Авантюристы (СИ) - Турбин Андрей (библиотека книг .TXT) 📗
— Не догоним! — зло ответил Нарышкин, вглядываясь в сгущавшийся белесый сумрак. — Трещинский уже верно до Казани добрался!
— Ну, это уж больно шустро, — покачал головой дядька. — Они тож, поди, сейчас где-либо на якорь стали. Такая непролазь, что на мель сесть вся недолга. Переждем тут, а как распогодится, двинем дале. Все одно ветру нет!
Чтобы пристать к берегу, всей команде пришлось спрыгнуть в воду и, протащив шлюп по мелководью, через густой камыш пришвартовать его к стволу старой корявой ветлы, росшей на склоне.
Через некоторое время туман сгустился настолько, что разглядеть что-либо на расстоянии всего нескольких саженей стало совершенно невозможно. С реки доносились тревожные крики пароходов.
— Гуди, не гуди, а выход один — к берегу приставать, — резонно заметил Терентий.
— Что там у нас на ужин? — поинтересовался Нарышкин, помогая вытаскивать на берег пожитки.
— Утица с черносливом, расстегайчики купеческие и всякое разное крембруле с манпасьенами, — хмуро съехидничал Степан.
— В рыло получишь, Афанасьич! — пообещал «Гроза морей». — Неужто пусто на камбузе?
— Пуще не бывает, — откликнулся Терентий. — Пара копчушек завалящих и все! Мышь не разговеется.
— Скверно! — Нарышкин поежился. — Объявляю диспозицию. Мы с дядькой пойдем, принесем дровишек, да и оглядимся вокруг. А вы тут обустраивайтесь. Не худо бы рыбки половить, а то у меня в брюхе кишки друг дружке куличики лепят. В трюме есть сети…
— Самое время рыбку ловить… — пробурчал Степан. — Поди, угляди ее в этаком туманище!
Вглубь острова не полезли. С веток капало. Густые колючие кусты, поваленные деревья, заросли крапивы в человеческий рост не способствовали исследованию «терра инкогнита». Кроме того, досаждали полчища лютых комаров.
— Нарекаю новую землю «Берег москитов», — заявил Нарышкин, яростно отмахиваясь от насекомых веткой ракиты.
Сергей с Терентием собрали и принесли по охапке сухого плавника, обильно усеявшего берег. Решили попытаться обойти остров кругом. Он оказался не широким, но сильно вытянутым вдоль течения реки. Правый берег его был не таким заросшим, и идти, разминая затекшие за время долгого плавания ноги, вдоль кромки воды по чистому мелкому песку было в удовольствие. Вокруг — тихо. Только хлюпала вода, изредка всплескивала рыба, да где-то далеко перекликались гудками попавшие в туман пароходы.
Терентий неожиданно взял барина за рукав:
— Слышите!
Нарышкин, продолжая шагать, прислушался. Из сырого сумрака донеслись голоса. Впереди на фоне большой темной массы возникло бледное пятно света.
— Что это? — Сергей решительно двинулся к нему.
Из тумана выплыли вытянутые очертания парохода, стоявшего на якоре недалеко от берега. На корме его горел тусклый фонарь.
— Тише, сударь! — все еще держа Нарышкина за рукав венгерки, воскликнул Терентий встревоженным шепотом.
— Да что такое?
— Тише! Они это!
— Неужели Трещинский?!
— Точно так. Я пока на пристанях терся, про пароход этот самый хорошо разузнал.
Вона, у него труба маленько назад завалена. Сам белый, кант по борту вохряной!
— И впрямь!
Сергей разглядел темную надпись на корме: «Кострома».
Первой мыслью Нарышкина было тут же брать судно на абордаж. Кровь ударила ему в лицо, под ложечкой засосало. Сергей слегка поплевал на ладони, по-бычьи пригнул голову и целеустремленно шагнул в воду. Удержал его, ухватившись опять-таки за венгерку, дядька Терентий.
— Куда это Вы, сударь мой, намылились? — яростно зашептал он. — Вы что же это с ходу поутюжить их решили? А ну, как дров наломаете? Негоже! Этак все дело завалить недолго!
— Что ты предлагаешь? — немного поумерив пыл, спросил «Гроза морей».
— Нам с Вами, сударь, надобно прижукнуться и тишком к ним подобраться, диспозицию сведать! А там уж видно будет, что к чему.
— Пожалуй, дело говоришь, — подумав, похвалил Нарышкин. — Эх, сапоги — политурка, в подметках штукатурка! — прошипел он, возвращаясь на берег и сбрасывая обувь.
Они разделись и в исподнем полезли в воду, зайдя в нее с таким расчетом, чтобы течение снесло их прямиком к темнеющему в тумане пароходу.
— Ой ты, мать честная! — раздраженным шепотом воскликнул Нарышкин. — Вода-то студеная. Как будто в иордань окунаешься!
— Полно, сударь, какая там ердань! Невская-то водичка, небось, постуденее будет! — отозвался Терентий.
Стараясь не шуметь, поплыли, подхваченные сильным течением. Терентий чувствовал себя в воде, как рыба. Нарышкин производил гораздо больше разнообразных звуков: отфыркивался, сопел, шлепал руками. Его едва не протащило мимо парохода. Сергею пришлось сделать несколько сильных, шумных гребков, прежде чем он смог ухватиться за скользкий плиц гребного колеса.
На палубе послышались шаги.
— Слыхал? — спросил чей-то сиплый голос. — Вроде как плеснуло!
— Должно, большая рыба! — отозвался другой. — Тут осетры водются… Им человека заглотить — все одно, что тебе чихнуть. Этакая презлющая рыбина. Гам, и прощевай, християнская душа!
— А ну-тка, православные, айдемте, промахнем по маленькой, — раздалось над головой Нарышкина. — Лев Казимирович угощать изволют!
Голос показался Нарышкину знакомым. «Николай Петрович!», — вспомнив московского великана, поежился Сергей.
На палубе протопали, и все стихло. Вода еле слышно терлась о борта парохода. Откуда-то из его недр доносились переборы аккордов рояля. Нарышкин закашлялся, глотнув волжской водицы.
— Кудряво живет наш Лев Казимирович, — шепнул он Терентию. — Православных водочкой угощает, музычка тут у него!.. А что, дядька, может, и нам по маленькой нальют?
— Налить не нальют, сударь, а накладут — это враз. Вы только не шумните. Вроде как ушли!
Сергей подтянулся на руках и полез на палубу по склизким лопастям гребного колеса.
— Ты тут, Терентий, побудь покамест, а я вокруг немного огляжусь!
Он перевалился через фальшборт, стараясь не шуметь, прокрался по палубе и нырнул в приоткрытую дверь надстройки. Внутри был сумрак. Звуки рояля стали отчетливей.
— Ну конечно полонез, черт тебя дери! — выругался про себя Сергей, прислушиваясь к аккордам и представляя холеное лицо музицирующего Трещинского. Он постоял с минуту, весь обратившись в слух, пока глаза привыкли к темноте, а затем двинулся вперед по коридору, соображая, где может находиться каюта Левушки. Двери, выходившие в коридор, были заперты. Нарышкин стал осторожно продвигаться по направлению к капитанскому мостику. Неподалеку от трапа, ведущего на мостик, под дверью одной из кают наружу пробивалась узкая полоска света. Сергей приник ухом. В каюте было тихо. Он слегка подергал ручку. Заперто! Однако замок, похоже, был закрыт всего на один оборот. Сергей засопел и навалился плечом. В замке что-то хрустнуло, и дверь отворилась, едва не сорвавшись с петель. Нарышкин тихо хмыкнул и вошел. В каюте царил полумрак. Лишь только у стола, заваленного бумагами, горела лампа. На полу и диване в роскошном беспорядке разметались звериные шкуры. Стены украшали картины в тускло мерцающих золоченых рамах. Резная мебель также поблескивала золотом. На низком столике кальян, рядом — цилиндр, перчатки, колода карт, откупоренная бутыль коньяка.
— Э, брат, вот ты где обосновался! — тихо сказал себе Нарышкин, делая большой глоток из горлышка. Он одобрительно цокнул языком, продолжая разговаривать сам с собой. — Вот где твоя берлога, господин Трещинский! А коньяк у тебя хорош… Не копеечничаешь… Эк, как расположился!
— Ну, здравствуйте, корсар! — раздалось у него за спиной. — Что же это Вы без приглашения являетесь!
Сергей стремительно обернулся, все еще держа бутыль у рта и продолжая булькать ею, уже, скорее, силою инерции, нежели желания, отправляя коньяк в желудок.
В дверях каюты стояла «Анастасия Нехлюдова». В одной руке она держала канделябр, в другой — наведенный на Нарышкина пистолет.
— Однако, какой же Вы мужлан! Кто же пьет коньяк из горлышка? Это неприлично! — язвительно смеясь, проговорила актриса и, не спуская с Нарышкина глаз, поставила тяжелый подсвечник на пол. Она оглядела грузную фигуру Сергея в мокром исподнем белье и презрительно фыркнула:
