Листья коки - Суйковский Богуслав (читать книги без сокращений .txt) 📗
Он заколебался. С тех пор как началось восстание, все уже знали: одинокий белый при встрече с индейцами погибает. Индеец, приблизившийся к белым, тоже погибает. А если и останется в живых, то только как раб.
Белые идут куда-то ночью. Кто они, откуда и зачем они идут, до всего этого простому бегуну пет дела. Хотя ясно: они замышляют что-то недоброе. Но ведь он — часки, неприкосновенный гонец сапа-инки. Наверное, даже белые не посмеют его тронуть.
Он оглянулся на город. Кругом лагеря стража, белые не могли пробраться тайком. Но, кажется, это какой-то незнакомый, нездешний отряд. Возможно, даже военачальникам ничего о нем не известно. Может, следует вернуться и предупредить?
Но одержала верх привычка к, слепому, с детства привитому послушанию. Он, часки, должен бежать туда, куда его посылали. Думать о чем-либо другом не его дело.
Плавным, широким шагом профессионального бегуна он устремился с вершины пригорка прямо на преградивших ему путь испанцев.
— Для дела сапа-инки! Освободить дорогу! Для дела сапа-инки!
— Он не должен уйти! — поспешно бросил Альмагро, и индеец свалился тотчас, как только приблизился к белым. Умирая, он все еще продолжал шептать:
— Для дела сапа-инки…
Диего де Альмагро ошибался, полагая, что гром его пушек послужит для осажденных сигналом к совместной борьбе. Было еще темно, так что не удавалось различить ни холмов вокруг, ни самого города, который находился поблизости. Испанцы перестраивались, готовясь к схватке, когда где-то впереди глухо, тяжело, как бы нехотя, ударила пушка.
Потом прогремело еще несколько залпов. Эхо всколыхнуло ночь и прокатилось поверху, замирая вдали.
Наконец отозвались и мушкеты — сухо, отрывисто, словно зло огрызаясь.
— Штурм. — Дон Паскуаль не сомневался. — Индейцы начали штурм. Мадонна Севильская, благослови нас! Они атакуют ночью.
Непроглядный мрак озарился какими-то желтоватыми отблесками, мерцающими искрами, а затем на фоне внезапно полыхнувшего зарева обозначился черный, резкий силуэт города. Куско оказался дальше, чем думалось проводнику.
— Что-то горит.
— Это сделано нарочно. Все уже готово для штурма.
— Палят из пушек, — чутко прислушавшись, шепнул солдат. Бывалые вояки по отзвукам битвы безошибочно определяли ее ход. — Жарко там приходится краснокожим псам.
Но дону Паскуалю гул непрерывной канонады не нравился; с беспокойством он обратился к Альмагро:
— Это, наверное, решающий штурм, если наши совсем не берегут порох. У осажденных его запасы были почти на исходе.
— Значит, мы подоспели вовремя. Вперед!
Воины устремились на вспышки выстрелов. Тихо, осторожно, но решительно: прямо через поля, какие-то рвы ч барьеры из камня, пересекая проселочные дороги, испанцы добрались до опустевшего индейского лагеря, миновали его. Теперь до города — рукой подать: оттуда уже доносились отдельные крики. Казалось, стрельба из мушкетов ослабевает. Но пушки продолжали палить часто и деловито.
— Наверное, дерутся уже на стенах и у стрелков но хватает времени, чтобы зарядить аркебузы, — забеспокоился дон Паскуаль.
Альмагро крикнул в ответ:
— Вперед!
Рассвет наступил внезапно, как обычно в этой стране, ясный и золотой, и испанцы увидели перед собой индейцев. Те уже знали о новом противнике, заходившем им с тыла, и наступали широким фронтом, в полной боевой готовности.
Испанцы развернули артиллерию.
— Приготовиться! Огонь!
Рада с кучкой всадников тотчас же нанес удар по дрогнувшим после артиллерийского залпа боевым порядкам индейцев. Рядом в сомкнутом строю Диего де Альмагро вел арагонских копейщиков. Они ударили по индейцам, словно два железных молота.
Дым рассеялся. Ясно видны были шеренги воинов в шлемах с высокими гребнями, с круглыми щитами, копьями и топорами. Судя по добротным доспехам, впереди была гвардия. Инка Манко вынужден был почти в отчаянии бросить навстречу неожиданному противнику свои отборные силы, которые держал в резерве, для самого решающего момента.
Теперь, напуганные залпом, понеся большие потери, ослепленные дымом, они столкнулись с закованным в латы испанским войском. Под напором конницы цепь воинов-индейцев дрогнула. На них нагнали страху испанские кони.
Но подоспели уже и другие отряды, а потом и с противоположной стороны загремели мушкеты, засвистели камни, пущенные из баллист, а пушки все били, залп за залпом.
Сам Альмагро повел отряд железных барселонских стрелков и вклинился в самую середину индейской гвардии. Конница атаковала стремительно и грозно, смертный бой был в разгаре. Пушки вынуждены были смолкнуть, так как канониры ничего не видели сквозь клубы дыма и пыли.
Но внезапно с другой стороны, от городских стен, донеслись какие-то крики. Раздались выстрелы, дым окутал место побоища.
Перекрывая шум битвы, индеец-воин что-то прокричал своим соратникам, и Альмагро, который уже немного знал язык кечуа, потрясенный, поднял своего коня на дыбы.
— Сапа-инка убит! Спасайтесь! Сапа-инка убит!
И мгновенно войско Манко, дисциплинированное и вышколенное, превратилось в охваченную паникой, безвольную толпу. Индейские воины бежали кто куда и без всякого сопротивления сдавались в плен.
Никто уже не видел, что радужный штандарт все еще реет над группой инков, никто не узнавал Манко, пытавшегося преградить беглецам дорогу, никто не слышал его приказов и проклятий. И наконец обезумевшая толпа опрокинула властелина, втаптывая в пыль священные перья птицы коренкенке…
Глава сорок вторая
Синчи, напрягая последние силы, добрался до крепостных ворот. Саксауаман, самую сильную крепость в стране, Синчи видел так близко впервые. Ее контуры четко рисовались на вершине холма. Круглые башни, высокие, массивные стены, сложены были из каменных глыб столь громадных и столь плотно пригнанных друг к другу, что они надежно противостояли самым сильным землетрясениям. За ними виднелись соломенные крыши домов и храмов. Соломенные крыши. Ибо мудрость веков и опыт поколений учили, что в стране, где бог Земли часто проявляет свой гнев, такая крыша лучше всякой иной.
Синчи об этом не думал, но он невольно вспомнил, с какой легкостью испанцы поджигали такие крыши. Они делали это с наслаждением и заливались радостным смехом, когда вталкивали или бросали пленников в пылающий дом. За сопротивление, за мужество, проявленное в схватке, за что угодно. Или даже без всякого повода.
Они выкрикивали при этом какие-то странные слова:
— Auto de fe! Auto de fe!
Синчи невольно оглянулся. Но дорога в сторону Куско, широкая, прямая, была пустынна. Даже большие ламы белых люден измучены и не преследуют его по пятам.
Синчи объяснил страже у крепостных ворот, что прибыл по важному делу, и приказал тотчас же проводить его к коменданту крепости. Когда тяжелые ворота закрылись за ним и он очутился за стенами, Синчи вдруг ощутил смертельную усталость. Он шел медленно, пошатываясь, думая о том, что будет не в состоянии произнести ни слова. И только тут он как бы заново осознал весь ужас доставленного им известия.
Кахид, бывший ловчий, сразу узнал Синчи, но, видя в каком он состоянии, ни о чем не спрашивал, а приказал подать ему воды с соком агавы и молча ожидал.
Только когда Синчи отдышался и утолил жажду, он спросил:
— С чем прибыл ты столь поспешно, и почему сам, а не прислал часки? Пожалует ли сюда сын Солнца, чтобы здесь отпраздновать победу?
— Сын Солнца не прибудет сюда, — хрипло прошептал Синчи. Он медленно размотал тряпки, которыми под плащом была обернута его левая рука, и показал воину свое плечо. Из двух ран — видимо, плечо было пробито навылет — еще сочилась кровь.
Кахид нахмурил брови.
— Был… штурм? Куско взят?
— Штурм был, — через силу вымолвил Синчи. Усталость окончательно одолела его, глаза закрывались сами собой, и он плохо видел. Плечо невыносимо ныло, в голове помутилось, он не мог собраться с мыслями. — Да, был штурм. Воины уну Юнии уже взбирались на стены. Но…