Карнавальная ночь - Феваль Поль Анри (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Ролан холодно промолвил:
– Вы мне так и не сказали, кто эта Маргарита?
– А вы-то сами сказали: «Я имею право знать!» Так вот, я вам отвечу. Да, вы имели бы право знать, будь вы и вправду тем, кого я ищу; если же вы не тот, кого я ищу, – то не имеете… И я вам не скажу!
Последние слова, при всей кажущейся твердости, были сказаны кротким тоном.
– Принцесса Эпстейн, – отвечал Ролан совсем тихо, взяв его за руку и сильно ее сжав, – находится в большой опасности: вы сами сказали. Я люблю принцессу Ниту Эпстейн, сударь.
– А кто вы такой, чтобы любить принцессу Ниту Эпстейн? – вскричал граф с громким хохотом, в котором угадывался помраченный рассудок.
Девушки разом обернулись на этот шум.
Не успел Ролан открыть рот для ответа, хохот графа перешел в глухой клекот. Он пошатнулся и жестом попросил сесть.
– Господин Сердце, – сказал он голосом столь изменившимся, что Ролану стало жаль его, – перед вами несчастнейший человек. У меня благие намерения. Бог свидетель: если я еще держусь за жизнь, то это ради того, чтобы сделать доброе дело. Когда б Маргарита увидела вас, она узнала б вас, как узнал я, ибо знавала вас куда лучше моего. Маргарита – графиня дю Бреу де Клар, она моя жена! Ваши двадцать тысяч франков в ее руках принесли большой доход. Мы очень богаты.
На сей раз, как ни странно, Ролан ничего не возразил на эти «ваши» двадцать тысяч франков. Он думал.
Может, он уже давно узнал Маргариту в знатной и гордой женщине, занявшей место матери при той, которую любил?
Маргарита Садула!
Граф ждал. Лицо его просветлело. Более не требуя определенных признаний, он продолжал:
– Господин Сердце, поймите меня правильно. Сейчас я болен, очень болен. Может, завтра я умру. Бывают часы, когда я немощней ребенка, я навсегда лишился той буйной силы, что в прежние, годы бросала меня очертя голову крушить любое препятствие. Я ненавижу Маргариту и люблю ее. Она убьет меня. Моя подопечная, принцесса Эпстейн, родилась в золотой люльке. Она никогда не знала иного воздуха, кроме воздуха дворцовых покоев; сам воздух в ее груди – и тот целое состояние. И вот представьте, принцесса Эпстейн разорена.
– Разорена! – повторил Ролан.
– Это вас останавливает? – неприязненно спросил граф.
– Нет, – просто отвечал Ролан, – но в этом ответ на вопрос, который вы мне давеча задали: «Кто вы такой, чтобы любить принцессу Эпстейн?»
Граф покачал головой и прошептал:
– Нет, вопрос остается полностью в силе, Господин Сердце! Любить принцессу Эпстейн, чтобы низвести ее до уровня простой девицы на выданье? Я ее страж. Я желаю видеть ее богатой и великой. Тот, кто спасет ее, сделается герцогом де Клар, если я буду жив и сочту его достойным. Поймите: спасти принцессу вовсе не значит отдать ее первому встречному, в дом средней руки, пусть бы даже она этого первого встречного полюбила. Спасти – значит сберечь для нее наследство ее рода. В те времена, когда еще водились настоящие дворяне, можно было сыскать немало горячих голов, готовых с радостью положить жизнь за такое дело.
Несколько мгновений Ролан напряженно размышлял.
– Я считаю себя настоящим дворянином, – сказал он, – хоть имя моего отца мне неведомо. Желал бы знать, не я ли тот первый встречный, которого она любит?
Граф отвечал:
– Взгляд юной девушки горит откровеннее языка. Я знаю лишь то, что прочел в глазах принцессы… вы готовы?
– Я люблю ее! – еле слышно промолвил Ролан.
– Не соблаговолите ли вы подать мне руку и сказать, что прощаете меня? – еще раз спросил граф в порыве обуревавших его чувств.
Ролан подал ему руку и сказал:
– Прощаю вас от всей души.
Никаких иных объяснений не последовало. Граф поднялся.
– Господин Сердце, – сказал он, – я благодарю вас и верю вам. Нам предстоит еще встретиться с глазу на глаз. А пока должен вас предупредить. Завтра, от силы послезавтра, вы получите письмо – анонимное или подписанное неким вымышленным именем…
– И начинающееся с «господин герцог»! – прервал Ролан. – Так это не вы мне писали?
– Что? – удивился граф. – Так вы уже получили?
Он встал в большом волнении и попросил:
– Не покажете ли его мне?
Ролан сразу протянул ему письмо.
В эту минуту Нита помогала Розе встать на ноги и привести в порядок платье. Девица де Мальвуа еще была очень бледна, но заметно успокоилась.
– Они самые! – пробормотал граф, голова которого склонилась на грудь.
– Кто – они? – спросил Ролан. Вместо ответа граф вслух подумал:
– Они у меня дождутся!
– А кстати, – внезапно спросил молодой человек, – вам не знаком некий виконт Аннибал Джожа?
Графа дю Бреу передернуло.
– Она к вам подослала этого? – пробормотал он.
– Только что ушел, – отвечал Ролан.
Граф положил на бледный лоб дрожащую ладонь.
– Выходит, – сказал он как бы сам себе, – она ведет двойную игру! Я знал, что она попытается их обмануть!
Он скомкал анонимное письмо и добавил:
– Так на сколько они назначили свой визит?
– Прямо сегодня, в два часа.
Господин граф дю Бреу поспешно глянул на часы, но это было излишне: в гостиной пробило два.
– Нам придется расстаться, – сказал граф. – Сегодня же вечером, сразу после предстоящей вам встречи, вам следует покинуть этот дом и известить меня о вашем новом месте пребывания. Ни на что не соглашайтесь, но главное – ничего не отвергайте. У них припасены заманчивые посулы, чтобы вас склонить, и угрозы, чтобы припугнуть.
Он замолк: Ролан улыбнулся. Принцесса и мадемуазель де Мальвуа шли через мастерскую к выходившей в сад стеклянной двери.
Пока Ролан раскланивался с ними, дверь отворилась и вошел его лакей со словами:
– Два господина желают видеть Господина Сердце. Своих имен они назвать не пожелали; они уверяют, что месье знает и ожидает их.
ДВА ГОСПОДИНА
Когда два «господина» вслед за лакеем вошли в мастерскую Господина Сердце, они застали там одного Ролана. Граф и девушки поспешно ретировались. Когда уходили, только Роза сказала несколько слов благодарности и извинения. Нита казалась задумчивой; они с Роланом так и не встретились глазами.
Садясь в коляску, все еще ожидавшую на улице Матю-рэн-Сен-Жак, Нита сказала своему опекуну:
– Друг мой, это владение мне не подходит. Буду рада, если вы расторгнете сделку.
Пришедшие господа имели вид чрезвычайно внушительный. Оба были в черном с ног до головы. На обоих были белые галстуки: на толстом – широкий муслиновый платок, повязанный а-ля Дантон, на тощем – тонкий ошейник из накрахмаленного перкаля.
Плащ толстого был расстегнут и открывал новехонький жилет черного сатина, по которому струились унизанные брелоками цепочки; тощий был наглухо застегнут в свой редингот, и наружу показывался лишь уголок сорочки. Из-под штанин, немного коротковатых, виднелись белые чулки. Его редкие с проседью волосы были расчесаны на пробор и жидкими прядями спадали на плечи. Шляпа была с широкими полями.
Он вошел первым, согнувшись пополам и заранее ухмыляясь. Такие прически людям определенного возраста с острыми костями придают вид совершенно постнический, в особенности когда у них вихляются ноги и достаточно нескладное тело.
За ним выступал толстый, выпятив грудь, надув щеки, с довольной и едва ли не вызывающей улыбкой. Он так и сиял; при виде его золотых очков хотелось зажмуриться.
Учтивым холодным жестом Ролан показал куда сесть. Бывший «король» Комейроль откашлялся и сел; Добряк Жафрэ, оставаясь на ногах, произнес:
– Уважаемый господин сосед, имеем честь засвидетельствовать вам свое горячее почтение и нанести небольшой визит вежливости.
– Так это вы мне написали эту записку? – прервал его Ролан, разворачивая письмо без подписи.
Рука Комейроля, вся в перстнях, изобразила подтверждающий жест, полный откровенности и достоинства. Жафрэ уселся на краешек стула, который со скрипом заерзал по паркету.
