Конунг. Изгои - Холт Коре (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Мы собираемся и едем дальше.
— Держитесь друг за друга на этой тропе!… — кричит он нам вслед.
После полудня начинается дождь, и к вечеру мы достигаем крутой тропы. Кругом каменные россыпи, над тропой нависают отвесные скалы, внизу в ущелье между камнями пенится река. То тут, то там одинокие березы и сосны цепляются за неприступные склоны, и над всем этим в дожде и сумерках высится голая каменистая гора. Вершины ее мы не видим.
Конунг говорит, что мы должны заночевать в начале тропы, — поставим лошадей в середину и выставим посты. А завтра на рассвете пойдем по тропе, человек за человеком, лошадь за лошадью, так мы минуем это опасное место и выйдем к фьорду.
Не очень-то легко найти подходящую площадку, где можно разбить лагерь, а делить отряд на части конунг не хочет. Приходится вернуться немного назад, там мы находим удобное место и разводим костер, едим и ложимся, завернувшись в овчины. Сыплет частый дождь, но ночь теплая, из-за шума реки не слышно, что говорит человек, лежащий рядом с тобой. Я долго не сплю, так темно, что я не вижу собственной руки.
Меня кто-то трясет, я просыпаюсь и открываю глаза, это мой добрый отец Эйнар Мудрый. Только-только начинает светать.
— Аудун, я должен сообщить тебе нечто важное, — говорит он. — Тебе и конунгу, но он спит, а медлить нельзя. Разбуди его.
Я протягиваю руку и бужу конунга, он спит рядом со мной. Конунг встает — сна у него в глазах как ни бывало.
— Сверрир, — говорит мой добрый отец, — сегодня ночью ко мне приходил Гаут…
Мы внимательно смотрим на него, еще не совсем рассвело, и нам трудно разглядеть, что скрывается в глазах моего доброго отца. Голос его звучит не совсем обычно.
— Ко мне приходил Гаут, — повторяет отец, — и я не знаю, во сне или наяву. Если это был сон, то я никогда не видел такого явственного сна. Он подошел ко мне на крутой тропе и указал на меня обрубком руки — он всегда так указывает, когда взволнован или сердит. Гаут как будто хотел показать, что меня не должно здесь быть.
Нам со Сверриром это не нравится, люди вокруг нас начинают просыпаться. Конунг говорит, что мы должны пойти к тропе и осмотреть ее. Сигурд из Сальтнеса тоже проснулся и идет с нами.
В предутренних сумерках мы с трудом различаем тропу, она лепится по горному склону, такая узкая, что большая кладь будет задевать горную стену и может оттеснить лошадь с тропы. Внизу обрыв и река.
— Я видел Гаута так явственно, — говорит Эйнар Мудрый, — он вышел из-за того камня, подошел ко мне и показал, что мне здесь не место…
— Подозрительно, что в селении почти не было мужчин, — говорит Сигурд из Сальтнеса. — Возможно, они на своих горных пастбищах. Но не все же.
— Они могут быть и там. — Конунг показывает на горный уступ. Уступ расположен так, что нам не видно, есть ли на нем люди. Под уступом наискось по горной стене лепится тропа, под ней обрыв и голые скалы.
— Вчера нас благословили во имя Гаута, — говорю я. — Может, Гаут почувствовал это и ему не понравилось, что его именем воспользовался человек, который говорил о прощении, а думал об убийстве?
— В таком случае тот человек недолго проживет во лжи, — говорит конунг.
Мы возвращаемся в лагерь и находим лошадь, которая захромала во время пути через долину. Уже совсем рассвело, к нам подходят люди, они слово в слово передают друг другу то, что видел ночью Эйнар Мудрый. Если там на уступе скрываются люди, они должны обладать большой выдержкой, чтобы пропустить по тропе хромую лошадь и дождаться настоящей добычи. Но если они слишком спешат и не очень смелы, нетерпение выдаст их присутствие.
Сигурд подводит лошадь к тропе, бросает в нее камнями и лошадь идет.
Сверху срывается камень, лошади он не задевает, она вскидывается на дыбы, падает другой камень, лошадь делает бросок и срывается в пропасть.
Сверрир говорит:
— Он советовал нам идти, привязав лошадь к лошади и человека к человеку.
Конунг велит Вильяльму вернуться в Боргунд в церковь и привести сюда преподобного Эдмунда, если он еще там. Днем Вильяльм и его люди возвращаются со священником. Они нашли его в раке, где должны были лежать мощи святого, которому посвящена церковь. Вильяльм сказал, вытаскивая священника из раки:
— В этой раке не все одинаково свято.
Они прихватили с собой и двух сыновей преподобного Эдмунда, которых нашли в усадьбе.
Преподобный Эдмунд — бесстрашный человек и держится еще смелее, чем в прошлый раз. Он обращается к конунгу с горькими и жесткими словами:
— Государь, сегодня ты конунг, а еще вчера был священником, и ты смеешь похищать другого священника из дома Божьего, где по закону и по слову конунга каждый человек имеет право на пощаду!
— Но вчера под крышей того же дома Божьего ты сам солгал мне, надеясь лишить жизни моих людей и меня, — отвечает ему Сверрир. — Ты прав, любой человек может получить убежище в доме Божьем. Но только не тот, кто сам лжет под его сводами.
Преподобный Эдмунд молчит.
— Хуже другое, — продолжает конунг, — хуже то, что ты, благословляя нас, воспользовался именем Гаута, чтобы нашей с ним дружбой усыпить наше недоверие к тебе. Но знай, нынче ночью Гаут пришел к Эйнару Мудрому, моему толкователю снов, и предостерег нас против той тропы. Ты вовсе не друг Гаута, и я сомневаюсь, что когда-нибудь ты будешь читать молитвы над его телом. Уж скорее он над твоим.
Преподобный Эдмунд сглотнул слюну:
— Ты считаешь меня плохим человеком, государь, но вспомни, что и твое поведение небезупречно. Разве ты, священник, не убивал своих врагов, не прибегал к хитрости, когда тебе это было выгодно и не упивался людской хвалой, если твоя хитрость приносила плоды?
Для священника, имеющего жалкий клочок земли, залатанную рясу и двух сыновей, не очень твердого в молитве и часто смертельно усталого от работы с рассвета и до заката, ты — нарушитель мира, и я хотел бы видеть тебя мертвым. Я знаю, что конунг Магнус ничем не лучше тебя. Но пока ты не пришел, у нас тут был мир. Теперь его у нас нет.
— Я не отказываю человеку, который хочет что-то сказать, — говорит конунг. — Сегодня ты честнее, чем был вчера, и это хорошо: каждый человек должен предстать перед Господом со словами правды на устах. С моим приходом придет мир, преподобный отец. Но ты его уже не застанешь.
— Значит, нас с тобой ждет общая судьба, государь!
Мы связали преподобного Эдмунда и его сыновей одной веревкой. Младший сын плакал, конунг взял нож, разрезал веревку, дал мальчишке пощечину и отпустил. Вильяльм заворчал.
— Я не воюю с детьми, — сказал конунг. — Даже и слабый род имеет право на продолжение.
Преподобный Эдмунд повернулся к конунгу и хотел благословить его. Конунг спросил, не собирается ли он и сегодня благословить его во имя Гаута? Священник промолчал.
— А теперь ты со своим сыном пойдешь по той тропе, — сказал Вильяльм священнику. — Люди на уступе узнают вас и увидят, что вы их друзья. Если вы повернетесь и пойдете назад, я пущу в вас стрелу. Если вы криком предупредите тех наверху, вы оба получите по стреле между лопатками. Не бегите, идите медленно. Вполне возможно, что камни не попадут в вас и вы останетесь живы. В таком случае считайте себя свободными людьми.
Мы замерли в ожидании, Вильяльм повел их вперед. Первым шел отец, за ним — сын, они были связаны и, казалось, тащат тяжелую ношу. Первый же камень угодил в отца, и он, падая, увлек за собой сына.
Мы вернулись от тропы в наш лагерь.
Дождь продолжался весь день, на склонах лежал тяжелый туман. Мы видели узкий уступ, на котором прятались бонды, но вершина над ним была скрыта туманом. День был невеселый, все промокли и были растеряны, время шло, мы понимали, что весть о нашем приходе опередит нас.
