Запретный город - Жак Кристиан (читать книги онлайн без .TXT) 📗
И Бирюза вышла из дома. Походка ее была такой изящной, что молодому человеку захотелось броситься к девушке и покрыть ее поцелуями. Всю. Но осанка жрицы, преисполненной высокого достоинства, препятствовала незамедлительному исполнению подобных намерений.
— Бирюза! Взяла бы меня в мужья, а?
— Я же тебе не раз говорила: замуж я не выйду никогда.
И ушла. А Панеб почувствовал себя одиноким, глупым и ненужным. И тяжелым шагом поплелся к себе домой.
Не дойдя нескольких шагов до порога, он почувствовал приятный, нет, роскошный аромат. Словно бы кто-то рассеял в воздухе колдовские благовония.
Дверь была не заперта, и из дома доносилось чье-то нежное пение.
Панеб вошел и увидал тоненькую и хрупкую Уабет Чистую, которая орошала полы водой и окуривала комнаты дымом из смеси ладана, семян сыти, камфары, дынных семечек и лесных орехов. Дым, поднимавшийся над маленькой жаровней, губил насекомых.
— Что ты здесь делаешь?
Вздрогнув, молодая женщина оборвала пение.
— Ах, это ты… Не входи пока, наследишь!
Засуетившись, она принесла медную лохань с водой, чтобы Панеб смог омыть руки и стопы.
— Больше можешь не бояться злых духов ночи, — сказала она. И добавила: — Я смешала порошок молотого чеснока с пивом и обрызгала смесью каждый угол каждой комнаты. А жир иволги, которым я обмазала стены, отгоняет мух. Еще чуть-чуть не подождешь? Уборку в спальне закончить хочу.
Уабет Чистая вооружилась метлой из длинных пальмовых волокон, связанных бечевкой, и принялась за работу.
Панеб не узнавал своего дома и только руками разводил. В первых двух комнатах, где прежде, кроме единственной циновки, никакой иной обстановки не было, появились табуреты, стулья с мягкими спинками, крепкие столики высотой в полметра, светильники на ножках, глиняные сосуды, разные сундуки и ящики под плоскими или пузатыми крышками, корзины, короба и мешки.
Панеб зашел в спальню и обнаружил, что она подметена, наполнена ароматом благовоний и в ней появились два ложа; одно подлиннее, другое покороче. На них уже лежали тяжелые матрасы, набитые камышом, и поверх были набросаны циновки и новые шерстяные покрывала. Щеткой из прутьев, скрепленных кольцом, Уабет начищала до блеска пол.
— Можешь заглянуть на кухню — там теперь есть почти все необходимое. Кувшины с оливковым маслом и пивом я оставила в первом погребе, а мясо, заготовленное для долгого хранения, — во втором. Тебе нужно повесить полки в умывальне и еще купить два больших чугунных горшка. А там поглядим… Если ты поторопишься и смастеришь деревянный платяной шкаф, к которому я бы зеркало прикрепила и где смогла бы разложить гребенки, парики и заколки для волос, я бы стала счастливее всех прочих женщин. И не забывай про уборные…
Я их вычистила и обработала составами против всякой заразы, но стульчак уж слишком низенький. Надо бы тебе его сделать повыше. А еще хорошо бы проверить отводы для сточной воды.
Панеб Жар так тяжело опустился на крепкий трехногий табурет, что можно было подумать, будто он только что прошагал немалое расстояние.
— Но что это ты тут делаешь…
— Не видишь, что ли? Порядок пытаюсь навести.
— А вся эта мебель…
— Приданое мое. Что хочу с ним, то и делаю. Нельзя же тебе жить на одной циновке, да такой, которую и выкинуть-то лишь тайком можно — чтоб люди не видели! И питаешься ты, по-моему, не так, как следовало бы. Не хочу тебя обижать, но ты даже с лица спал. Не подумай, я тебя не ругаю: ты столько работаешь, другого такого работягу еще поискать! Надо же, все дома в селе подновил. Пусть никто тебе в глаза этого не скажет, но все довольны и по большей части думают, что штукатур ты изрядный. Если их послушать, так тебе другого ремесла и не надо.
Как в этой Уабет Чистой совмещаются такая робость и такая уверенность? Голосок тонюсенький, тихоня тихоней, глазки потуплены, — и при этом нисколько не сомневается, что все, что она говорит и делает, правильно.
Ее речи заставили Панеба понять, что он опять угодил в западню. Новую. Мастерски овладев навыками штукатура и поразив всю деревню своей силой и упорством, он забыл — в который уж раз? — свою мечту, свою заветную цель.
— Столько уборки, — пожаловалась Уабет Чистая, — что ужин у меня получился так себе: жареный хлеб, мятые бобы и сушеная рыба. Завтра приготовлю что-нибудь получше.
— Я же не прошу! — взвился Панеб.
— Да знаю я. Ну и что?
— Слушай, Уабет, я в Бирюзу влюблен и…
— Да все селение про это знает… Дело твое.
— Так, значит, ты знаешь, что я — не свободный человек!
— Как это — не свободный? Она же на каждом углу вопит, что никогда замуж не выйдет. Да мало ли что вы с ней там вытворяете! Вы же под одним кровом не живете. И хозяйства общего у вас нет, Значит, это не считается, И значит, ты — холостой.
— Я уговорю ее выйти за меня замуж.
— Ничего у тебя не выйдет.
— А вот увидишь!
— Ты не знаешь, что Бирюза дала обеты богине Хатхор. Богине она посвящает все думы свои, живущие в ее сердце и оживляющие его, и она всю жизнь будет красива той красотой, которую ей дарит богиня, но только если она не выйдет замуж. Священнослужительница Хатхор свои обеты не нарушит.
Юный богатырь сломался. Однако Уабет Чистая не торопилась праздновать свою победу.
— Ты любишь Бирюзу, ты ей нравишься, ты ей угождаешь, и она будет забавляться с тобой до тех пор, пока не пропадет удовольствие. Я — не такая: я тебя люблю и отдаю тебе все, что у меня есть. А раз мы заживем под одной крышей, то станем мужем и женой, — ведь никакого обряда или иного подтверждения для этого не требуется. Тем более, что, должна тебе признаться, родня моя против такого союза и близкие мои отказались устроить маленький праздник, чтобы отметить бракосочетание.
— Да как ты можешь не считаться с тем, что они думают?!
— Еще как могу. Я выхожу замуж за мужчину, которого выбрала сама. И этот мужчина — ты.
— Да я завтра же тебе изменю.
— Знаешь, это меня не очень волнует. Зато я сына тебе родила бы… Ладно, все равно решать тебе.
— Да, а как? Если бы ты так не наседала…
— Подумай, Панеб. Я буду хорошей хозяйкой, каждый твой день будет приятным, а тебе я мешать не стану. Ты только выигрываешь и ничего не теряешь. Давай пива выпьем, чтобы скрепить наш союз?
— Не слишком ли рано?
— Лучшего нам обоим не придумать. Что бы тебе ни было суждено, жить ты должен в ухоженном доме. И сам должен быть накормлен и ухожен. Я стану твоей служанкой, и ты меня даже замечать не будешь.
Голова ничего не соображала: его, кажется, опять провели… Панеб, растерявшись, не отказался от пива, но напиток не прояснил его мысли. Еду он проглотил с большим удовольствием. А подушки, появившиеся стараниями Уабет Чистой, оказались куда удобнее драной циновки.
Да что ж это такое? Женат на женщине, которую не любит, и влюблен в женщину, на которой никогда не сможет жениться… Голова шла кругом. Если не выгнать — теперь же! — эту Уабет Чистую из спальни и из дома, завтра она уже будет его законной супругой. А он даже не знает, останется ли он и дальше в братстве, которое спихнуло его в штукатуры!
Надеясь, что все это лишь дурной сон, но при этом прекрасно понимая, что трусит и поступает неправильно, а может быть, и подло, Панеб заснул.
56
Когда Панеб проснулся, Уабет Чистой рядом не оказалось. Суконные покрывала она сложила, а циновку свернула. Решив, что Уабет оставила его в покое, молодой великан испытал невероятное облегчение и направился на террасу, где хорошо спалось в жаркие летние ночи.
Почувствовав свободу, он с наслаждением смаковал лучи восходящего солнца. Потом осмотрел большое, выходящее на север окошко под потолком, через которое в дом поступал воздух. Воздухообмен поддерживался за счет небольших отверстий в стенах, которые можно было прикрыть, если солнце палило уж очень нещадно.
В конце концов он легко отделался. Уабет Чистая явно сочла, что пригрезившийся ей брак невозможен, но оставила ему дом не только вычищенным и убранным, но еще и обставленным хорошей мебелью. Вправе ли он оставить все это добро у себя? Нет, конечно, он все ей вернет. Это ее приданое, и распоряжаться им он не может.
