Последний римский трибун - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж (читать книги без регистрации TXT) 📗
– Так иди, – сказала флорентинка, – иди и ищи свою милую там, куда влечет тебя твоя философия. Я обманула тебя, слепой безумец, сказав тебе, что Ирена выехала из Флоренции. Я о ней ничего не знаю и ничего не слыхала, кроме того, что ты сам мне сказал. Иди назад, разыщи ее гроб и удостоверься, любишь ли ты ее по-прежнему!
IV
МЫ НАХОДИМ, ЧТО ИЩЕМ, И НЕ ЗНАЕМ ЭТОГО
В самый жестокий дневной жар, пешком, Адриан возвратился во Флоренцию. Дневной жар, продолжительная усталость, изнурение в соединении с крайним отчаянием в возможности придумать какой-нибудь систематический способ розысков, все это вызвало горячку, которая быстро начала распространяться по его телу. Виски его отяжелели, губы засохли от нестерпимой жажды; сила, казалось, вдруг оставила его; и он с большим трудом и усилием волочил ноги.
«Я чувствую заразу, – думал он со страшной тошнотой и с содроганием, с которым природа всегда борется против смерти, – я чувствую, что пожирающий и невидимый недуг овладел мною, я погибну и не спасу ее; и мы будем лежать не в одной могиле!»
Эти мысли быстро усилили болезнь, которая начала им овладевать; и прежде чем он вошел в город, сознание его начало путаться, он стал бредить и шел, бормоча прерывистые и несвязные фразы. Немногие встречавшиеся с ним люди в ужасе бежали от него.
– Ирена, Ирена! – говорил он то тихим шепотом, то дико и пронзительно крича. – Где ты? Где ты? Я пришел вырвать тебя у них; ты не достанешься им, нечистым и безобразным дьяволом! Фи! Как воздух пахнет мертвыми телами! Ирена, Ирена, мы уедем в мое палаццо к очаровательному озеру – Ирена!
Между тем как он восклицал таким образом, две женщины вдруг вышли из соседнего дома в масках и плащах.
Более высокая и изящная, была одета в темно-голубой плащ, (здесь это необходимо заметить), богато вышитый серебром, цвет и фасон были редки во Флоренции, но обыкновении в Риме, где женщины высшего звания носили одежду чрезвычайно светлых цветов и широкую, не похожую на простую и узкую одежду тосканского покроя.
– Напрасное благоразумие, – сказала эта женщина, – бежать от неумолимой и верной участи!
– Ирена, Ирена! Если ты в Милане или другом ломбардском городе, то зачем я остаюсь здесь? На коня, на коня! О, нет! Нет! Мне не нужно лошади с колокольчиками! Не нужно погребальной телеги!
С криком и воплем, более громким, чем вопль больного, произнесшего эти слова, молодая женщина бросилась прочь от своей спутницы. Казалось, сделав один только шаг, она очутилась возле Адриана. Она схватила его руку, она взглянула ему в лицо, она встретила бессознательный взгляд его глаз, сверкавших страшным огнем.
– Он заразился! – вскричала она, потом прибавила печальным, но спокойным голосом: – Чума!
– Прочь, прочь! Вы с ума сошли! – вскричала ее спутница. – Не дотрагивайтесь до меня теперь, когда вы уже дотронулись до него. Идем отсюда!
– Помогите мне перенести его куда-нибудь, посмотрите, он лишается чувств, он шатается, он падает! Помогите мне, милая синьора, во имя сострадания, ради Бога!
Но попав под влияние эгоистического страха, овладевшего всеми в это несчастное время, старшая из двух женщин, хотя от природы добрая. Сострадательная и сговорчивая, быстро побежала прочь и исчезла из виду. Молодая девушка осталась таким образом одна с Адрианом, который, в припадке горячки, упал на землю. Но силы и энергия не оставили ее. Она сбросила с себя тяжелый плащ, который мешал свободному движению ее рук, и тогда, подняв вверх лицо своего милого (кто, кроме Ирены, мог быть этой женщиной, которая не боялась смертельной заразы?), она прислонила его к своей груди и громко начала звать на помощь. Наконец, беккини, бывшие в шалаше, о котором мы уже упоминали, лениво подошли к ней.
– Скорей, скорей, ради Христа! – сказала им Ирена. – У меня много золота; я хорошо заплачу вам: помогите мне перенести его в ближайший дом.
– Оставьте его нам, молодая синьора; мы знакомы с ним, – сказал один из могильщиков. – Мы исполним нашу обязанность при нем, первую и последнюю.
– Нет, нет! Не трогайте его за голову; это моя забота. Я помогу вам. Вот так; теперь идем, только потише!
С помощью их Ирена перенесла Адриана в соседний дом и положила его на кровать. Сохраняя, как только могут одни женщины в подобных обстоятельствах, присутствие духа и бдительную предусмотрительность, она прежде всего велела беккини сбросить простыни и одеяла, которые могли содержать в себе заразу. Потом она послала их за новым бельем а также за доктором, которого только деньгами можно было привлечь к исполнению обязанности, тогда главным образом предоставленной монашеским братствам.
А между тем по улице, где наконец встретились Адриан и Ирена, с песнями и криком шла в беспорядке беспутная и развратная толпа, поселившаяся в монастыре Санта-Мария де Пацци. Во главе их шел атаман, под руку с двумя монахинями, которые были уже не в монашеской одежде.
– Да здравствует чума! – кричал разбойник.
– Да здравствует чума! – повторяли его неистовые вакханки.
– Гоп-ля! – вскричал атаман, останавливаясь. – Вот, Маргарита, славный плащ для тебя: на нем серебра довольно для того, чтобы наполнить твой кошелек, если он когда-нибудь опустеет, что может случиться, если чума станет ослабевать.
Говоря это, он схватил плащ, бесцеремонно набросил его на ее полунагие плечи; и, как прежде, потащил ее под руку.
V
ОШИБКА
В течение трех роковых дней Адриан оставался без сил и чувств. Но он не был убит болезнью, которую победила его преданная и великодушная сиделка. Это была жестокая и опасная горячка, следствие большой усталости, бессонницы и страстного волнения, которое он перенес.
Для оказания ему помощи невозможно было найти врача; но его ежедневно посещал один очень добрый монах, который, быть может, был искуснее в медицине, нежели многие, имевшие претензию на ее знание.
Ирена почти не отходила от больного, она принимала пищу только для того, чтобы силы не оставили ее, она была не в состоянии сомкнуть глаза, хотя, во время сна Адриана, охотно желала бы отдохнуть. Но странно, при всем напряжении, которого требовало это одинокое бодрствование, при всем изнеможении тела и души, она казалась удивительно бодрой. Монах посетил больного поздно на третью ночь и дал ему сильное успокаивающее лекарство.
– В эту ночь, – сказал он Ирене, – будет кризис: если он проснется, как я надеюсь, в сознании и со спокойным пульсом, то он будет жить; если же нет, то приготовьтесь, дочь моя, к худшему.
Монах ушел, и Ирена снова стала бодрствовать у постели больного.
Сон Адриана был беспокоен и прерывист. Его черты, его восклицания, жесты, все обнаруживало сильную агонию – душевную и телесную. Терпеливо, безмолвно, сдерживая дыхание, Ирена сидела у изголовья. Лампа была отодвинута в дальний конец комнаты. При свете ее, заслоненном занавесками, она могла видеть только очертание лица Адриана. В страшном ожидании все мысли, которые прежде тревожили ее ум, замерли и замолкли. Вся судьба ее зависела от случайностей этой одной ночи! В ту самую минуту, когда сон Адриана стал наконец, по-видимому, крепче и спокойнее, колокольчики похоронной телеги нарушили тишину улиц своим зловещим звоном, и Ирена услыхала, что тяжелые колеса остановились под самым окном. Густой и глухой голос громко закричал:
– Выносите мертвого!
Она встала и неслышными шагами пошла затворить дверь, как вдруг тусклая лампа осветила темные и закутанные фигуры беккини.
– Вы не сделали знака на двери и не вынесли тела, – сказал один сурово, – а это уже третья ночь! Он готов для нас.
– Тише, он спит, уйдите скорей, он болен не чумой.
– Не чумой? – проворчал беккини тоном обманутого ожидания. – Я думал, что никакая другая болезнь не осмелится нарушать прав этого мора!
– Уйди, вот деньги, оставь нас.
И страшный возница с угрюмым видом удалился.
Телега двинулась; колокол снова зазвонил; наконец, этот страшный набат мало-помалу замер в отдалении.
