Король зимы - Корнуэлл Бернард (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
— И что же это? — повторил я.
— Свиток, дорогой Дерфель, — проговорил он так, будто я уж совсем был дураком и задал глупейший вопрос. Мерлин приник к круглому корабельному окошку, глядя на вздувшийся парус сквозь сизую пелену дыма, поднимающегося над островом. — Хороший ветер! — весело сказал он. — К вечеру будем дома. Я скучал по Британии. — Он перевел взгляд на свиток. — А Нимуэ? Как там мое дорогое дитя? — спросил он, проглядывая первые строки свитка.
— Она была изнасилована и потеряла глаз, — тихо сказал я.
— Такое случается, — легкомысленно заметил Мерлин. Его бессердечность ошеломила меня. Я помолчал, потом снова спросил, что же такое важное скрыто в этом свитке.
Он вздохнул.
— Ты невыносимо назойлив, Дерфель. Ладно, потешу тебя. — Он отпустил край манускрипта, и тот снова свернулся в рулон. Откинувшись на влажные капитанские подушки, Мерлин спросил: — Ты, конечно, знаешь, кто был Каледдин?
— Нет, лорд.
Он воздел руки к низкому потолку каюты.
— И ты не стыдишься своего невежества, Дерфель? — возмущенно воскликнул он. — Каледдин был друидом Ордовикии. Ужасное племя, поверь мне. Одна из моих жен была ордовиканкой, а одного такого существа достаточно, чтобы испортить дюжину жизней. Больше такого со мной никогда не случится. — Он поежился от неприятного воспоминания, затем пристально поглядел на меня. — Нимуэ изнасиловал Гундлеус, верно?
— Да, — подтвердил я, недоумевая, откуда ему это известно.
— Глупец! Вот глупец! — Казалось, Мерлин вовсе и не расстроен несчастьем своей любовницы. — Как же он будет страдать! Нимуэ сердится?
— Она в ярости.
— Хорошо. Ярость очень полезна, а дорогая Нимуэ в этом талантлива. Одной вещи я не терплю в христианах — их кротости. Как можно считать кротость добродетелью? Кротость! Ты можешь вообразить себе рай, напичканный кротостью? Какая мерзость! Еда простынет, пока все уступают друг другу миску. Кротость — это гадость, Дерфель. Гнев и эгоизм — вот что движет людьми и двигает мир. — Он засмеялся. — Теперь о Каледдине. Для ордовика он считался прекрасным друидом, не таким, как я, конечно, но и у него случались удачи. Мне понравился твой порыв убить Ланселота. Жаль, между прочим, что ты не довел дело до конца. Я полагаю, он успел сбежать из города?
— Да. Как только понял, что Инис Требс обречен.
— Моряки говорят, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Бедняга Бан. Он был добряк, но глупец.
— Он не знал, кто ты? — спросил я.
— Конечно знал, — пожал плечами Мерлин. — Нельзя обманывать того, кто приютил тебя. Но он больше никому не сказал. Иначе эти надоеды поэты замучили бы меня, требуя волшебным способом омолодить их. Но с мелочным волшебством, Дерфель, больше хлопот, чем с большим. Кто я, знали Бан и еще Каддиг. Он мой слуга. Значит, бедняга Хьюэл мертв?
— Если знаешь, зачем спрашиваешь? — удивился я.
— Я просто беседую, — возразил он. — Беседа — одно из важных искусств, Дерфель. Невозможно шагать по жизни только с мечом, копьем и щитом да дикими воинственными воплями. Человек этим не кончается, запомни, Дерфель.
Он чихнул.
— Откуда ты узнал, что Хьюэл мертв? — спросил я.
— Бедвин написал.
— Бедвин писал тебе все эти годы? — ахнул я.
— Конечно! Он нуждался в моих советах. А ты считал, что я исчез?
— Ты действительно исчез, — обиженно ответил я.
— Чепуха. Ты просто не знал, где меня искать. Но Бедвин не во всем со мной советовался. И такую путаницу устроил! Мордред жив! Настоящая глупость. Ребенка надо было удавить его же пуповиной, но разве можно было убедить в этом Утера? Он, бедняга, считал, что жизнь передается через жизнь. Глупость! Ребенок как теленок. Если животное рождается калекой, ты бьешь его по черепу и тем оказываешь услугу корове. Она родит другого. Для того боги и сделали сотворение ребенка таким приятным, чтобы не жалеть умерших. Конечно, женщинам приходится рожать в муках, но кто-то должен страдать. И спасибо богам, что страдать должны они, а не мы.
— У тебя когда-нибудь были дети? — спросил я, поражаясь, почему не догадался спросить об этом раньше.
— Странный вопрос! Конечно были. — Он, казалось, не ожидал от меня такой глупости. — Но я никогда особенно и не любил ни одного из них, и, к счастью, большинство умерло. Остальных я просто не признал. Один, по-моему, даже стал христианином. — Мерлин пожал плечами. — Я предпочитаю окружать себя чужими детьми. Они благодарнее родных. Так о чем же мы толковали? А, да, о Каледдине. Ужасный человек.
Он неодобрительно покачал головой.
— Этот свиток он написал? — спросил я.
— Не будь глупцом, Дерфель! — вспылил он. — Друидам ничего не позволено записывать. Это против правил. Ты должен знать. Как только что-нибудь запишешь, оно закрепится и станет неизменным навсегда. Люди спорят, ссылаются на записанное, старые тексты порождают новые, эти, в свою очередь, рождают власть, люди превращаются в рабов манускриптов, спорят так рьяно, что наконец начинают убивать друг друга. Если ты никогда ничего не записываешь, никто точно не знает, что ты сказал, потому что это всегда можно изменить. Неужто мне нужно объяснять тебе такие простые вещи?
— А что написано в свитке, ты можешь объяснить? — смиренно произнес я.
— Именно это я и делаю! Но ты все время перебиваешь меня и уводишь разговор в сторону. Какое невежество! И только подумать, что ты воспитывался на Торе! Нужно было пороть тебя почаще. Я слышал, Гвилиддин восстанавливает мой дом?
— Да.
— Хороший, честный человек Гвилиддин. Мне бы самому заняться домом, но он молодец.
— Свиток, — напомнил я ему.
— Знаю! Знаю! Как я уже сказал, Каледдин был друидом. Ордовиком. И это говорил. Ужасные существа эти ордовики. Ладно, поверни свои мысли назад к Черному году и спроси себя, откуда Светонию было ведомо все о нашей религии? Ты, полагаю, знаешь, кем был Светоний?
Вопрос был обидным, потому что все бритты знали и поносили имя Светония Паулина, правителя, назначенного императором Нероном, того, кто за четыре сотни лет до нашего времени, в год, названный Черным, практически уничтожил нашу религию. Каждый бритт с детства помнил страшную историю о том, как два легиона Светония разрушили святилище на Инис Моне. Как и Инис Требс, Инис Мон был островом, величайшим святилищем наших богов, но римляне однажды пересекли проливы и убили всех друидов, бардов и жриц. Они порубили священные рощи и осквернили святое озеро. Сохранилась лишь тень прежней великой религии, а наши друиды, подобные Танабурсу и Иорвету, были всего лишь жалким эхом той древней славы.
— Я знаю, кто такой Светоний, — твердо сказал я.
— Был и другой Светоний, — проговорил Мерлин, словно забавляясь. — Римский писатель, и довольно хороший. У Бана хранилось его произведение «О блистательных мужах», большая часть которого посвящалась жизни поэтов. Особенно любил Светоний поболтать о Вергилии. Просто невероятно, чего только не тянут к себе в постель поэты. По большей части, правда, друг друга. Жаль, что эта работа сгорела, потому что нигде я не нашел ни одной копии, а теперь от всего остался лишь пепел. Вергилий может быть спокоен. Но дело в том, что Светоний Паулин, прежде чем нападать на Инис Мон, желал разузнать все о нашей религии. Он хотел быть уверенным, что мы не сумеем превратить его в жабу или поэта. Потому он отыскал предателя, друида Каледдина. И Каледдин надиктовал все, что знал, римскому писцу, который превратил наши знания в отвратительную латынь. Гадкая она или нет, но это единственная запись, хранящая секреты нашей древней религии. Все ее тайны, все ритуалы, все символы и всю ее силу. И это, дитя мое, именно она, та самая рукопись.
Он так резко ткнул рукой в манускрипт, что смахнул его со стола.
Я нагнулся и вытащил из-под койки капитана закатившийся туда свиток.
— А мне-то казалось, — пробормотал я, — что ты христианин, который пытается вычислить размах крыльев ангела.
— Не кощунствуй, Дерфель! Что же касается размаха ангельских крыльев, то это просто: он зависит от роста и веса ангела. — Он опять развернул свиток и углубился в чтение. — Я искал это сокровище повсюду. Даже в Риме! А свиток все это время лежал в библиотеке старого дурня Бана под биркой восемнадцатого тома Силия Италика. Это только доказывает, что глупец не читал эту вещь, хотя и твердил, что она прекрасна. И все же я думаю, что кто-нибудь прочитал ее. Но как им это удалось? — Он пожал плечами.
