Голубица в орлином гнезде - Юнг Шарлотта (е книги txt) 📗
Затем он рассказал им, что лишенный, вследствие дурного обращения, возможности служить на море, он был употреблен его хозяином на работы по постройке укрепления, причем его силы до того истощились, что он стал ожидать смерти, как единственной избавительницы от плена. Испанцы, итальянцы и провансальцы имели уже тогда особенные братства, посвятившие себя выкупу пленных, взятых турками или маврами; немцы же не имели подобного учреждения для освобождения своих соотечественников и поэтому барону Эбергарду не оставалось ни малейшей надежды.
Как же велико было его удивление, когда ему объявили, что за него внесен выкуп, и что он может отправиться в Геную на корабле, капитан которого получил приказание сдать его купцу по имени Баттиста деи Баттисти.
Эббо снова прервал отца, чтобы рассказать ему, в свою очередь, все то, что он и мать его сделали для этого купца. Баттиста принял барона Эбергарда самым радушным образом, но отклонил всякое участие в выкупе. Он действовал лишь в качестве агента австрийского рыцаря, приказавшего ему собрать сведения о бароне – его старом товарище по плену, и, если он жив, выкупить его.
– А имя рыцаря? Имя его? – нетерпеливо спросили Эббо и его мать в один голос.
– Рыцарь Тейерданк!
– Тейерданк! О, мне следовало бы догадаться самому! – воскликнул Эббо.
– Тейерданк! Да разве вы знаете его?
– Еще бы мы его не знали! Отец мой! Он лучше и благороднее нас всех, он был безгранично добр для меня! Тейерданк никто иной, как король римлян, Максимилиан, наш император. Теперь а понимаю, почему он глядел на меня так странно, когда запретил, на основании данного мной слова, пускаться в путь прежде, чем заживут мои раны. Давно уже он расспрашивал меня о Жане Баттисте; вероятно он послал ему письмо. Простите, что я дозволил другому переломить оковы моего отца!
– Хорошо, хорошо, – ответил отец. – Это кровь Адлерштейнов говорит в тебе: мы никогда не обязывались ни королям, ни императорам!
– Правда, – краснея сказал Эббо после минутного молчания, – что я и не заслуживаю этой чести, потому что, дорогой отец, после императора вы обязаны вашей свободой другому сыну, которого вы даже не узнали. Это он питал в своем сердце надежду найти вас живым, а я так все сомневался. Это он исторгнул своей смертью признание у Шлангенвальда.
Во время этих объяснений и разговоров, барон Эбергард спрашивал себя не раз, не есть ли это один из благодетельных снов, посылаемых ему иногда ангелом-хранителем во время его продолжительного плена?
Это чувство еще белее усилилось в нем, когда Эббо счел своим долгом сообщить ему все перемены, сделанные в замке Адлерштейнском во время его продолжительного отсутствия.
Пилигрим никак не мог понять новых обязанностей владельца замка и не в состоянии был сосредоточить свое внимание на каждом отдельном предмете, о котором сын докладывал ему; он опускал голову на плечо, и как будто засыпал. То приходили спросить у молодого барона, как и где следует тесать жернов для мельницы, то свиньи Беренди забрались в рожь Бертеля; Бертель изувечил одну из них, и только вмешательство самого барона могло предотвратить бесконечный спор; то телега, нагруженная железом, предназначавшимся для мельницы, требовала бесплатного проезда через мост. Внук старого Ульриха, поступивший в ландскнехты, написал письмо, а молодого барона попросили прочесть и ответить на него. Сын Штейнмарка хочет сделаться студентом и просит рекомендательных писем к профессорам университета. Овца старушки Гретель упала в пропасть и Гретель требует длинную веревку, чтобы вытащить ее оттуда, Ганс напал на след волчицы: он знает и логовище, где лежат маленькие волчата, но, чтобы уничтожить их, он нуждается в господских собаках и охотниках. Дитрих не может справиться со своей новой ручной пищалью: барон должен показать ему, как справиться с ней. То пришло письмо из Ульма, в котором советуются с ним насчет налога, взимаемого императором для итальянской войны, – можно ли платить эту таксу из доходов с моста, или нет?
Наконец, в последнем письме маркграфа виртенбергского, он, в качестве главы швабской лиги, приглашает владельца Адлерштейна остерегаться шайки воров, выгнанных из их притонов и скрывшихся в соседних горах.
Через день по возвращении барона Эбергарда, до восхода солнца, послышался страшный шум возле замка, засветились факелы и распространилось известие, что у поселянина, живущего на опушке леса, воры сожгли скирды хлеба, угнали скот и увезли дочерей. Старый барон сошел вовремя, чтобы посмотреть на раздачу блестящего оружия; затем ясный и твердый голос отдал различные приказания, после того он услышал конский топот, и вскоре такое множество вооруженных всадников проехало мимо потерны, как никогда еще не бывало в замке, даже во времена его отца. Все утро прошло в больших приготовлениях к пиру. Около полудня маленькая Текла, забравшаяся в башню для более удобного наблюдения, прибежала, веселая и довольная, с известием, что все солдаты поднимаются по Орлиной Лестнице и что она знает наверное, что молодой барон сделал ей знак рукой. Вслед за тем, Эббо, в блестящем вооружении, на белом коне (конь Аридиля) въехал во двор замка во главе ликующих воинов. Воры были пойманы вовремя, и взяты в плен, и добыча отнята!
Замок огласился восторженными кликами в честь молодого барона, поразившего предводителя-великана всей шайки и удержавшего его на земле одной рукой, пока поспели к нему на помощь.
– Одной рукой! – повторял старый барон взволнованным голосом.
– Он пренеловкий и вовсе не так силен, как кажется, – ответил Эббо.
– И, кроме того, господин барон, – прибавил Гейнц, глядя попеременно то на отца, то на сына, – старое лезвие не сильнее молодого меча, хотя он и походит на детскую игрушку.
– А что же вы сделали с головами этих разбойников? – спросил старый барон. – Я надеялся видеть их на ваших копьях. Повесили ли вы их?
– О нет, дорогой отец, – ответил Эббо. – Я послал их в Штутгарт, под хорошим конвоем Я опасаюсь смертных казней: тогда наши люди делаются такими необузданными. Впрочем, один из людей Шлангенвальда…
– А разве он пришел к тебе за судом и расправой?
– Да, потому что барон Данкварт в отпуску, и мы условились взаимно присматривать за нашими владениями.
Барон Эбергард отошел и призадумался, как будто все, что говорилось, было ему недоступно: он молча глядел на Христину и Эббо, угощающих своих гостей и отпускающих после этого воинов. Затем, решив вместе с матерью, что наступила удобная минута, Эббо почтительно подошел к отцу и попросил его сообщить приказания насчет ответа императору, которого следовало прежде всего поблагодарить за освобождение барона Эбергарда из плена, а потом решить вопрос о подданническом долге.
– Погоди, сын мой, – перебил его барон Эбергард, оживляясь, – все это меня не касается, и я не хочу и слышать об этом. Вы и ваш император, вы понимаете друг друга. Ты уже исполнил свой долг. Но зачем все переменять для старика, пришедшего сюда только для того, чтобы умереть!
– Нет, отец мой; это в порядке вещей, – вы тут хозяин.
– Я им никогда не был и не желаю быть! Сын Мой, я наблюдал за тобой вчера, и убедился в том, что даже мой отец, управлявший всем домом криками и ударами, не пользовался таким послушанием как ты, отдающий приказания своим рейтарам таким же мягким голосом, как голос твоей матери. Впрочем, чтобы я сделал с вашими мельницами и мостами? Всех ваших сеймов и лиг было бы достаточно, чтобы сбить меня с толку. Нет, нет, сын мой; я мог убить медведя, я мог поколотить Шлангенвальда до смерти, но теперь я ни на что не гожусь, кроме как на спасение своей души. Я даже подумывал сделаться отшельником; но так как моя дорогая Христина уверяет, что святые будут также довольны мной, если я буду читать молитвы вместе с ней, тут дома, то я прошу у вас лишь местечка у вашего очага; я вас никогда ни в чем не буду стеснять. Если же случилось бы замку быть в опасности во время твоего отсутствия, то придумал бы, может быть, указать солдатам, как следует защищать его!
