А завтра — весь мир! (ЛП) - Биггинс Джон (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Когда мы углубились в широкий и на первый взгляд безобидный проход, то начали понимать, почему необходим лоцман: повсюду под поверхностью извилистого пролива скрывались скалы.
Постоянно перемещающиеся песчаные отмели выползали из-под мысов, а внезапные, сильные встречные течения требовали постоянного наличия четырех человек у штурвала.
Течения при отливах были такими сильными — порой девять или десять узлов — что мы могли лишь бросить якорь и ждать прилива. Идти под парами ночью в таких водах было слишком опасно, даже пробовать не стоит, так что мы продвигались вперед урывками.
Мы проплыли мимо Пуэрто-Амбре — Порта Голода — названного так, потому что первая волна испанских поселенцев умерла здесь от недоедания и холода первой же зимой.
Но когда мы обогнули мыс Фроуард с белым каменным крестом, то наткнулись на новую опасность: завитки бурых водорослей, дрейфующих от скал по течению.
Несколько раз в день водоросли наматывались на гребной винт, и нам приходилось бросать якорь, поднимать раму винта и посылать матросов вниз в шлюпке, чтобы срубать водоросли топорами.
К этой опасности следовало относиться серьезно: на мелководье вдоль пролива валялись останки пароходов, выброшенных на берег ветром и течением после того, как их винт запутался в бурых водорослях.
Именно с мыса Фроуард мы мельком увидели вдалеке на юге гору Дарвина, бледное солнце отражалось от её вершин, покрытых снегом и ледниками, которые сползают по склонам и обрушиваются во фьорды.
Затем погода снова ухудшилась, зарядили постоянные западные шторма и мелкий ледяной дождь. За мысом мы уже не увидели следов человеческой деятельности, за исключением британского парохода, который проплыл навстречу. Но лейтенант Родригес-Крайтон заметил, что, если мы никого не видим, это не означает, что вокруг никого нет.
Даже в 1902-м индейцы Огненной земли оставались далеко не мирными, поэтому корабли, бросающие якорь в Магеллановом проливе, предупреждали о необходимости держать на палубе многочисленную ночную вахту на случай нападения.
Всего пару лет назад, рассказал нам лейтенант, чилийская канонерка затонула около острова Дарвина, после того как местные индейцы ночью подкрались на каноэ и швырнули динамитную шашку в открытый иллюминатор.
Лучший способ предотвратить проблемы, посоветовал он — поставить двух метких стрелков на бак с приказом стрелять в любого, кого увидят.
Мы думали, чилиец шутит — а затем поняли, что он серьезен. Корветтенкапитан Фештетич был гуманным человеком и слышать не хотел о таком, даже несмотря на то, что профессор Сковронек и линиеншиффслейтенант Микулич выступили в поддержку.
Более того, однажды утром, когда мы стояли на якоре у острова Санта-Инес, из моросящего снега появилось каноэ из древесной коры, капитан даже позволил трем его пассажирам подняться на борт, чтобы обменять шкуры выдр на сигареты.
Эти создания определенно выглядели дикими: низкие, с прямыми засаленными черными волосами и плоскими чертами лица. Несмотря на ветер и ледяной дождь, они были обнажены, не считая лоскута выдровой кожи и короткой накидки из того же материала, которую они носили по очереди.
В любом случае, возможно, за исключением венгерских батраков в 1930-х, я не видел таких унылых и жалко выглядящих созданий.
Пока в кругу пораженных наблюдателей они смолили по три сигареты за раз, я заметил, что профессор Сковронек наблюдает за ними из-за грот-мачты, пытаясь определить, совпадают ли пропорции их черепов с теми, что подарил ему губернатор Пунта-Аренаса. В конце концов, нельзя полностью доверять этим латиноамериканцам…
Десятого января мы обогнули мыс Пилар и начали осторожно нащупывать путь на юг вдоль тихоокеанского побережья, с его ужасающим хаосом островов и проливов.
Ну, хотя бы с погодой нам везло: накануне шторм ослаб, и только умеренные волны крутились и бились в лабиринте скал. Но зачем мы здесь?
День за днём мы продвигались на юг по направлению к мысу Горн, исследуя по пути каждую судоходную бухту и пролив, всегда стараясь, чтобы между нами и Тихим океаном оставалась земля, поскольку оказаться выброшенными на подветренный берег в шторм было самой ужасной судьбой, какую только можно себе представить.
Но мы, похоже, не занимались должным картографированием: ни измерений глубин, ни тригонометрических съемок, просто обследовали все обломки, на которые натыкались на берегу. Обычно бегло изучали их в подзорную трубу с фор-марса.
— Что там, вперёдсмотрящий?
— Разрешите доложить, похоже на обломки деревянного четырехмачтового корабля, герр лейтенант. По виду они тут лет пять: в любом случае, очень мало что виднеется на поверхности воды.
— Деревянного, говоришь? Тогда не интересно. Малый вперёд, убираемся отсюда: мне не нравится вид тех облаков к весту.
Таким образом, следующие две недели мы крались вдоль побережья, скребя о скалы и с риском для жизни заходя в бесчисленные заливы, каждый из которых выглядел точно, как предыдущий. Туда, где не мог пройти корабль, посылали шлюпки, ненадёжно качающиеся на зыби.
Когда разыгрывались шторма, мы искали убежище с подветренной стороны островов и посылали пешие группы через буковые леса и невысокие гранитные холмы на берег Тихого океана. Иногда они натыкались на металлические остовы кораблей, которые по какой-то причине особо интересовали капитана.
Они пытались установить происхождение остовов кораблей, но обычно там мало что оставалось кроме кучи побитых морем обломков, вынесенных выше линии прибоя. Неоднократно наши исследовательские группы натыкались на сваленные в кучу кости потерпевших кораблекрушение с подветренной стороны скал, где они безуспешно искали убежище от ветра и брызг.
Наши люди в таких ситуация обычно проявляли порядочность, и если было время, хоронили их по христианскому обычаю. Почти никогда мы не могли идентифицировать этих несчастных — судя по всему, трупы нашли и разграбили индейцы-кочевники.
Эти скитания, пока мы инвентаризировали громадное морское кладбище, разбросанное в этом загадочном лабиринте фьордов и каналов, навевали невероятную депрессию. Поговаривали, что до того, как в начале девятнадцатого века это место должным образом картографировал капитан Фитцрой и другие, команды затонувших в этих водах кораблей сходили с ума от страха, неделю за неделей рыская по проливам, которые в итоге вели в никуда.
По мере продвижения дальше на юг, в пролив Бигль между островами Гордон и Наварино, можно было очень легко понять причину: ужасающие черные Кордильеры нависали над нами в моросящем дожде и под низкими облаками, а нос корабля трясся, пробиваясь через дрейфующий паковый лед с ледников.
Весь ужасный ландшафт казался совершенно враждебным человеческому роду, а трехмачтовик — не больше чем уховерткой, которую вот-вот раздавит ступня гиганта. Какое безумие привело нас в эти места? Я задумался. Зачем рисковать жизнью, борясь с волнами на этом одиноком полуострове и в зажатых между скалами проливах? Разве могил на берегу недостаточно?
Только на десятый день после выхода из Пунта-Аренаса у меня возникло лёгкое подозрение, чем мы на самом деле занимаемся в этих водах. Я подавал ужин в капитанском салоне, накрытый там впервые со времени отплытия из Порта-Стэнли, поскольку Фештетич всю неделю болел бронхитом и оставался в своей каюте.
Это был очередной утомительный, раздражающий день ветра с мокрым снегом, мы качались на якоре в бухточке на восточной части полуострова Брекнок. Несмотря на печь в салоне было холодно и влажно, и все приуныли.
Единственными членами команды, на которых, похоже, не подействовала смена тропической жары на субантарктический холод, были тараканы, которые присоединились к нам в Фредериксбурге. Всё выглядело так, будто они выселят нас через несколько недель и захватят корабль, несмотря на все формы дезинфекции, которые могли придумать офицеры и учёные.
На нижней палубе широко бытовало мнение, что они разносили эпидемию сыпи, начавшую распространяться по экипажу; но более вероятно, что это результат шести месяцев на морском рационе: уже на несколько месяцев больше, чем следует, насколько можно было судить по странному вкусу части засоленного мяса и неизбежных долгоносиках в муке и сухарях.
