Вождь окасов - Эмар Густав (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– Нет еще, вождь; когда вы освободите Бустаменте, тогда я отдам вам ее.
Антинагюэль пожал плечами.
– Сестра моя забывает, что со мною тридцать воинов, а она почти одна.
– Что значат эти слова? – спросила донна Мария надменным тоном.
– Они значат, – возразил индеец холодно, – что сила на моей стороне и что я поступлю как мне вздумается.
– Так-то держите вы ваши обещания? – заметила Красавица с насмешкой.
– Я люблю эту женщину! – возразил Антинагюэль глубоко выразительным голосом.
– Знаю! – вскричала она запальчиво. – Поэтому-то я и отдаю вам ее.
– Я не хочу, чтобы она страдала.
– Хорошо же мы понимаем друг друга, – воскликнула Красавица с насмешкой, – я отдаю вам эту женщину нарочно затем, чтобы вы заставили ее страдать.
– Если так думает моя сестра, она ошибается.
– Вождь, вы сами не знаете что говорите, вам незнакомо сердце белых женщин.
– Я не понимаю моей сестры.
– Вы не понимаете, что эта женщина никогда не будет вас любить, что она будет чувствовать к вам только презрение и что чем более вы будете унижаться перед нею, тем более она будет презирать вас.
– О! – отвечал Антинагюэль. – Я вождь слишком знаменитый, чтобы заслужить презрение женщины.
– После увидите; а пока я требую моей пленницы.
– Сестра моя не получит ее.
– Вы серьезно говорите это?
– Антинагюэль никогда не шутит.
– Ну, так попробуйте же взять ее от меня, – вскричала донна Мария.
Прыгнув как тигрица, она оттолкнула индейца и схватила молодую девушку, приложив свой кинжал к ее горлу так сильно, что из него брызнула кровь.
– Клянусь вам, вождь, – сказала она задыхающимся голосом, со сверкающим взором и с лицом, искривленным гневом, – что если вы не исполните честно обязательства, принятого вами, и не предоставите мне свободу действовать в отношении этой женщины как мне угодно, я убью ее как собаку.
Антинагюэль страшно вскрикнул.
– Остановитесь! – проговорил он с ужасом. – Я согласен на все.
– А! – закричала Красавица с торжествующей улыбкой. – Я знала, что будет по-моему.
Индеец с яростью кусал кулаки, досадуя на свое бессилие, но он слишком хорошо знал эту женщину, чтобы продолжать борьбу, которая непременно кончилась бы смертью молодой девушки; он знал, что в таком состоянии Красавица, не колеблясь, убила бы ее. Силою того изумительного самообладания, к которому способны только одни индейцы, он заключил в своем сердце волновавшие его чувства, заставил себя улыбнуться и сказал кротким голосом:
– Как вспыльчива моя сестра! Какое ей дело, теперь или через несколько часов будет принадлежать мне эта женщина, если сестра обещала мне отдать ее?
– Да, я отдам ее, но только тогда, когда Бустаменте будет освобожден из рук врагов, вождь, не прежде.
– Хорошо, – сказал Антинагюэль со вздохом сожаления, – если уж сестра моя требует, пусть она действует как хочет: Антинагюэль удаляется.
– И прекрасно, но пусть брат мой обеспечит меня против себя самого; он любит эту женщину и может вмешаться в дела мои еще раз.
– Какое обещание могу я дать моей сестре, чтобы совершенно успокоить ее? – сказал он с горькой улыбкой.
– А вот какое, – отвечала насмешливо донна Мария, – пусть брат мой поклянется Пиллианом, над прахом своих предков, что он не станет пытаться похитить эту женщину и противиться тому, что вздумаю я сделать с нею до тех пор, пока Бустаменте не будет свободен.
Вождь колебался; клятва, которую Красавица требовала от него, священна для индейцев; и потому ароканы в высшей степени опасаются нарушить ее, такое они имеют уважение к праху своих предков. Между тем Антинагюэль попал в ловушку, из которой ему невозможно было выйти; он понял, что гораздо лучше тотчас же покориться необходимости, но внутренне поклялся в неумолимой ненависти к той, которая принуждала его подвергаться такому унижению, и обещал себе отомстить ей самым ужасным образом, как только представится случай.
– Хорошо, – сказал он, улыбаясь, – пусть сестра моя успокоится; я клянусь над костями своих отцов, что не буду противиться ничему, что бы она ни вздумала сделать.
– Благодарю, – отвечала Красавица, – брат мой великий воин.
Куртизанка, точно так же как и Антинагюэль, не была обманута миролюбивым окончанием спора, происшедшего между ними; она поняла, что отныне приобрела себе неумолимого врага и сочла благоразумным остерегаться.
– Сестра моя намерена отправиться сейчас? – спросил вождь.
– Я велю везти эту женщину как можно осторожнее, – отвечала донна Мария, – пусть брат мой едет вперед; я последую за ним.
У Антинагюэля не было предлога остаться; поэтому он медленно, как бы с сожалением, присоединился к своим воинам, сел на седло и поехал, бросив на Красавицу последний взгляд, который оледенил бы ее ужасом, если бы она видела его.
Но куртизанка не занималась им в эту минуту. Она была вся предана своему мщению и смотрела с выражением жестокой иронии на молодую девушку, распростертую у ее ног.
– Жалкая тварь, – пробормотала она, – от безделицы падаешь ты в обморок, между тем как твои горести только начинаются. Дон Тадео, тебя терзаю я, когда мучаю эту женщину; добьюсь ли я наконец, чтобы ты возвратил мою дочь? О! – прибавила она с диким выражением. – Я достигну своей цели, хотя бы мне пришлось разорвать ногтями эту женщину!
Индейские служители остались возле донны Марии. В жару погони и спора, лошади, брошенные Курумиллой и приведенные лазутчиками, все время находились на одном месте, и никто не думал присвоить их себе.
– Приведите одну из этих лошадей, – сказала донна Мария.
Один из слуг тотчас исполнил это приказание. Куртизанка велела бросить молодую девушку поперек седла и привязать так, чтобы лицо несчастной жертвы было обращено к небу, а ноги и руки ее связаны под животом лошади.
– Эта женщина не крепка на ногах, – сказала она с сухим и нервным хохотом, – она уже ушиблась когда упала, и потому я не хочу, чтобы она подверглась опасности упасть еще раз.
Как всегда случается в подобных обстоятельствах, слуги, с целью угодить госпоже, с веселым хохотом встретили ее жестокие слова, как превосходную шутку.
Бедная донна Розарио не оказывала никакого признака жизни; лицо ее приняло мертвенный оттенок, кровь текла из раны на землю. Тело ее, страшно согнутое тем неудобным положением, в котором ее привязали, вздрагивало, и от того веревки еще больнее терли ее руки и ноги. Глухое хрипенье вырывалось из ее стесненной груди.
Когда приказания Красавицы были исполнены, она села на седло, взяла за поводья лошадь, к которой была привязана ее жертва, и поскакала в галоп.
ГЛАВА L
Любовь индейца
Красавица скоро догнала Антинагюэля, который, зная как она собиралась мучить молодую девушку, остановился в нескольких шагах от того места, на котором оставил ее, чтобы принудить ее ехать тише.
Это и случилось: как ни желала донна Мария ускорить бег лошадей, вождь с упрямством человека, который ничего не хочет понять, притворился, будто вовсе не примечает ее нетерпения, и продолжал ехать почти шагом до самого Сан-Мигуэля. Это сострадательное внимание, столь несогласовавшееся с характером и привычками ароканского токи, спасло жизнь донны Розарио; бедняжка, без сомнения, умерла бы от галопа лошади, к которой она была привязана.
Доехав до деревни, всадники сошли с лошадей, сняли молодую девушку и полумертвую перенесли в ту самую комнату, в которой два-три часа тому назад она в первый раз увидела куртизанку.
Индейцы, которые несли несчастную, грубо бросили ее в угол и ушли. Голова донны Розарио стукнулась об пол с глухим звуком; вид ее был поистине ужасен и, конечно, растрогала бы всякого, кроме кровожадной тигрицы, которой нравилось так жестоко обращаться с нею.
Длинные распустившиеся волосы молодой девушки в беспорядке падали на ее обнаженные плечи и прилипали к лицу вместе с кровью, которая текла из раны; лицо несчастной, запачканное кровью и грязью, имело зеленоватый цвет, а из полуоткрытых губ ее виднелись сжатые зубы. Руки и ноги, на которых еще висели концы грубых веревок, были испещрены кровоподтеками. Все ее тело дрожало от нервного трепета, а из тяжело поднимавшейся груди вырывалось свистящее дыхание.
