Пираты Короля-Солнца - Алексеева Марина Никандровна (книги серии онлайн TXT) 📗
— Бунт на корабле? Ай, де ми! А если попробовать проанализировать ситуацию спокойно, не предвзято. Здесь у них свои законы. Мы здесь пассажиры. Мы должны подчиняться их правилам.
— Они и так к нам приспосабливаются, — сказал Гугенот, — Ты помнишь тост 'За Нептуна' ?
— Да, — сказал Люк, — Морская традиция, на мой взгляд.
— Это не что иное, как уступка экипажа нам.
— Почему? — спросил Люк.
— Уточню, раз ты такой непонятливый. Не нам, а Раулю. Лично ему. Опять не понял?
— Понял! Очень тактично со стороны моряков. Интересно, они сами догадались, или их кто надоумил?
— Вот уж не знаю, — пробормотал Гугенот, — Один подводный риф мы миновали.
— Думаешь, больше не будет тостов за здоровье Короля-Солнца? Там, за морем?
— Не знаю. Но знаю, что Рауль не будет пить за короля.
— И я не стал бы пить на его месте.
— И я, — сказал Гугенот.
— Но мы же пили на обеде, — сказал Люк, — Ерунда какая-то получается! Дай Бог, чтобы вся эта история скорее забылась!
— Дай Бог, — кивнул Гугенот, — Мне только на сегодняшнем обеде стало ясно, как умно и дипломатично вел себя граф де Ла Фер, не принимая участия ни в парижском, ни в тулонском банкетах адмирала, несмотря на настойчивые приглашения милого герцога.
— А Атос не стал бы пить за Людовика?
— После того, что было? Конечно, нет!
— А ты был на банкете?
— Да. За короля пили и в Париже и в Тулоне. В этой ситуации один выход — уклониться от банкета.
— Ай, де ми, — опять сказал Люк, — От этих разборок схватиться за голову хочется.
— Вы еще всего не знаете о короле и Атосе, — хмуро сказал Гугенот.
— Ты опять 'выкаешь' ?
— Я имею в виду не только тебя. А моего капитана. Гасконца, разумеется.
— Я понял. Кого еще?
— Ближайшее окружение Людовика и Атоса.
— Рауль, Луиза, Анна Австрийская.
— Да, да, они самые.
— А ты знаешь?
— Знаю. Но ничего не скажу тебе, и не спрашивай лучше.
— А Раулю?
— Потом. Пусть малость придет в себя. По-моему, он еще не вполне очухался.
— Черт возьми, Гугенот!
— Я для себя решил быть эталоном выдержки и самообладания. И уже начал заводить дружбу с моряками.
— Я видел вашу приятельскую беседу с помощником капитана.
— Да. Но я объясню тебя ситуацию и прошу взглянуть на события остраненно, с точки зрения экипажа. У нас — как и во всем этом далеком от совершенства мире — много шума, показухи и прочей мишуры. Моряки жили спокойно, не тужили и вот — на тебе! — им выпала честь принимать на борту важных персон — Адмирала Франции со штабом и свитой. Я знаю эту кухню, черт побери.
— Разве ты повар? Прости друг, я пошутил. Ты говоришь о тех временах, когда ты был мушкетером Его Величества?
— Эх! Сколько ругани мы выслушивали от гасконца после всяких парадов и путешествий с королевским Двором. Раз Жюссак свалился с лошади… А, не стоит. Он нам не прощал ни одной ошибки. Но мы не обижались, зная, что он нас всех очень любил…
— Любит, — поправил Люк, — Тебя и Оливье, наверно, еще больше, чем тех, кто с ним сейчас в Париже. Но я не замечал, когда видел прекрасных мушкетеров, что вы совершаете какие-то ошибки. Вы казались идеальными всадниками. Правда, я рассуждаю как мечтатель, а не как профессиональный кавалерист.
— Но мы-то замечали свои ошибки и надеялись втайне, что Д'Артаньян не заметит! Напрасно! От него ничего скрыть было невозможно. Я не о том. Я о показухе, которая сопутствует важным персонам на море и на суше. Так вот, дорогой мой Люк, моряки из кожи вон лезут, чтобы не ударить в грязь лицом перед парижанами. Мы не профессионалы, мы многое не замечаем. Но де Вентадорн видит все промахи своего экипажа, как видел все наши оплошности Д'Артаньян.
— На корабле полный порядок, по-моему. Опять же с точки зрения художника.
— Это со стороны пассажиров. Но я не стремлюсь проникнуть в тайны корабля. А наши, попав в общество таких классных навигаторов, пытаются доказать, что они не 'сухопутные крысы' , и играют в пиратов. Пираты, корсары, флибустьеры, авантюристы… Дети считают подобную публику круче, чем военные моряки, каковыми являются члены экипажа 'Короны' .
— Согласен, игра в пиратов несколько ребячлива, но ты тоже повязал бандану с лиилями.
— Я в детстве не наигрался в пиратов, — усмехнулся Гугенот, — Хотя и родился в Ла Рошели. Но меня эта игра сначала забавляла и увлекала. А сейчас я вижу, что Оливье начал злоупотреблять морским жаргоном, а моряки начинают посмеиваться над ним. И даже, пожалуй, считают это профанацией своей профессии. Он этого пока не замечает. Но он такой вспыльчивый!
— Ай, де ми! — свистнул Люк, — Думаешь, конфликт неизбежен?
— Думаю, эти чрезвычайные меры все-таки оправданы. Нельзя расслабляться. Вот что я думаю.
— А можем мы хотя бы выразить протест? Любой может сорваться. У всех нервы на взводе.
— Что ты предлагаешь?
— Я сам человек не конфликтный. Когда речь идет обо мне лично. Но если затронут мою живопись! Это моя ахиллесова пята, и тут я очень уязвим. Назовите Люка мазилой, пачкуном, бездарью, и Люк…знаешь, Анж, в минуты отчаяния я сам говорю себе это, но от профанов я выслушивать такие вещи не намерен! И я уже не буду добродушным 'своим парнем' . Я буду… разъяренным монстром. И вызову на дуэль того, кто посмеет,…позволит себе…Кстати! С драки и началось мое знакомство с Раулем. Он посмеивался над моими коммерческими картинками, а я, понимая, что это мазня на продажу, все-таки обиделся на 'барчонка' , которому собирался сбыть свою продукцию.
— Да? Вы дрались? Как ты еще жив остался?
— Мы, в сущности, и не дрались. Минуты две-три… В моей мастерской. Стычку прервали.
— Кто же остановил ваш, с позволения сказать, поединок?
— Иисус Христос.
— Кто-кто?
— Иисус Христос, — повторил Люк.
— Явился к вам с небес? Люк… я понимаю, у художников богатое воображение, и все же позволь усомниться. Это слишком.
— На моей картине, — сказал Люк смущенно, — Кабатчик Годо увидел, что мы деремся, схватил мой картон с Христом-Спасителем и отчаянно закричал: 'Не проливайте кровь, господа! ' Рауль увидел моего Христа и сразу прекратил 'поединок' . И мы помирились.
— А мне ты не показывал свой картон с Иисусом.
— Он еще не закончен, — сказал Люк смущенно, — Годо увидел случайно. У художников есть очень дорогие им работы, которые они пишут для души, а не для продажи. Но, чтобы писать такие работы, надо что-то есть. Нужны краски, много чего нужно…Вот и приходится порой…Эх!
— Люк! Неужели ты боишься, что будут ругать твою живопись? Да ты пишешь как бог!
— Нет, — сказал Люк, — Все-таки, все, что я хочу, выразить не удается. Но я буду работать как лошадь, чтобы писать как бог. Вот и сейчас мне предстоит уйма работы.
— Я понял, — сказал Гугенот, — Какой-то заказ.
— Экслибрис для капитана, — сказал Люк, — Но это мелочь, прикладная графика.
— Не морочь мне голову. Для экслибриса не нужны ни охра, ни белила.
— Я получил большой заказ, — сказал Люк тихо, — очень интересный, но сложный в техническом отношении. Групповой портрет капитана и его офицеров для кают-компании. Маслом.
— Но корабль качает?
— Пока буду делать наброски композиции, эскизы…Капитан обещал какие-то приспособления. Потом мы идем с опережением, и, когда флагман будет поджидать, пока подтянется весь караван, можно будет работать. Завтра корабельный плотник приготовит подрамник, натянет холст. Никогда не писал на парусине! Мои холсты тоньше. Но, надеюсь, справлюсь. А еще грунтовать холст, ждать, пока грунт высохнет. Но это мои профессиональные тонкости.
— Значит, ты выходишь из игры, — сказал Гугенот, — Придется мне в одиночку пасти эту пиратскую компанию. А у меня тоже дел по горло.
— Понимаю, — сказал Люк, — Экспедиция Хименеса и изучение языков. А если Рауль будет добрым пастырем для этого стада?
Гугенот пожал плечами.
— Раньше — да, теперь… не уверен. Время покажет. Рауль, по-моему, больше всех Пиратов склонен к эксцентрическим выходкам.
