Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Ты жив, ты жив! — шептала княжна.
Злая Евлалия, оказывается, с хихиканьем сообщила принесшей ей пищу Роксане, что с сотником случилась беда. «Покарал господь твоего нечестивца, — прокаркала юродивая, — и то — за твои грехи».
Роксана провела день в тревоге, зная наверняка, что сотник — в самой гуще боя. Она рассказала Чербулу, как трудилась весь день, ни на миг не переставая прислушиваться к грохоту штурмов, к вестям, которые приносили от стен Мангупа женщины. Князь дал работу всем в своем доме: княжна и служанки готовили повязки для раненых. Резали и раздирали бывшие в комнатах, накапливавшиеся десятилетиями в сундуках ткани из льна и хлопка — занавеси, покрывала, даже сорочки базилисс. Княжеской семье ради воинов Мангупа ничего не было жаль.
— Устала? — спросил Войку, чуть вскинув голову движением, которое ей так нравилось.
— Я крепкая, — чуть улыбнулась Роксана. — Да и работой такое нельзя назвать.
21
Назавтра с рассветом первыми подали голос турецкие осадные орудия. Пушки были выдвинуты на предельно близкое расстояние, дальше начинались кручи, на которые невозможно было их втащить; да и удержаться на зыбких осыпях тяжелые чудища не могли. Железные и медные стволы подняли еще выше, насколько позволяла баллистика. Но ядра опять не достигли цели: диадема мангупских стен стояла для них черезчур высоко. Только в одном месте, в среднем овраге, несколько крупных ядер попало в основание укреплений. Но, врезавшись в мягкий камень, застряли в нем, не причинив вреда.
Тогда под возбужденный бой барабанов османы пошли на приступ. И все повторилось, как и в первый день.
Сотник Чербул бился, как все. Стрелял из лука, колол поднимающихся наверх врагов длинным копьем, а когда лестница перед ним заполнялась османами — ловко отталкивал ее рогатиной. Легкий шлем на его кудрях покрыли вмятины, сорочка была разорвана на плече пулей, но сам юноша оставался без единой царапины. Только пот, соленый трудовой пот струился по челу и торсу, как на пашне, на которой проводили дни в крестьянской работе его отец, деды, прадеды. Точно так же, без устали и отдыха, возделывали кровавую пашню боя сражавшиеся с Чербулом земляки — Салбэ и Корбул, Чикул и Марин. Не ночной поход через горы и штурм дворца, не месяцы, прожитые вместе на подворье, не служба и пиры, вечерние беседы и поездки по княжеству, — только эти часы под пулями и стрелами на стенах крепости позволили сотнику как следует узнать своих товарищей, почувствовать истинную гордость, что он — их соотечественник и соратник.
Весь день били барабаны, гремели выстрелы и шли, без конца шли на приступ воины Гедик-Мехмеда. С вершины противоположного холма паша прекрасно видел, как воины его армии разбиваются о камень базилеевой столицы. Могучая артиллерия, неизменно рушившая другие каменные преграды на их пути, теперь не могла помочь. Отпор оказался неожиданно сильным, этот крымский князек на поверку оказался совсем иным, чем его константинопольские и трапезундские родичи. А воины-феодориты мало чем напоминали наемников Каффы, если не считать тамошних аргузиев.
Чербул видел, как с башен и стен на врага льются дымящиеся потоки обжигающей жидкости, как из самой скалы вылетают стрелы, и каждое ядро, пущенное из княжьих гусниц, оставляет в слитной массе нападающих кровавые бреши. Вокруг него, среди криков ярости и боли, среди боевых кличей и выстрелов над крепостью плыли клубы белого дыма — из раскаленных орудийных пастей — и черного — от костров, разложенных под котлами со смолою, кипятком и свинцом.
Но вот новые звуки властно вторглись в уже привычный грохот боя. Мощный порыв ветра взвихрил дым сражения, наполнил трепетом лениво полоскавшиеся знамена. Войку поднял глаза и застыл, пораженный увиденным.
На горы Крыма и на город надвигалась гроза — нерукотворная, настоящая. Пронизанные, словно раскаленными мечами, зловещими лучами заката, в небе клубились черные тучи — великаны с занесенными над головой гигантскими кулаками, с косматыми седыми гривами, со вздувшимися в чудовищном напряжении мышцами. Лавины схватившихся в единоборстве могучих тел. Поверженные, растаптываемые бешеные кони, пролетающие в вышине над осатаневшими хозяевами, спешившимися, чтобы вернее друг друга настичь, и тоже грызущиеся в поднебесье. Там разыгрывалась своя схватка, величественная и трагическая. Молодой сотник, захваченный этим зрелищем, видел уже два боя — титанов в небе и двуногих муравьев на земле. И долго не мог шевельнуться потрясенный явившимся вдруг ему ничтожеством человеческой вражды.
Чербула вывел из раздумья голос самого князя. Базилей приказал витязю спешно снять со стен полусотню и бегом вести ее в квартал кожевников. Спускаясь в овраг, Войку сразу понял, что тут стряслось.
Будто пройдя сквозь скалу, в левой части узкой низины появились газии-янычары. Турки отчаянно рубились с заслоном, брошенным против них защитниками квартала, и число нападающих неотвратимо росло, словно озеро под прорванною плотиной. Османский отряд неудержимо накапливался, готовый ударить с тыла на кожевников, оборонявших свою стену. Чербул со своими витязями поспешил на выручку здешним бойцам, сдерживавшим нежданных гостей.
— Уходим, братья! — загремел над ними голос Иосифа. — Отступайте в город! Приказ базилея: уходить всем!
Кожевники с горечью покидали боевую стену, защищавшую их жилища и мастерские не одну сотню лет. Отходили в порядке, прикрывшись щитами и выставив копья, немногих женщин, детей и стариков, остававшихся еще здесь, первыми препроводили наверх. Поддерживая друг друга и выручая, стремительно наскакивая на врага и отступая, молдавские витязи и кожевники-воины отходили к главным укреплениям Мангупа. Убитых и раненых выносили в тыл.
Через некоторое время феодориты и бойцы Чербула достигли пространства, перекрываемого огнем со стен; теперь задние ряды турок редели от стрел и ядер, пускаемых в них из стеновых камнеметов и пищалей, передние — от сабель и копий обороняющихся. Натиск стал ослабевать, и защитники еврейского квартала смогли без больших потерь уйти за калитку в главной стене, которую тут же закрыли тяжелой дверью и завалили обломками скал.
— Измена, сотник! — сказал Иосиф, еще тяжело дыша после рубки. — Бесермен провели потайным ходом сквозь восточный мыс.
— Кто?
— Это базилей уже знает, — усмехнулся оруженосец. — У предателя в городе есть дружки, нынче поплатятся и они.
Когда же на Крым пала ночь, на улицах Мангупа, освещаемая факелами, появилась мрачная процессия. Под пение заупокойных молитв вооруженные монахи вели два с половиной десятка людей с черными покрывалами смертников на головах, в тяжелых деревянных колодках на руках и ногах. Узники, измученные пытками и стреноженные дубовыми кандалами, еле брели.
В молчании феодоритов шествие проследовало по городу и приблизилось к лобному месту, где ждал уже мастер Даниил со своими помощниками.
22
Назавтра опять был штурм. Целый день, невзирая на потери, османы наседали со всех сторон на укрепления Мангупа, но феодориты неизменно отбивали их от своих стен.
И утром следующего дня османы, помолясь аллаху, приступили к новому предприятию.
После намаза саинджи начали сколачивать из бревен и толстенных досок странное сооружение, похожее на половину огромной бочки, разрезанной по своей продольной оси. Сверху все покрыли толстым слоем рогож, обильно смоченных водой. В передней торцовой стенке полубочки зияли рядом два круглых отверстия.
Отряд плечистых салагоров вошел в этот странный дом, и он стал медленно продвигаться вперед. Полубочка подошла к двум большим пушкам, накрыла их собой, и вскоре жерла обоих орудий показались в ее передних отверстиях-амбразурах.
— Улисс придумал троянского коня, — сказал в тишине Гастон де ла Брюйер. — Гедик-Мехмед измыслил мангупскую черепаху.
Деревянное чудище начало влезать по косогору вверх, медленно и упорно, пока не достигло дороги, поднимавшейся к воротам крепости. На его выгнутую спину падали огромные камни, в него стреляли пушки, но крепкие ребра могли выдержать любой удар: орудия Мангупа были слишком малы, чтобы пробить такой панцирь, ядра упруго отскакивали от покрытия, а стрелы с горящей паклей тут же с шипением гасли. Дубовая черепаха упрямо ползла к воротам. В сорока саженях она остановилась и, окутавшись белым дымом, выплюнула два ядра, попавшие почти в одну точку и вырвавшие в правой створке огромную круглую дыру. Затем с зловещей медлительностью стала подползать ближе.
