Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр (книги .txt) 📗

— Я уже здесь, гражданин, — ловко, как настоящий светский лев, поклонился ему безукоризненно одетый молодой человек лет двадцати шести, с черными волосами и живыми умными глазами. — Я не терял ни секунды, и вот я здесь!

Фуше взглянул на него сквозь лорнет.

— В добрый час! — воскликнул он. — Вот это уже лучше.

И Фуше молча продолжил осмотр.

— Вы знаете, в чем ваша задача? — наконец спросил он.

— Да! Нужно проследить за подозрительным гражданином, поехать за ним в Германию, может быть, в Англию, нет ничего проще, ведь я говорю по-немецки, как немец, и по-английски, как англичанин. Нельзя ни на мгновение упустить его из виду. Так что остается или показать мне его, или мне самому его увидеть хотя бы раз, или сказать мне, где он и кто он.

— Его зовут Соль де Гризоль, он адъютант Кадудаля, живет на улице Луа, гостиница «Юните». Возможно, он уже уехал, в этом случае вам надо узнать, по какой дороге он поехал, догнать его и не спускать с него глаз. Я хочу знать о каждом его шаге. — Фуше сгреб две груды монет с камина и передал их молодому человеку.

Тот принял их рукой в безукоризненной перчатке и сунул в карман, не пересчитывая.

— Теперь, — поинтересовался молодой щеголь, — я, наверное, должен вернуть вам те два луи, что вы дали лиможцу?

— Как это? — не понял Фуше. — Какие два лун?

— А которые вы давеча мне дали.

— Так это я вам их дал?

— Да, и вот доказательство — эти монеты.

— Тогда, — сказал Фуше, — третья кучка монет тоже ваша, но получите ее после, как вознаграждение. Идите, не теряете времени, и чтобы к вечеру я получил от вас первые сведения.

И они распрощались, одинаково довольные друг другом.

Вечером Фуше получил первое донесение:

«Я снял в гостинице «Юните» на улице Луа номер по соседству с номером гражданина Соль де Гризоля. С балкона, на который выходят наши четыре окна, я рассмотрел его комнату: один диван, удобный для разговоров, стоит прямо у перегородки, разделяющей наши номера. Я проделал в ней крохотное отверстие, которое никто не заметит, зато мне позволит все видеть и слышать. Гражданин Соль де Гризоль, не найдя того, кого он искал в гостинице «Монблан», будет ждать его до двух часов ночи. Он предупредил хозяина, что поздно вечером ему нанесет визит один из его друзей.

Я буду третьим на их встрече, но они об этом не догадаются.

Лиможец.

P.S. Следующее донесение — завтра с утра».

На следующий день на рассвете Фуше разбудили, передав ему документ следующего содержания:

«Друг, которого ждал гражданин Соль де Гризоль, — не кто иной, как всем известный Лоран, прозванный Красавцем Лораном, главарь Соратников Иегу. Адъютант Кадудаля передал ему приказ генерала напомнить всем членам этой компании об их клятве. В ближайшую субботу они намерены возобновить свои действия и остановить дилижанс в Вернонском лесу, на дороге между Руаном и Парижем. Того, кто нарушит клятву, ждет смерть.

Гражданин Соль де Гризоль в десять часов утра выезжает в Германию, я еду за ним. Мы проедем через Страсбург и далее, если я правильно понял, в Эттенгейм, резиденцию герцога Энгиенского.

Лиможец».

Эти два донесения как два солнечных луча осветили шахматную доску Фуше. С их помощью министр полиции in patribus ясно видел все, что происходило на шахматной доске Кадудаля. Угроза вендетты со стороны генерала не была пустыми словами. Его посланник проездом через Париж поднял на ноги Соратников Иегу, которых генерал распустил лишь условно, и, не теряя времени, прямым ходом отправился к герцогу Энгиенскому. Кадудаль давно устал от бесконечных колебаний графа д'Артуа и его сына — единственных принцев, с которыми он поддерживал отношения. Они постоянно обещали ему не только людей и деньги, но и свою высокую протекцию, но никогда обещаний не сдерживали. Поэтому Кадудаль решил обратиться к последнему представителю воинственного рода Конде и узнать, не окажет ли он помощь не только на словах, но и на деле.

Раскинув свои сети, Фуше стал ждать, как паук в углу своей паутины.

И только жандармерия Анделиса и Вернона получила приказ и днем и ночью держать лошадей наготове.

XXV

ГЕРЦОГ ЭНГИЕНСКИЙ (1)

Господин герцог Энгиенский жил в маленьком замке в городе Эттенгейм великого герцогства Баден, располагающемся на правом берегу Рейна, в двадцати километрах от Страсбурга. Он был внуком принца Конде, который в свою очередь был сыном принца Конде, прозванного Кривым и известного тем, что он очень дорого обошелся Франции во времена регентства герцога Орлеанского. Один-единственный Конде, умерший молодым, отделяет Конде Кривого от Великого Конде, который получил свое прозвище благодаря победе при Рокруа, осветившей последние часы жизни Людовика XIII, а также взятию Тионвиля и битве при Нордлингене. Судя по его скупости, порочности и холодной жестокости, Великий Конде, несомненно, являлся сыном своего отца, то есть Генриха II де Бурбона. Его стремление к короне было так велико, что он первым объявил во всеуслышание, что два сына Анны Австрийской — Людовик XIV и герцог Орлеанский — не были сыновьями Людовика XIII, что, вообще-то говоря, могло соответствовать действительности.

Что до Генриха II де Бурбона, имя которого мы только что упомянули, то именно из-за него испортился характер семьи Конде, все его потомки отличались расточительной жадностью и жизнерадостной меланхолией.

История превратила сына Генриха I [75] де Бурбона в принца Конде, однако хроники того времени опровергают его родство с принцем и прочат ему в отцы другого человека. Жена Генриха I, Шарлотта де ла Тремуй, в отсутствие мужа изменяла ему с пажом-гасконцем. После четырехмесячного отсутствия муж без предупреждения неожиданно вернулся. Неверная жена — это уже полпути к преступлению. Герцогиня приняла решение немедленно: она оказала мужу королевский прием. И хотя на дворе стояла зима, она где-то раздобыла великолепные фрукты и, выбрав самую красивую грушу, разделила ее на две части. Для этого она воспользовалась ножом с золотым лезвием, покрытым ядом с одной стороны, и мужу, естественно, досталась отравленная половинка груши.

Ночью принц умер.

Карл де Бурбон сообщил эту новость Генриху IV, думая, что тот еще ничего не знает, и добавил:

— Это результат вашей ссоры с Папой Сикстом V.

— Думаю, — ответил Генрих IV, который не мог не блеснуть собственным остроумием, — дело не в Папе, а совсем в другом человеке.

Началось следствие, самые тяжкие обвинения выдвигались против Шарлотты де ла Тремуй, как вдруг Генрих IV потребовал ее дело и бросил все документы в огонь. Когда же его спросили о причине столь странного поступка, он ответил:

— Пусть лучше бастард унаследует имя моего брата, чем великое имя Конде канет в вечность.

Так бастард стал Конде, подарив этой паразитической ветви несколько новых пороков, в том числе и бунтарский характер.

Авторы романов всегда находятся в трудном положении: если мы обходим подобного рода детали, нас ругают за то, что мы знаем историю хуже некоторых историков. Если же мы пишем о них, то нас обвиняют в очернительстве и клевете на королевские династии.

Поспешим же сказать, что молодой принц Луи-Антуан-Анри де Бурбон, он же герцог Энгиенский, не унаследовал пороки ни Генриха II де Бурбона (только трехлетнее пребывание в тюрьме заставило его сблизиться со своей женой, бывшей самым очаровательным созданием того времени), ни Великого Конде (чей роман с его собственной сестрой г-жой де Лонгвиль веселил весь Париж во времена Фронды), ни Луи де Конде (который в бытность регентом Франции просто-напросто опустошил казну ради прекрасных глаз г-жи де При).

Это был красивый мужчина тридцати трех лет, который отправился в изгнание вместе со своим отцом и графом д'Артуа, а в 1792 году присоединился к эмигрантам, собравшимся на берегах Рейна. Да, он восемь лет воевал против республики, чтобы сокрушить принципы, которые не мог принять в силу своего воспитания и предрассудков. После роспуска армии Конде, то есть после заключения Люневильского перемирия, герцог Энгиенский мог, как и его отец, дед, братья и другие эмигранты, укрыться в Англии, но в силу сердечной привязанности, о которой в ту пору еще ничего не было известно [76], он предпочел осесть, как мы уже говорили, в Эттенгейме.