавица, которая с него пылинки сдувала.
– Впрочем, нет, стой… – Архаров прислушался к себе. Некий внутренний голос бессловесно сообщил, что отпускать Устина не нужно.
– Стою, ваша милость, – печально ответил Устин.
– Ступай в людскую, вели, чтобы тебя покормили.
Конечно, оставлять Устина большой нужды не было, в архаровском особняке жил на покое старичок Меркурий Иванович, он тоже мог писать под диктовку. Но слово сказано.
Оставшись один, Архаров уселся поудобнее, широко расставив ноги и выложив на колени свои знаменитые кулаки. Мысли раздвоились. Одна шла по следу музыканта и строила план завтрашнего розыска; другая копошилась в дамской робе, ища зацепки – это была дорогая одежда, и следовало призвать на помощь кого-то из дам-осведомительниц, они у Архарова имелись и служили в богатых семействах гувернантками и учительницами. Третья мысль унеслась к Тимофею, который неведомо где выслеживает голштинских заговорщиков.
Если бы Архаров приказал их перестрелять – Тимофей бы и не поморщился, поскольку в прошлом был лихим налетчиком на Муромской дороге. Но следовало понять, где корни интриги. Либо мудрит граф Орлов, что на него мало похоже. Либо у графа есть тайный враг, что уже ближе к истине. Либо за широкую спину графа прячется некто, тайно покровительствующий голштинцам. Есть ли четвертое «либо»? Его-то и искал обер-полицмейстер… Искал и не знал, сколько у него времени на умственные упражнения.
И одновременно он мысленно показывал платье хорошенькой актерке Танюше Тыриной. Актерка была одна из осведомительниц и вдобавок великая щеголиха. Она много чего могла поведать про снятое с покойника платье.
Чтобы мысли текли спокойно и все в них вытекало одно из другого, Архаров взялся раскладывать пасьянс. Карточные фигуры частенько давали подсказку в запутанном деле. Легшие рядышком четыре валета словно бы шепнули: большая лодка, на которой обер-егермейстер возил свой оркестр по Неве и по Мойке, иногда сам отправлялся на катере погулять по Крестовскому острову, а оркестр плыл за ним и услаждал музыкой окрестных обывателей. Четыре валета в ряд были музыканты, каждый из коих выдувал свою ноту. Но не все они были в годах, как Никифор Петров, кое-кто был молод… нет ли среди них сына или племянника покойного музыканта?.. В дело вполне могла замешаться пиковая или трефовая дама, что тайно завела молодого красавчика-любовника, мало беспокоясь о его крепостном состоянии…
Пасьянс сошелся.
Потом Архаров посмотрел на стоячие часы и кликнул лакея Никодимку. Время было укладываться спать, но сперва он решил попить чаю, хоть с баранками, хоть с ломтем хлеба, если не окажется его любимых сладких сухарей. Никодимка, услышав приказ, воскликнул:
– Да Николаи Петровичи, да я мигом!
– Не вздумай тащить сюда самовар! – крикнул вслед Архаров. С Никодимки в порыве услужливости сталось бы, Архаров же хотел всего-навсего кружку горячего чая.
Слушая Никодимкин топот по лестнице, Архаров подошел к окошку и оперся о подоконник. Он устал, ему требовалось одиночество и чай с баранками, ничего более. И еще – скинуть тяжелый суконный кафтан.
Был трудный день. Было много беспокойства. Кроме покойника на крыше стряслась еще беда – не вовремя помер свидетель по важному делу. И следовало бы уже появиться Яшке Скесу с новостями. Очень не хотелось, чтобы архаровцы проворонили Бейера с его опасными затеями.
– Ну, накрывай на стол, дармоед, – сказал он, услышав скрип двери, и вдруг понял: это не лакей, это кто-то пугливый и бесшумный.
Архаров резко повернулся и увидел странную двуглавую фигуру. Он не сразу понял, что это два человека, укутанные одной епанчой.
– Сашка, ты?!
– Я, Николай Петрович.
– А с тобой кто?
Вторая голова являла взорам лишь затылок – лицо уткнулось в Сашино плечо. Так стоят обычно испуганные женщины, полагающие единственной неколебимой опорой грудь любимого мужчины. Но Архаров не сразу поверил собственным глазам – Саша, обнимающий особу женского пола, был явлением еще более удивительным, чем человек с двумя головами.
– Со мной девица, Николай Петрович…
– Где взял?
– Я, Николай Петрович, и помыслить не смел, что так все выйдет!
– Что ты натворил? Докладывай уж, чего кобениться.
– Николай Петрович, я девицу увез…
– Откуда увез?
– Я повстречал ее в лесу… А ее бабка…
– Кто – бабка? Да что мне, каждое слово из тебя клещами тянуть, как гнилой зуб?
Саша громко вздохнул, собрался с силами и ответил:
– Княгиня Чернецкая…
– Та старуха, что на лошадях помешалась? Наша Чернецкая? У которой вы побывали? – Архаров своим ушам не поверил. Правдоподобнее было бы, если бы Саша украл большой Готторпский глобус из столичной Кунсткамеры, в котором при желании три человека могут жить, хотя и без больших удобств.
– Тимофей, Степан, Яша и еще один человек – мы все идем по следу Бейера, Николай Петрович. Он со своими людьми сейчас в Москве, знаем, где остановился… И того человека я к вам привел, он внизу, прикажите позвать. Он на коленях к вам просился! А девицу я, ей-богу, не знал, куда отвести! Сюда лишь! Больше мне ведь некуда…
– Да выпусти ты ее из-под епанчи.
– Ей стыдно, Николай Петрович, она в мужском платье.
– Ну, сам вылезай, тебе-то не стыдно, что ты в мужском платье, – пошутил Архаров и тут по лестнице затопотал Никодимка.
Он притащил поднос, на котором был сервирован полноценный ужин, не только с баранками, но и с пирогами, и с вареньем, и с пастилой.
– Посторонись, Саша, пропусти моего дармоеда, – попросил Архаров. – А вы, сударыня, не смущайтесь, я кликну девок, для вас найдут дамское платье. Никодимка, поди в девичью, пришли ко мне Иринку, она чище всех прочих одевается. Пусть возьмет в своем сундуке, что там надо… Настасью пришли! Пусть будет за горничную.
Но Лизанька лишь теснее прижалась к Саше.
Архаров не удивлялся тому, что девушка его испугалась. Уж такое действие его хмурая физиономия производила на многих дам и девиц. Числились за ним также несколько обмороков от его пристального взгляда.
Явились на зов поварская дочка Иринка с горничной Настасьей и осталась в архаровской спальне, а сам обер-полицмейстер вышел. Минуту спустя вышел и Саша.
