Очарованный принц - Соловьев Леонид Васильевич (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Не тревожься, чайханщик: если я проиграю, отдам тебе сапоги.
– Не надо, – вмешался Агабек: ему захотелось изобразить великодушие. – Ты получишь с меня, Сафар.
Он взял с подноса монету в десять таньга и протянул чайханщику.
А Ходжа Насреддин вдруг задохнулся, даже побледнел. Что-то его обожгло изнутри. Может быть, вспышка гнева?
Нет – совсем другое: на доске он увидел улыбку судьбы. Словно бы оценив его жертву, судьба царственно возвращала ему двести таньга с великим добавлением от себя.
На доске он увидел победу белых – свою победу! Сначала – не поверил глазам, еще раз прикинул ходы. Сомнения исчезли. Победа!
– Ты слишком спешишь, почтенный, – обратился он к Агабеку. – Недостойно мусульманина проявлять щедрость за чужой счет.
Сильнее нельзя было ничем уязвить Агабека.
– За чужой счет! – багровея, захрипел он. – Хорошо, я выучу тебя почтительности, бродяга! Сафар, положи монету на поднос. Положи монету и возьми в залог сапоги, – пусть он уйдет из нашего селения босиком!
Твой ход – слышишь ты, презренный оборванец! А я думал еще дать на дорогу тебе двадцать таньга из выигранных денег, но теперь, после твоей беспримерной дерзости, не дам ничего!
– А я и не прошу.
– Ходи! Но сначала сними сапоги, передай чайханщику. Ходжа Насреддин снял сапоги, передал их Сафару, затем смело двинул своего ферзя через всю доску в противоположный угол:
– Шах черному королю!
– Всемилостивый аллах! – с притворным ужасом глумливо вскричал Агабек. – Право, я думал, мое сердце разорвется от страха. Такой удар! Но ты, видно, ослеп: здесь на страже стоит моя башня! Ну, где же твой ферзь?
С этими словами он своей башней снял с доски белого ферзя.
– Что ты думаешь делать теперь? – обратился он к Ходже Насреддину. – Ты, дерзкий оборванец, оставшийся без денег и без сапог! Потерей ферзя ты отсрочил свою неминуемую гибель только на один ход!
Ответом ему было короткое слово.
– Мат! – сказал Ходжа Насреддин, переставив своего коня с черного поля на белое.
Агабек тупо смотрел на доску, не понимая, что произошло. По мере того как истина прояснялась перед ним, его мясистое лицо синело все гуще и гуще.
– Игра окончена! – сказал Ходжа Насреддин. – Где мой выигрыш?
Сафар дрожащей рукой придвинул к нему поднос; недвижным взглядом, полным тоски и темного страха, он следил, как пересыпает Ходжа Насреддин деньги в свой кошелек, надевает сапоги, снятые всего минуту назад. У старика отнялся язык с перепугу, хотя во всем этом деле он был только свидетелем, – но такую уж робкую душу носил он в себе, что всегда и всего боялся и постоянно ждал беды от каждого нового человека, от каждого события вблизи. «Что будет, что будет?» – с тоской спрашивал он себя, предвидя великие бури; ему думалось, что теперь весь гнев Агабека обратится против него и сокрушит его благополучие. Между тем все это благополучие, за которое он так трепетал, заключалось всего-навсего в чайхане, слепленной на скорую руку из глины и камыша, ценою, на самого щедрого покупателя, никак не дороже двух сотен таньга; больше у Сафара ничего не было – ни дома, ни сада, ни поля, а дрожал он так, словно хранил в подвалах слитки золота. Нищий, он обладал другим бесценным сокровищем – свободой, но пользоваться ею не умел; он сам держал себя на цепи, сам связал крылья своей души! От нищеты он взял ее плотскую часть, то есть лишения, а от богатства – духовную, то есть вечный страх; и в том и в другом случае он избрал для себя наихудшее.
Агабек все молчал, не отрывая выпученного взгляда от доски; сизая краска на его лице переходила уже в черноту.
– Чайханщик, у вас есть в селении лекарь? – осведомился Ходжа Насреддин. – Может быть, во избежание удара, следует пустить ему кровь?
Лекаря звать не пришлось, опасность миновала; с натугой, с хрипом Агабек перевел дыхание, его раскаленный загривок начал остывать, и зловещая темно-сизая синева исчезла с лица.
– Как я не заметил! Поистине, путник, ты напустил мне в глаза колдовского тумана!
– Сыграем еще?
– Пусть меня пожрет самый смрадный из дьяволов, если когда-нибудь я сяду за доску с тобою! Уезжай поскорее, хватит с тебя и семисот пятидесяти таньга, что ты уже выудил!
Но Ходжа Насреддин вовсе не собирался покидать селения так быстро.
– Опять изгнание, отовсюду изгнание! – Он скорбно усмехнулся, поник головой. – Уезжать… уместнее было бы другое слово: бежать. О злая судьба, о ветер невзгод!
Стрела его жалобы попала в цель.
– Разве тебя кто-нибудь преследует? – насторожился Агабек.
– Несчастья, беды, неудачи – вот мои неутомимые преследователи!
– Если твои неудачи всегда таковы, как сегодняшняя, можно тебе позавидовать.
– Это всего лишь случай, один на сотню противоположных.
– А куда ты направляешь свой путь?
– Не знаю и сам. Куда глаза глядят. Мне все равно – юг или север, восток или запад…
– Но ты ведь имеешь какую-нибудь цель, ради которой предпринял свое путешествие? Ты не богач и не вельможа, чтобы разъезжать для собственного удовольствия.
Так завязался между ними первый разговор – большая игра в паука и шершня началась.
Агабек расспрашивал не без умысла: может быть, этот путник виновен в каком-нибудь беззаконии? Тогда – схватить его, предать в руки стражников и таким образом вернуть свои семьсот пятьдесят таньга! Ходжа Насреддин усмехнулся в душе над его надеждами, но развеивать их не спешил:
– Какое уж тут удовольствие! Знай, о почтенный, что не столь давно и я обладал собственным домом и кое-каким достатком, но по воле злой судьбы внезапно лишился всего и ныне пребываю в ничтожном, жалком положении, хуже нищего.
– Что за несчастье постигло тебя?
– История моя соткана из тысячи скорбен! Я жил в Герате, где занимал многодоходную должность старшего писца у главного базарного надзирателя…
– В Герате? Я бывал там когда-то. Продолжай.
– Клянусь аллахом, мой начальник был мною доволен. Я собирал для него плату за места на базаре, причем за плохие получал как за средние, а за средние – как за хорошие. Каждый грош, что мог я вырвать у какого-нибудь презренного земледельца или ремесленника, я нес в дом начальника и благоговейно возлагал на михраб моей преданности. Начальник, принимая деньги, всегда говорил: «О Узакбай, если бы я имел даже тысячу горшков, полных золота, бестрепетно доверил бы тебе ключи от подвала!» И не ошибался в этом: его добро было для меня дороже собственного; так учил меня отец, служивший ключником у одного вельможи, таким остался я на всю жизнь. За верную службу начальник отделял мне одну двадцатую часть доходов.
