Три мушкетера(изд.1977) - Дюма Александр (книги серии онлайн .txt) 📗
Но все эти доводы разбивало, уничтожало, опрокидывало то чувство внутренней боли, которое в иных случаях овладевает всем нашим существом и кричит, громко кричит, что над нами нависло страшное несчастье.
И д'Артаньян словно обезумел; он бросился на большую дорогу, пошёл тем же путём, каким пришёл сюда, добежал до парома и начал расспрашивать перевозчика.
Около семи часов вечера перевозчик переправил через реку женщину, закутанную в чёрную накидку и, по-видимому, отнюдь не желавшую быть узнанной; однако именно эти особые предосторожности и заставили перевозчика обратить на неё внимание, и он заметил, что женщина была молода и красива.
Тогда, как и ныне, многие молодые и красивые женщины ездили в Сен-Клу, не желая при этом быть замеченными, но тем не менее д'Артаньян ни на минуту не усомнился в том, что перевозчик видел именно г-жу Бонасье.
При свете лампы, горевшей в хижине перевозчика, молодой человек ещё раз перечёл записку г-жи Бонасье и убедился в том, что он не ошибся, что свидание было назначено в Сен-Клу, а не в каком-либо другом месте, возле павильона г-на д'Эстре, а не на другой улице.
Всё соединялось, чтобы доказать д'Артаньяну, что предчувствия не обманули его и что случилось большое несчастье.
Он побежал обратно; ему казалось, что, быть может, за время его отсутствия в павильоне произошло что-нибудь новое и его ждут там какие-то сведения.
Переулок был по-прежнему безлюден, и тот же спокойный, мягкий свет лился из окна.
И вдруг д'Артаньян вспомнил об этой немой и слепой лачуге, которая, без сомнения, видела что-то, а быть может, могла и говорить.
Калитка была заперта, но он перепрыгнул через плетень и, не обращая внимания на лай цепного пса, подошёл к хижине.
Он постучался. Сначала никто не отозвался на стук. В хижине царила такая же мёртвая тишина, как и в павильоне; однако эта хижина была его последней надеждой, и он продолжал стучать.
Вскоре ему послышался внутри лёгкий шум, боязливый шум, который, казалось, и сам страшился, что его услышат.
Тогда д'Артаньян перестал стучать и начал просить, причём в его голосе слышалось столько беспокойства и обещания, столько страха и мольбы, что этот голос способен был успокоить самого робкого человека. Наконец ветхий, полусгнивший ставень отворился или, вернее, приоткрылся и сразу же захлопнулся снова, едва лишь бледный свет небольшой лампы, горевшей в углу, озарил перевязь, эфес шпаги и рукояти пистолетов д'Артаньяна. Однако, сколь ни мимолётно было всё это, д'Артаньян успел разглядеть голову старика.
— Ради бога, выслушайте меня! — сказал он. — Я ждал одного человека, но его нет. Я умираю от беспокойства. Скажите, не случилось ли поблизости какого-нибудь несчастья?
Окошко снова медленно отворилось, и то же лицо появилось в нём снова: только сейчас оно было ещё бледнее прежнего.
Д'Артаньян чистосердечно рассказал старику всё, не называя лишь имён; он рассказал, что у него было назначено возле этого павильона свидание с одной молодой женщиной, что, не дождавшись её, он влез на липу и при свете лампы увидел разгром, царивший в комнате.
Старик слушал его внимательно, утвердительно кивая; потом, когда д'Артаньян кончил, он покачал головой с видом, не предвещавшим ничего доброго.
— Что вы хотите сказать? — вскричал д'Артаньян. — Ради бога, объясните, что всё это значит!
— Ах, сударь, — отвечал старик, — ни о чём меня не спрашивайте, потому что, если я расскажу вам о том, что видел, мне не миновать беды.
— Так, значит, вы видели что-то? — спросил д'Артаньян. — Если так, — продолжал он, бросая ему пистоль, — расскажите… ради бога, расскажите, что вы видели, и даю честное слово дворянина — я сохраню в тайне каждое ваше слово.
Старик прочитал на лице д'Артаньяна столько искренности и столико скорби, что сделал ему знак слушать и тихо начал свой рассказ:
— Часов около девяти я услыхал на улице какой-то шум. Желая узнать, в чём дело, я подошёл к двери, как вдруг заметил, что кто-то хочет войти ко мне в сад. Я беден и не боюсь, что меня могут обокрасть, поэтому я отворил дверь и увидал в нескольких шагах трёх человек. В темноте стояла запряжённая карета и верховые лошади. Лошади, очевидно, принадлежали этим мужчинам, которые были одеты как дворяне.
«Что вам угодно от меня, добрые господа?» — спросил я.
«У тебя должна быть лестница», — сказал тот, который показался мне начальником.
«Да, сударь, та, на которой я собираю фрукты».
«Дай её нам и ступай домой. Вот тебе экю за беспокойство. Только помни: если ты сболтнёшь хоть слово о том, что увидишь и услышишь — ведь я уверен, как тебе ни грози, ты всё равно будешь смотреть и слушать, — тебе конец!»
С этими словами он бросил мне экю, который я поднял, и взял лестницу.
Заперев за ним калитку, я сделал вид, будто иду в дом, но в действительности сейчас же вышел через заднюю дверь и, крадучись в темноте, добрался до того вон куста бузины, откуда мог видеть всё, оставаясь незамеченным.
Трое мужчин бесшумно подкатили карету ближе и высадили из неё какого-то человека, толстого, низенького, с проседью, одетого в поношенное тёмное платье. Он с опаской взобрался на лестницу, осторожно заглянул в комнату, тихонько спустился вниз и шёпотом проговорил:
«Это она».
Тот, который разговаривал со мной, сейчас же подошёл к двери павильона, отпер её ключом, который вынул из кармана, закрыл за собой дверь и скрылся; тем временем остальные двое влезли на лестницу. Старичок остался у дверцы кареты, кучер придерживал упряжку, а слуга — верховых лошадей.
Вдруг из павильона послышались громкие крики, какая-то женщина подбежала к окну и открыла его, словно собираясь броситься вниз. Однако, заметив двух мужчин, она отскочила назад, а мужчины прыгнули в комнату.
Больше я ничего не видел, но услышал треск мебели, которую ломали. Женщина кричала и звала на помощь, но вскоре крики её затихли. Трое мужчин подошли к окну. Двое из них спустились по лестнице, неся женщину на руках, и посадили её в карету; маленький старичок влез в карету вслед за ней. Тот, который остался в павильоне, запер окно и минуту спустя вышел через дверь. Его два спутника уже сидели верхом и ждали его. Удостоверившись в том, что женщина находится в карете, он тоже вскочил в седло, слуга занял место рядом с кучером, коляска быстро отъехала под конвоем трёх всадников, и всё было кончено. После этого я ничего не видел и не слышал.
Потрясённый этой страшной вестью, д'Артаньян остался недвижим и безмолвен: все демоны ярости и ревности бушевали в его сердце.
— Господин, — сказал старик, на которого это немое отчаяние произвело, по-видимому, большее впечатление, чем могли бы произвести крики и слёзы, — право же, не надо так сокрушаться! Ведь они не убили вашу милую, и это главное.
— Знаете ли вы хоть приблизительно, — спросил д'Артаньян, — что за человек руководил этой адской экспедицией?
— Нет, я не знаю его.
— Но раз вы с ним говорили, значит, вы могли и видеть его.
— Ах, вы спрашиваете о его приметах?
— Да.
— Высокий, худой, смуглый, чёрные усы, чёрные глаза, по наружности — дворянин.
— Так, — вскричал д'Артаньян, — это он! Это опять он! Должно быть, это мой злой дух! А другой?
— Который?
— Маленький.
— О, тот не знатный человек, ручаюсь за это. При нём не было шпаги, и остальные обращались с ним без всякого уважения.
— Какой-нибудь лакей, — пробормотал д'Артаньян. — Ах, бедняжка, бедняжка! Что они с ней сделали?
— Вы обещали не выдавать меня, — сказал старик.
— И повторяю вам своё обещание. Будьте спокойны — я дворянин. У дворянина только одно слово, и я уже дал вам его.
С сокрушённым сердцем д'Артаньян снова направился к парому. Минутами он не верил в то, что женщина, о которой рассказывал старик, была г-жа Бонасье, и надеялся завтра же увидеть её в Лувре; минутами ему приходило в голову, что, быть может, у неё была интрига с кем-то другим и ревнивый любовник застиг её и похитил. Он терялся в догадках, терзался, приходил в отчаяние.
