Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович (читаем книги онлайн txt) 📗
Директор запретил петь в рекреационном зале и вообще петь громко.
Немцы, до этого времени объяснявшиеся только по-русски, вдруг заговорили между собой по-немецки. Поляки тайно собирались где-то на городской квартире. Спорить теперь старались тихо, но все отчаянно переругались, оскорбляли друг друга кличками: «хохол», «лях», «москаль», «жид», «чингис-хан»… Дух взаимной нетерпимости овладел классом.
Поляки и особо «щирые» украинцы стали говорить об австрийском императоре почтительно. Ведь он обещал освободить поляков и украинцев из-под власти русского царя, провозгласить Польшу и Украину автономными государствами, правда в составе Австро-Венгрии.
Зинченко обругал таких «щирых» самостийников «мазепами» и произнес речь:
— Украинский вопрос будет правильно решен, когда Украина, оставаясь в составе Российской республики, вопреки желанию Временного правительства, получит автономию. А Франц-Иосиф — это волк в бабушкином чепце, и верить ему могут лишь глупые красные шапочки. Немцы просто хотят захватить богатую Украину. Их предки — рыцари Тевтонского ордена — пытались было захватить Русь, да были разгромлены Александром Невским. Истинные украинцы должны бороться за автономию как против немецких благодетелей, так и против русотяпов — сторонников «единой неделимой».
Вскоре после этого старшеклассники устроили в рекреационном зале какое-то тайное собрание. Конечно, младшие пансионеры сумели подслушать и поняли, что идет спор из-за винтовок. Украинцы и поляки требовали раздать имеющиеся в гимназии боевые винтовки по национальным группам: «Кого больше — тем и винтовок больше, а кого меньше — пусть тем хоть немножко. На фронте уже создаются части из украинцев и поляков». Гога и другие возражали: «Россия была и будет единой, поэтому винтовок мы делить не будем».
5
Недели за три-четыре до пасхальных каникул в один из вечеров к Юре подсел Гога, обнял его рукой за плечи и сказал:
— Заскучал я по дому. Что там у нас нового? Что твои пишут?
— Мама пишет, зайцев много появилось, в саду кору с яблонь обгрызают.
— А ты писал ей, как в Екатеринославе праздновали революцию?
— Не-ет. А зачем?
— Вот чудак! Это же интересно и ей, и твоему отцу. А ты часто пишешь домой?
— Редко. Обо мне пишет Феодосий Терентьевич.
— И это сын называется! А отцу пишешь?
— Нет. Маме…
— Слушай! Мой здешний дедушка хочет рекомендовать твоему отцу одного хорошего человека. По какому адресу писать твоему отцу?
Гога вынул из кармана конверт, взял со стола ручку и скомандовал:
— Диктуй!
Юра озадаченно стал диктовать хорошо известный Гоге адрес училища.
— Я спрашиваю тебя о новом адресе, — прервал Гога.
— Каком — новом?
— Это не ты меня, а я тебя должен спросить. Где сейчас живет твой отец?
— Как — где? Дома!
— Врешь!
— А зачем мне врать?
— Скрываешь!
— Я? Почему?
Удивление Юры было неподдельно. Гога поднялся и сказал:
— Ну, черт с тобой!
Юра долго ничего не мог понять. Улучив время, когда Гога сидел за столом один, он подошел к нему.
— Почему ты спрашивал меня об отце?
— Вот еще, буду я каждому молокососу давать отчет. Много будет чести для тебя, сына неблагородного человека…
— Мой отец благородный человек!
— Проваливай!
— А я не уйду, пока ты не скажешь правду!
— Не благородный человек твой отец, а подстрекатель, если он натравил на нас мужиков!
— Как — натравил? Крестьян?
— А так! Захватывайте, говорит, земли помещиков. Это не их земли. Это земли ваших вольных предков. Царица Екатерина все захватила их, раздала дворянам. Ну, а мужичье, конечно, радо стараться! У нас двух объездчиков-черкесов убили. Понимаешь? У деда еще худших дел наделали… Мериносов заграбастали… Сено сожгли… А по их примеру другие мужики своих помещиков грабить стали.
— Отец не мог участвовать в этом.
— А кто натравил? Кто подсказал? Сейчас наши в поместьях сидят, как на вулкане. Сумел твой отец заварить кашу, вот пусть и расхлебывает ее, пока не поздно.
— Не поздно?
— Конечно. Напиши домой, спроси, где сейчас отец. А потом мы ему напишем, как лучше уладить дело, чтобы он под суд не попал. Меня в письме не называй. Когда напишешь, письмо отдашь не воспитателю, а мне. Я брошу. И вообще тайна! Революционная тайна! Ведь мы с тобой царя свергали. А теперь твоего отца выручать надо.
Юра написал письмо и отдал Гоге.
Ответ пришел скоро. Мама просила «ради бога не бросаться очертя голову куда не следует», «не верить вранью». Об отце было всего несколько слов: «Уехал по делам».
Гога прочел, фыркнул и сказал:
— Повадился кувшин по воду ходить, там ему… Ты показывай мне все письма. Держись за меня. В одной партии будем.
Юра отмолчался. Слова Гоги встревожили его. Почему отец обязательно должен «голову сломить». Ведь именно так заканчивалась поговорка о кувшине.
И еще об отце спросил Юру Феодосий Терентьевич, спросил осторожно. Даже оглянулся, не слышит ли кто.
Юра забеспокоился. Воспитатель вздохнул и загадочно сказал:
— Время революции — бурное время…
6
Заканчивалась третья четверть. Все зубрили. Кому нужно было исправить двойку, а кому переправить тройку на четверку, четверку на пятерку. Ведь третья четверть решающая. А тут каждый день новости. Но самым удивительным было то, что любые сногсшибательные новости стали воспринимать как нечто совершенно обычное.
Если отменили самого бога, если на занятия по закону божию можно было не ходить, то стоило ли удивляться, что в Киеве появилось украинское «самостийное» правительство — Украинская Рада, а Временное правительство в Петрограде все же отказалось дать Украине автономию и провозгласило единую неделимую Россию.
Режим в гимназии и в пансионе слабел с каждым днем. Директор решил еще сильнее налечь на военные занятия. Хромой офицер из кожи лез от усердия. Он не только хрипло командовал, но и увлекательно рассказывал о подвигах. И еще показывал приемы штыкового боя, и все, вооружившись палками, которые им дали вместо винтовок, старались «уколоть» друг друга. Потом офицер придумал боевые турниры. Сражались пара против пары, победители против победителей. Сражались поклассно. Третий тоже участвовал. Заворуй и Юра отличались. Поэтому Юре удалось даже три раза получить настоящую трехлинейку, и он научился разбирать и собирать затвор.
На военных занятиях бросали в «противника» бомбы. Старшеклассникам «хромой черт», как прозвали злого прапорщика, даже показал, как обращаться с ручной гранатой — бомбой, как вставлять запал, выдергивать кольцо, бросать ее, зажимая кольцо в руке. Юра и это усвоил.
Всем этим гимназисты увлекались, но… только на военных уроках. В остальное же время «дух свободомыслия», как любили говорить старшеклассники, торжествовал. Младшие попросту разболтались, а старшие разбились на политические партии и с пеной у рта защищали то программу кадетов — конституционно-демократической партии, стоявшей за «порядок, как в Англии», за союзников, за войну (Юра решил, что он сразу верно понял кадетскую партию как военную), то хвалили партию социал-революционеров — эсеров, обещавшую крестьянам землю и волю. Юре нравился их лозунг: «В борьбе обретешь ты право свое», но в гимназии училось мало детей зажиточных крестьян, поэтому голоса эсеров звучали слабо. А вот эсдеков, каких-то меньшевиков и большевиков, никто не защищал. «Это забастовщики», — пренебрежительно говорили гимназисты.
Воспитатели оробели и даже не пытались запретить эти разговоры.
Третьеклассников теперь легко отпускали после обеда в город, но просили гулять поблизости. Во время этих прогулок Юра часто встречал гимназисток, собиравших пожертвования на Красный Крест, но ни разу не видел Иры. Девушки ходили парами. Одна с картонным щитом, на котором было приколото множество искусственных ромашек, другая с железной запечатанной кружкой со щелкой, куда опускали деньги. У всех гимназистов такие ромашки уже красовались на груди.
