Потерявшая имя - Малышева Анна Витальевна (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Граф ожидал маменьку и оттого сильно нервничал. В последние дни они редко виделись, Евгений дописывал пьесу, а Прасковья Игнатьевна занималась хозяйственными хлопотами, которых день ото дня становилось все больше. Дворецкий Макар Силыч снова впал в беспробудное пьянство, и остановить его на этот раз она никак не могла. «Что за напасть?! — только всплескивала руками графиня. — Ведь никогда прежде не пил. И вот на старости лет рехнулся, поди ж ты!» Ни строгие увещевания барыни, ни наставительные чтения Евангелия больше не действовали. В пьяном виде старик признавался домашним: «Червь ненасытный вселился мне в душу!» И, яростно бия себя кулаком в грудь, словно пытаясь раздавить этого червя, буйный дворецкий орал, как на свадьбе: «Горько мне! Ох, как горько!» Прасковья Игнатьевна уже подумывала упрятать верного слугу в сумасшедший дом, опасаясь, что бывший моряк может вообразить невесть какой ужас и наброситься на кого-нибудь с ножом!
Сегодня Евгений пригласил маменьку к себе в кабинет, чтобы отметить с ней окончание пьесы. Конечно, для этой цели больше подходила гостиная, но Прасковья Игнатьевна не стала перечить сыну, который всего несколько дней как выбрался из своего добровольного заточения. Она мечтала хотя бы ненадолго отвлечься от неприятностей и мирно провести вечер в обществе сына. Евгений же думал о том, что наконец пришло время для серьезного разговора с матерью.
Слуги внесли в кабинет небольшой столик, накрыли его белой скатертью, поставили бокалы, бутылку токайского вина и блюдо с постными закусками. Вилимка сразу замолчал и, уставившись на пироги, от которых еще исходил пар, проглотил слюну. Евгений подмигнул мальчишке:
— Возьми, сколько хочешь, только быстрее, чтобы графиня не видела.
Вилимку не надо было долго упрашивать. Он схватил два пирожка и, обжигаясь, отправил их за пазуху, не обращая внимания на усмешки слуг. Парнишка был всеобщим любимцем, и никто не стал бы его выдавать.
Графиня явилась в прекрасном настроении, несмотря на усталость и досадные хлопоты с дворецким. По случаю маленького торжества она надела старинное платье со шлейфом из золотой парчи, которого не трогала уже много лет. В Европе шлейфы вышли из моды еще во времена Французской революции, однако русские дамы упорно не желали замечать наступления нового века, по-прежнему предпочитая роскошь изяществу.
— Неужели закончил? — первым делом спросила мать. — Ах, какой ты у меня молодец! — И знаком велела слугам наполнить бокалы вином. — Может быть, пересядешь ко мне? — Прасковья Игнатьевна уселась за стол с яствами.
Слуги направились к Евгению, чтобы перенести его вместе с креслом к матери, но он остановил их красноречивым жестом:
— Позвольте, маменька, остаться здесь, у огня.
— Ты замерз, мой мальчик? — забеспокоилась графиня.
— Нисколько, — поспешил он ее успокоить. — Мне надобно сжечь кое-какие старые бумаги…
— Ах, если так, — просияла она, — я буду рада тебе помочь!
Слуга уже протягивал графу бокал токайского на подносе.
— Давайте для начала выпьем, — предложил Евгений.
— И непременно ради такого случая чокнемся!
Прасковья Игнатьевна взяла свой бокал и направилась к письменному столу, но, проходя мимо камина, обо что-то запнулась и наверняка бы упала, если бы не вовремя подоспевшие слуги.
— Что это? — возмутилась она и, отодвинув носком туфли шлейф, обнаружила черную рамку от портрета. Бросив быстрый взгляд на письменный стол сына, графиня увидела сам портрет, который до этого не заметила. — Кто тебе рассказал? — спросила она ледяным голосом, сразу обо всем догадавшись.
— Отошлите, пожалуйста, слуг, — попросил Евгений.
Достаточно было легкого взмаха ее руки, украшенной драгоценными перстнями, чтобы слуги немедленно покинули комнату. Вилимка сжался в уголке, стараясь быть незамеченным.
— Вильгельм, выйди! — строго приказала барыня, и мальчик, привыкший в последнее время быть неотступно при графе, опустив голову, повиновался.
Оставшись вдвоем, мать и сын недолгое время молчали, не находя нужных слов для объяснения. Евгений достал из ящика стола пахитоску и, прикурив от свечи, выпустил изо рта кольцо дыма. Это было для графини внове, она удивленно поморщилась. Владимир Ардальонович не выносил самого запаха табака и никогда не имел при себе табакерки. А уж курение в высшем обществе и вовсе считалось вульгарным вольнодумством.
— Где ты обучился этому? — брезгливо спросила она.
— В госпитале, в Вильно, — признался Евгений. — Втот самый день, когда впервые смог шевельнуть пальцами. Вокруг лежало много немцев, а они изрядные курильщики…
— Бесовское племя! — не выдержала Прасковья Игнатьевна. — Ничему хорошему не научат!
— Зачем же вы так, маменька? — возмутился он. — Многие из них жизни отдали за нашу отчизну!
Они оба прекрасно понимали, что спорят вовсе не о том, о чем должны бы, но сворачивать на опасную тему никому не хотелось. Снова повисла пауза.
— Почему вы скрыли от меня вашу встречу с Элен? — решился наконец Евгений.
— Я подумала, что будет лучше, если вы не сразу встретитесь. Ведь ты только-только вернулся к жизни.
Прасковья Игнатьевна старалась не смотреть сыну в глаза. Она сидела в креслах у камина и крутила в руке пустой бокал, содержимое которого нечаянно вылила на ковер, когда споткнулась.
— Встреча с Элен могла бы тебе сильно навредить…
— Она мне не навредила!
— То есть? — До ее сознания не сразу дошел смысл его слов. — Ты хочешь сказать?..
— Мы виделись с Элен тем же вечером, и я расторг нашу помолвку.
— Слава богу! — полной грудью вздохнула Прасковья Игнатьевна, почувствовав сильное облегчение. — Ты поступил совершенно верно! Не стоит об этом жалеть, мой мальчик… По многим причинам…
— Я больше не мальчик, — отрывисто и холодно произнес Евгений. — Детство давно кончилось, маман, и теперь предоставьте мне самому судить о моих поступках. Язнаю, что поступил скверно, — воодушевляясь, продолжал он, — очень скверно, потому что в тот момент думал только о себе. Кроме того, я не знал, в каком бедственном положении находится Елена, она не сказала мне, что ее дядюшка завладел всем ее имуществом. Но вы-то, вы, маман, знали все!
— Да, я знала, — не стала отпираться графиня. — И что я должна была, по-твоему, сделать? Дать согласие на брак с нищенкой, нажившей себе такого влиятельного врага, как Белозерский? Пойми, пожалуйста, что денег и имущества ей уже никогда не вернуть! Конечно, это несправедливо, но так распорядилась судьба. Видать, Элен родилась не под счастливой звездой.
— Все, что вам нужно было сделать, это рассказать мне о возвращении Елены и о том, что произошло у нее с князем.
Менторский тон сына покоробил графиню, она не удержалась и вспылила:
— И что бы ты предпринял, милый друг? Оставил бы ее здесь, в моем доме? А потом бы на ней женился? Покорнейше благодарю! Мне пришлось бы объясняться со всей Москвой!
— Маман! — закричал вне себя Евгений. — Вы говорите так, будто у вас вовсе нет души! Вы забываете, что я любил Элен! Я люблю ее и сейчас, еще больше прежнего, и буду любить ее всю жизнь!
— В сущности, ты еще дитя, — усмехнулась Прасковья Игнатьевна, ничуть не смущенная его горячностью. — Душа… Что душа! При чем тут она? Мы не стихи сочиняем и не у исповеди стоим. Ты никак не возьмешь в толк, что жениться можно только на ровне. Элен тебе больше не пара, ей стоит поискать себе мужа среди…
— Среди призраков? — перебил Евгений. — Может, вам следует по примеру князя объявить ее авантюристкой, чтобы Элен не посягала на честь вашего сына?
— Как бы там ни было, я рада, что ты нашел в себе силы расторгнуть помолвку.
Решив окончить неприятное объяснение, графиня встала с кресел, подняла с пола траурную рамку и бросила ее в огонь. За нею вслед полетел пустой бокал и вдребезги разбился о стенку камина.
— На счастье, — тихо сказала она и добавила проникновенно: — На твое счастье, мой мальчик, чтобы твоя пьеса была принята и одобрена театром…
