Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
У входа нас остановили охранники в мундирах. Выпрямившись, они отсалютовали бимбаши Хакиру и с любопытством посмотрели на меня. Они были похожи на мужчин, которые сражались слишком долго, но все–таки изнывали от нетерпения, стремясь снова броситься в бой. Мое темное пальто покрылось толстым слоем пыли и грязи. Моя фетровая шляпа пришла в негодность. На то, что осталось от моих гетр лакированной кожи, было страшно смотреть. Я выехал в роскошной одежде, чтобы встретиться с крупным бизнесменом, но здесь больше подошел бы другой наряд — лохмотья и фригийский колпак. Меня не радовало состояние одежды, хотя я по–прежнему сохранял спокойствие. Я был готов восторженно улыбаться любому, с кем меня познакомят, кивать и кланяться, когда понадобится. Мы, наверное, пожали руки половине бимбаши кемалистской армии, прежде чем достигли небольшой приемной и затворили за собой дверь. Над головой крутился большой вентилятор с желтыми лопастями. Сначала я удивился, предположив, что здесь есть электричество. Потом мне стало ясно, что вентилятор вращает находящийся в укрытии раб: подходящий символ их новой «современной» Турции. Комната была побелена, на окнах я заметил только решетки, но не стекла. На дальней от двери стене висела большая карта Анатолии, один угол которой покачивался в такт вращению лопастей вентилятора. Уже начинало смеркаться, но все еще было ужасно жарко. Перед картой стояли столы, как в школе. За ближайшим из них, повернувшись к нам лицом, сидел высокий, стройный человек, куривший сигарету в мундштуке. Он отказался от фески ради французского кепи, но во всем остальном его форма, хотя и элегантно скроенная, была, несомненно, турецкой. Он заговорил с парижским акцентом, извинился, что никогда не изучал русского, и иронически улыбнулся, признавая древнюю вражду наших народов. Потом он быстро встал, пожал мне руку и предложил стул. На меня произвели благоприятное впечатление его манеры, и в других обстоятельствах я, возможно, счел бы его очаровательным. В его зеленых глазах я заметил свет интеллекта куда более значительного, чем у бимбаши Хакира, который отдал салют, пробормотал что–то по–турецки, а затем, поклонившись, сказал, что он всегда к моим услугам, а пока оставляет меня с этим джентльменом. Майор аккуратно прикрыл за собой дверь, и я оказался наедине с элегантным турком.
— Вы хотите есть или пить, сэр? — спросил тот.
Я покачал головой:
— Не особенно. Но у вас есть преимущество. Передо мной Кемаль–паша, не так ли?
Это его позабавило:
— К сожалению, великий генерал все еще на пути в Анкару. Он все больше и больше занимается светской политикой, а не военными вопросами. Я Орхан–паша. Наверное, вы знаете моего друга, графа Синюткина?
Я признал, что знаком с графом.
— Мне весьма льстит ваш интерес к моим проектам.
— Вынужден извиниться за то, что вам пришлось проделать долгий путь в такой грубой компании. Но война сейчас в самом разгаре, мсье. Я уверен, вы понимаете, что приезжать в Константинополь и уезжать мне не так легко, как хотелось бы. Наши друзья в городе еще не слишком влиятельны. Однако, подобно нашему президенту и главнокомандующему, я занят модернизацией родной страны, отсталой в экономическом отношении. Когда Турция вернет себе надлежащее положение, мы сможем пригласить людей науки со всех континентов, чтобы помочь нам воплотить великую мечту.
Я от всей души признался ему, что разделяю эту мечту. Я не добавил, насколько скептически относился к тому, что Кемаль и все его лейтенанты когда–нибудь воплотят свою мечту в жизнь, — и неважно, насколько хорошо скроены их мундиры. (Случившееся подтвердило мою правоту. Право голоса для женщин — это не обязательно признак прогресса.)
— Вы хотите, чтобы я показал свои чертежи командующему? — спросил я.
— Интерес к вашему изобретению, мсье Пятницкий, проявляет, помимо меня, и некий Черкес Этем, который командует самым большим отрядом наших нерегулярных войск. Я думаю, вы поймете: мы куда более типичные представители националистической партии, чем сам Кемаль.
Покачиваясь на скамье, он придвинулся к окну, как будто ожидая обнаружить, что там кто–то подслушивает. Его ботинки были отполированы так же ярко, как и вся прочая амуниция. Я узнал настоящего денди — и почти тотчас же учуял внутренние трения, взаимные подозрения и заговоры в лагере. Я мог бы использовать все это в своих целях.
— Вы дальновидный человек, Орхан–паша. — Я колебался. — Удивлен, что крестьянин–повстанец вроде Черкеса Этема решился поддержать вас и ваши идеи.
Турецкий офицер пожал плечами, закуривая новую сигарету:
— Вероятно, правильнее было бы сказать, что он поддерживает меня, а не мои идеи, мсье. Он прежде всего солдат. Он хочет видеть, что дело движется быстро и эффективно. Вдобавок… — он смутился и откашлялся, — …ваши самолеты будут построены на его деньги. Наверное, нам нужно обговорить подобные вещи. У меня, боюсь, вообще нет никаких способностей к бизнесу. А вы практичный человек? Мне никогда не случалось заниматься коммерческими аспектами военного дела.
Я столкнулся с типичным турецким отношением к окружающему миру. Сама мысль о заключении сделки и обсуждении финансовых вопросов была неприятна турку. Происходя из благородного казацкого рода, я отчасти разделял это отношение.
— Не нужно ничего обсуждать сейчас, Орхан–паша. Я предпочел бы принять ванну, если это возможно. Также я хотел бы, чтобы почистили мою одежду. Произошло недоразумение, и в результате я не захватил с собой никаких вещей.
Он тут же успокоился и проявил участие:
— Превосходно. А потом мы будем обедать.
Он хлопнул в ладоши. Когда появился денщик, Орхан–паша быстро дал ему указания на турецком.
— Очень хорошо, мсье. Надеюсь, мы вскоре насладимся вашим обществом!
Меня отвели в прилично оборудованную ванную, отделанную мрамором и золотом. Денщик унес мою одежду. Я провел некоторое время в ванной, собираясь с мыслями и обдумывая новую информацию. В те дни большинство бандитов и мятежников считали хорошего инженера или механика слишком ценным приобретением, от него не стали бы так просто избавляться. Я снова стал товаром, как в банде Григорьева, и по крайней мере знал, что не должен опасаться произвола мелких военачальников. Я закончил купание. Денщик вернулся с моим костюмом и новым европейским бельем нужного размера. Чувствуя себя достаточно отдохнувшим, я пошел за провожатым по коридору, спустился по короткой лестнице в длинную комнату на втором этаже, где горячую еду подавали на больших блюдах, стоявших на каком–то массивном буфете. Похоже, здесь располагалась офицерская столовая. Сейчас, кроме меня, в комнате находился только один человек, и он уже поглощал ароматные колбасы, тушеное мясо и соусы, которые могли оказаться самыми вкусными в мире, если их должным образом приготовить. Я сглотнул слюну и приветствовал незнакомца. Это, очевидно, и был бандитский главарь, Черкес Этем, которого Синюткин назвал турецким Сапатой: один из тех харизматичных Робин Гудов, которые неизменно появлялись во время национальных революций. Смуглое монголоидное лицо, блестящие узкие глаза, темная борода и грубая, скотская манера поведения — все выдавало его истинный нрав. То, что подобное существо вообще задумалось об использовании самолетов, было уже удивительно. Орхан–паша появился вскоре после моего прихода, подвел меня к предводителю бандитов и познакомил нас. Затем он мягко взял тарелку из рук Черкеса Этема и указал нам обоим на стол, накрытый на троих на европейский манер. Он хлопнул в ладоши и подал сигнал слугам, выстроившимся наготове у дальней стены. Орхан–паша что–то быстро сказал Черкесу Этему, а затем, обернувшись ко мне, заметил по–французски:
— Официанты расстроятся, если мы откажемся от их услуг.
Черкес Этем пожал плечами и уселся на стул так, будто оседлал полудикого коня, однако тоже улыбнулся. Он говорил по–турецки медленнее и понятнее. Он думал, что эти люди должны сражаться, а не стоять здесь у столов. Вскоре выяснилось, что его ненависть к Мустафе Кемалю была сильнее любой неприязни, которую он испытывал к грекам, армянам, болгарам, грузинам, англичанам или албанцам. Очевидно, Кемаль пытался установить в войске дисциплину, а бандита это злило.
