Граф Феникс - Энгельгардт Николай Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
– Ах, мы пройдем к одной старушке, моей знакомой. Ее домик тут недалеко, – опуская глаза, сказала Серафима.
– К старушке? Ба! Я же знаю. Госпожа были у нее с…
– Что ты знаешь, можешь оставить при себе! – сказала красавица, быстро закрыв ему рот рукой. При этом болтливый слуга с удовольствием ощутил на губах холод металлического кружка, оказавшегося в ладони Серафимы.
– Я знаю домик почтенной матроны, – продолжал он затем. – Ее сад выходит к реке. Я доставлю вас в гондоле прямо к калитке.
Казимир снял цепь, вскочил на нос лодки и схватил весло. Князь Кориат помог Серафиме спуститься в сумрачную глубину крытой части лодки и сам сел рядом с ней. Лодка быстро поплыла между зелеными берегами островов. Прежде чем для парочки закончилось блаженство третьего поцелуя, ловкий слуга уже подогнал гондолу к нужному месту.
Несмотря на поздний час, окошки домика приветливо светились, и когда Серафима ступила на плескавший по воде плотик, сама хозяйка отворила калитку сада и осветила красавицу и ее спутника лучом маленького фонарика. Приветствуя маркизу в низком реверансе, старушка умильно смотрела на графиню. Объяснив по-итальянски, что очень рада ее видеть, она повела гостью и князя, которого, впрочем, Серафима не торопилась ей представить, по дорожке к дому.
Через стеклянную веранду, увитую диким виноградом, они вступили в приятные просторные покои, где опрятность сочеталась с изящным вкусом. В гостиной на круглом столе горели изящные канделябры, стояла бутылка итальянского вина, фрукты, сыр и печенье. На предложение старушки отведать угощенье гости ответили отказом. Она не настаивала и провела их в соседний салон, устланный ковром, с мягкими диванами и креслами, с зеркалами и картинами на стенах. Хозяйка спокойно опустилась в кресло и пригласила Серафиму с князем присесть. Затем опять стала выражать удовольствие, что видит у себя маркизу, к которой привязана, как к родной внучке.
– Только та не может ко мне приезжать в столь поздний час, – говорила она с добродушной улыбкой. – Она в Смольном монастыре. Вот ее портрет, – указала на изображение прелестной голубоглазой, с белокурыми локонами девочки. – А тут спальня моей внучки, – продолжала старушка, поднимаясь. И она отдернула драпировку в нише. За ней оказалась уютная келья, освещенная лампадой, теплившейся перед статуей Мадонны в углу, заставленном цветущими розами, белоснежным ложем под кисейным пологом.
– С тех пор, как она в Смольном, – сказала хозяйка, опуская драпировку и опять усаживаясь в кресло, – эта спаленка стоит пустая.
Поговорив еще, скорее сама с собой, так как сидевшие на софе рядом гости смотрели в глаза друг другу и ей не отвечали, старушка встала и, пробормотав, что сейчас принесет свое вязанье, неторопливо удалилась.
ГЛАВА LXV
Калиостро трезв
Принесенный в уединенный салон Великий Кофт, охраняемый двумя дамами, сначала лежал совершенно неподвижно; открыв рот, он громко и благозвучно храпел. Потом, видимо, объятый бредом разгоряченного винными парами мозга, стал скрежетать зубами, судорожно двигать руками и ногами, глухо восклицая:
– Прочь! Прочь! Отойди!
Очевидно, магик в бреду совершал заклинания и отгонял злых духов и чародеев, душивших его. При этом лицо его посинело. И вообще он так был страшен, что перезрелая красавица в испуге заявила госпоже Ковалинской, что ни минуты не останется с ним в одной комнате. Та ее не удерживала.
Но едва дама удалилась, граф вдруг перестал хрипеть и бормотать, поднялся на софе, спустил ноги и стал приводить в порядок свой костюм. Такое чудесное отрезвление нимало, видимо, не удивило месмеристку. Она даже помогала ему завязать жабо и укрепить на голове парик.
– Итак, дочь моя, – сказал Калиостро, спокойно садясь на софе и перетягивая подвязки под толстыми коленками, – вы были у духовного наставника?
– О, да, была и насладилась его чудесными советами, дорогой отец! – отвечала кротко Ковалинская, поднимая черные глаза на важное, одутловатое и синеватое лицо магика, по обыкновению блуждавшего взглядом в небесах. По тону беседа, видимо, была продолжением начатой перед ужином.
– Вы передали его преподобию аббату Николю мое сердечное приветствие?
– Я сказала ему о вас. Но аббат Николь сначала пришел в ярость при упоминании вашего имени, дорогой отец!
– Я этого ожидал. Мои враги, конечно, поспешили предупредить его преподобие в неблагоприятном для меня смысле.
– Да, он говорил о вас как о погибшем для ордена и святой церкви нечестивце! Я дрожала и плакала, слыша его гневные речи!
– Передайте подробно, что именно говорил его преподобие и в чем меня обвинял?
– Он утверждал, что еще в коллегии вы заявили о себе необузданностью страстей, а затем, уклоняясь от ордена, блуждали гибельными тропами. Хотя вообще вы не отказывались от услуг ордену, но положиться на вас невозможно. Вы нарушали свои обещания и, наконец, когда святое братсво Иисусово послало вас в Лондон для выявления замыслов врагов церкви, вы, проникнув в собрание нечестивцев, полностью перешли на их сторону и стали работать на врагов рода человеческого… Ах, как ужасно было мне все это слышать! Я видела заблуждение кроткого наставника. Клянусь, я не поверила ни одному его слову!
– Преданная и верная сестра и дочь, приди на грудь мою! – сказал растроганный граф, привлекая ее в объятия. – Заблуждения юных дней я искуплю важнейшими услугами братству.
– Я не поверила. Я защищала вас пламенно. Тогда… тогда аббат Николь строго потребовал у меня подробнейшего отчета, где, когда и как происходили и в чем состояли все мои беседы и общение с вами…
– Вы, конечно, ничего не скрыли, дочь моя?
– Как я могла скрыть, находись в духовной власти наставника спасения и веры?
– Это прекрасно. Что же сказал вам аббат Николь?
– Он назвал связь наших душ и сердец падением, требовал расторжения мною союза с вами. Я колебалась. Я умоляла. И он…
– Что же он?
– Позволил, но с тяжким условием.
– С каким же?
– С тем, чтобы мой союз с вами, дорогой отец, приносил пользу святому ордену и церкви. Я должна ему доносить обо всем, что вы будете говорить и делать. Что же, я согласилась, потому что вы сами разрешали мне посещать аббата Николя и открывать перед ним всю мою душу.
– Да. У меня нет тайн, которые не могла бы знать святая церковь. Все мои труды направлены на благо Рима, и скоро там убедятся в моей верности. Но чтобы работать в стане заблуждающихся и непосредственных врагов истины, я должен таиться.
– О, я понимаю это, полностью понимаю, – говорила госпожа Ковалинская, положив голову на мощную грудь магика.
– Теперь скажите, – продолжал Калиостро, – как расположен ко мне «малый двор» и скоро ли я могу надеяться быть представленным?
– Ах, я приложила все старания! Но, к несчастью, Катерина Ивановна Нелидова не на вашей стороне. Письмо из Курляндии породило в ней предубеждение и недоверие, с которым трудно бороться.
– Какое несчастье! Для успеха моего дела необходимо сочувствие великого князя Поля!
– Я напрасно уверяла Катерину Ивановну, что письмо подложно. За это время она получила еще несколько писем из Митавы от разных лиц, представляющих вас в неблагоприятном свете.
– Все это происки моих врагов, черных магиков! Они восстановили против меня отцов-иезуитов! Они обносят меня и в Митаве! И после всего сделанного мной в семействе баронов Медем там нашлись слабодушные, поверившие клевете.
– Не падайте духом, дорогой отец! – утешала госпожа Ковалинская. – Все-таки мне удалось через некоторых лиц привлечь к вам сочувствие цесаревны Марии Федоровны. Она переписывается с достопочтенными отцами Лафаретом и Сен-Мартеном. Отзывы их о вас были ей показаны. Цесаревна склонила супруга, великого князя, дать вам аудиенцию. Вы будете приняты в Гатчине на этой неделе.
При этом приятном известии граф выразил чувство благодарности отеческим поцелуем в ее горячие уста.
