Паруса смерти - Попов Михаил Михайлович (версия книг .TXT) 📗

Потом был бой.

Испанцы, естественно, не ожидали, что кто-то в подобную погоду сможет приблизиться к их городу. Так что появление корсарских кораблей явилось для них настоящим шоком. Двумя залпами удалось полностью разогнать те полторы сотни испанских солдат, что выгнал на берег местный алькальд. Они отступили в глубь города, наивно рассчитывая подготовиться к какому-то отпору. Но тут из леса повалили дьяволы Ибервиля. Да еще в таком количестве, которое могло присниться местным жителям только в страшном сне.

Разумеется, они тут же стали сдаваться на милость победителя, хотя прекрасно знали, что этот победитель менее всего склонен осыпать их милостями.

Воклен оказался прав. Пуэрто-Морено действительно оказался лишь пристанью. Причем пристанью, заваленной товарами. Испанцы прекрасно знали о том, что время от времени пути передвижения ценностей из Старого Света в Новый и наоборот становятся корсарам известны, поэтому пускались на хитрости, то есть меняли пути подобного передвижения. Пуэрто-Морено был одним из таких новых маршрутов, или, вернее сказать, пунктов на маршруте. Причем устроен он был совсем недавно, товары через него двигались в огромных количествах, потому что испанцы не боялись нападения.

Корсары имели возможность убедиться, в каких размерах осуществляется испанская торговля. Они бродили по набережной, с восхищением подсчитывая, сколько тут тюков и мешков.

— Кошениль! [15]

— Индиго!

— Кожи!

Причем они не могли не оценить, что все это богатство досталось им почти без всякого риска. Бойто вышел смехотворный. И в один голос все твердили, какой все же умный человек этот толстяк Воклен.

Репутация толстяка, и без того достаточно твердая, приобрела и некие романтические, и героические краски.

Сам Воклен, конечно, не рассчитывал на такой успех, но предпочел о том, что на его стороне в этот раз сыграла счастливая случайность, не распространяться.

Он ходил между горами мешков и благосклонно принимал восторги в свой адрес.

Самое интересное, что корсарам эти богатства были в общем-то ни к чему, они просто не имели возможности их увезти с собой и лишь пускали слюни, подсчитывая, сколько бы это все стоило на рынках Тортуги, а еще лучше — Европы.

Перепало победителям, конечно, и немного серебра с золотом. Не так много, как они рассчитывали приобрести при наилучшем исходе экспедиции, но все же кое-что.

— Что мы будем делать со всем этим, капитан? — поинтересовался Ибервиль.

— Сжечь! — коротко ответил тот.

— Огонь перекинется на город.

— Обязательно.

Ибервиль поправил повязку на глазу.

— Ты мне хочешь что-то сказать? — спросил внимательно наблюдавший за ним капитан.

— Нужно кое-что обсудить.

— Выкладывай. Впрочем, я и сам догадываюсь, в чем там у вас дело. Кое-кто раздумал продолжать поход, я правильно тебя понял?

— Я еще ничего не сказал, а ты меня уже понял.

— Так или иначе мы пойдем на Сан-Педро.

— Не думаю, что многие последуют за тобой.

— А ты, ты, Ибервиль?

Корсар опустил глаз.

— Я пойду. Пойду, хотя знаю, что это гибельное предприятие. Я не знаю, что тебя так влечет в этот город, но догадываюсь, что не деньги. Я ценю нашу дружбу и ради нее готов пойти против своих интересов, но на большее не рассчитывай, таких, как я, не слишком много.

Олоннэ закурил, выражение лица его из разъяренного сделалось задумчивым.

— Послушай, Ибервиль, а Воклен?

— Что тебя интересует?

— Не он ли сбивает с толку моих людей? Я слишком доверял ему в прежние времена и боюсь, он каким-то образом воспользовался моим доверием. А теперь открыто выступил против.

— Он не посмел бы этого сделать, не чувствуй он огромной поддержки в команде. Да, все понимают, что Олоннэ — великий воин, но пойдут за Вокленом, потому что им хочется за ним пойти. А что касается его души… у нас в Латрансе говорят, что душа темнее ночи. Как можно проникнуть в мысли человека без помощи палача?

— Он ведь был надсмотрщиком на галерах.

— Я тоже не из Лувра прибыл сюда.

— Ладно. Скажи им, что я желаю поговорить с командой.

— Где их собрать?

— На набережной, как раз напротив того места, где громоздятся горы мешков.

— Когда?

— Когда стемнеет.

Доверив исполнение этой части своего замысла Ибервилю, исполнением второй Олоннэ занялся сам. В находившийся поблизости от места сбора дом было доставлено несколько девушек из родовитых испанских семей. Когда большая часть корсаров собралась в условленном месте, из дома начали доноситься хорошо знакомые давним матросам Олоннэ звуки. Капитан развлекался. Особую пикантность этим забавам придавало то, что девушкам, делившим ложе с капитаном, предстояло всенепременно умереть.

Не было ни одного исключения за всю многолетнюю историю взаимоотношений капитана с женским полом. Очень многие мечтали узнать, что же там все-таки происходит вне глаз команды, но никто не решался подсмотреть, все понимали, что в такие минуты шутки с капитаном плохи.

Когда, судя по доносившимся звукам, дело стало приближаться к кульминации, специально назначенные Олоннэ корсары подошли с горящими смоляными факелами к кучам с колониальными товарами и подожгли их.

Удивительно быстро горит то, что дорого стоит. Словно куча сухого хвороста, занялись мешки с индиго и крашеные толедские кожи. Пламя поднялось футов на двадцать над землей. Жуткие отражения лизали прибрежную воду. Жар бил в спины и лица корсаров. В спины тех, кто не мог отвернуться от сотрясаемого кровавой страстью дома, и в лица тех, кого больше волновал вид гибнущего добра. Им было жаль его, хотя они прекрасно понимали, что воспользоваться им можно лишь тем способом, который применил Олоннэ.

Массы огненных искр уносились к звездному небу, как бы дразня живостью и блеском своих отдаленных родственниц, неподвижно застывших на глади гигантского купола.

Десятки мыслей теснились в головах собравшихся на набережной корсаров.

И вдруг над этим напряженным сборищем возвысился еще один крик.

Самое интересное, что не женский. Кричал мужчина.

Корсары зашевелились, повернулись к дому и те, кто больше интересовался костром.

Неужели он взялся за мужиков?! Таков был общий немой вопрос.

Возрождение даровало европейскому человеку не только многочисленные копии античных статуй, но и более богатые представления о сексуальной жизни. Стоящие на набережной Пуэрто-Морено корсары не принадлежали к передовой части человечества, но все же имели представление о том, что между мужчиной и мужчиной может иметь место то, что принято называть любовью. Представление имели, но не приветствовали. Замеченных в половых поползновениях подобного рода джентльмены удачи с кораблей изгоняли. Капитана в их глазах не извиняло и то, что противоестественному использованию подвергался, скорей всего, испанец. Конечно, этих кастильских собак надо истреблять, но не подобным же образом.

Но через мгновение выяснилось, что кричат-то не по-испански.

По-французски кричат.

Хорошенькое дельце!

Толпа, загудев и не сговариваясь, стала надвигаться на дом невыносимого разврата.

Но все кончилось так быстро, что пожар возмущения не успел как следует разгореться, чтобы соответствовать размерам пожара на пристани.

Двери дома распахнулись, и на пороге показался молодой корсар, вполне одетый, хотя вид у него был сумасшедший. Безумно вращая глазами, в которых отражались пляшущие огни гигантского костра, он заговорил, но успел сказать всего несколько слов:

— Вы знаете, что там происходит?! Я сейчас…

Больше он ничего сказать не успел.

Раздался выстрел. Человек, решившийся подсмотреть, что и как делает с пленными испанками капитан Олоннэ, сделал непроизвольный шаг вперед. Изо рта у него хлынула кровь. Он встал на колени. Губы шевелились, несмотря на ранение, он желал говорить.

Рана оказалась смертельной. Пират упал, отдав свой последний страстный поцелуй деревянному настилу набережной.