Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Горе, горе! — кричала святая. — Теперь конец! Всем конец!
Прошло еще двое суток. И вот, на заре третьего спокойного дня, к воротам Мангупа пришла первая дюжина беглецов из генуэзских владений. За ними, с одним слугой, прискакал Теодорих. В течение десяти дней приходили еще — по трое-четверо, по десятку. И вот картина, которая по рассказам прибывших, встала перед феодоритами.
В последний день мая 1475 турки начали высадку восточнее Каффы. С севера и запада город охватило войско татар, с моря подходы к нему запер флот осман. Первого июня Гедик-Мехмед, командующий, прислал письмо, предлагая сдаться. Консул ответил отказом.
Шесть дней оттоманское и татарское войско стояло под Каффой, ведя огонь из пушек, с суши с с кораблей. И все эти дни, обходя пешком, с непокрытой головой, городские кварталы, несчастный Начальник Всего Черного Моря умолял жителей вступить в ополчение. На улицах его встречали насмешками, а у одной из греческих церквей в седую голову мессера Никколо угодил даже камень. В ополчение Каффы, включая освобожденные по этому случаю рабов, едва набрали три сотни человек. Вместе с аргузиями и наемниками защитников большого города было немногим более двух тысяч. А осаждало его восемьдесят тысяч турок и столько же татар. А в довершение несчастья враги почти без боя захватили замок. Витто Скуарцофикко на заре третьего дня за мешок золота открыл янычарам потайной ход в это важное для обороны укрепление.
Шестого июня османы снова предложили консулу сдаться. Гедик-Мехмед торжественно обещал сохранить жизнь, свободу и имущество гражданам Каффы. На этот раз, после совета с именитыми горожанами и чиновниками, консул принял ультиматум паши. Но турки и их союзники не спешили вступать в каменное кольцо городских стен. Седьмого июня они приняли оружие, которое власти города сами собрали и доставили им за ворота. Только консульские аргузии отказались расстаться со своим вооружением. Воины-молдаване и их разноплеменные наемники под командой Влайко-дака, заперлись в арсенале и приготовились к защите. С ними были два десятка русичей-сурожан.
Восьмого враги вошли в Каффу. Почти тысяча янычар со всех сторон обложила башню святого Константина. На все предложения сдаться им отвечали огнем. В то же время в городе турки схватили иноземцев — купцов и моряков, прежде всех — русских гостей. Имущество иностранцев разграбили, многих из них убили, оставшихся в живых обратили в рабов.
Девятого турки начали перепись населения и его имущества. Был отбит первый штурм арсенала. Десятого вокруг башни Константина по-прежнему гремели пушки. Но даже они не могли заглушить поднявшийся над городом крик. Османы начали врываться в дома, хватая мальчиков от семи до тринадцати лет, они уводили их на судна. Обезумевших матерей, оказывавших сопротивление, турки вязали. В тот же день несколько галей с грузом будущих янычар отчалило от гавани, увозя к берегам Малой Азии первую дань кровью, взятую Портой с Крыма.
Одиннадцатого июня, в пятницу, османы отдыхали. На следующий день был предпринят новый приступ, но «бешеный влах» и его люди отбросили нападавших. Турки начали подкоп под арсенал. Одновременно, с помощью татар, новые хозяева устанавливали в городе свой порядок.
Каффа казалась мертвой. Жители затворились в домах, на улицах можно было увидеть только торжествующих завоевателей и кучки связанных горожан, которых вели в темницы и на казнь; только от башни, где держались храбрые аргузии, доносились выстрелы. Так прошло еще целых пять дней; затем Гедик-Мехмед лично возглавил затянувшуюся осаду арсенала. Но аргузии держались геройски. Войку мог гордиться своим храбрым дядей.
— Наш базилей был прав, — говорили феодориты, — казнив предателей. Такому врагу сдаваться нельзя.
Девятнадцатого июня Войку стоял на страже над воротами, когда к ней приблизился еще один путник. Выполняя приказ князя, сотник спустился вниз, чтобы самому проверить незнакомца, прежде чем впустить. Плечистый воин с кривой саблей у пояса свирепо озирался вокруг, словно не верил еще, что попал к друзьям.
Чербул в недоумении уставился на него. Лицо беглеца загорело до черноты, но казалось до странности знакомым. Бережно поддерживая своего спутника, воин тоже всматривался в черты молодого сотника.
— Витязь Чербул! — воскликнул он наконец. — Ты ли это?
Сам мессир Гастон де ла Брюйер, лотарингский рыцарь, стоял перед Войку, протягивая ему кое-как перевязанную руку.
Вечером храбрый Гастон с кубком вина из подвалов Пойки сидел в горнице князя Александра. Чербул на правах старого знакомого рыцаря, вместе с ними обоими бившегося за Молдову под Высоким Мостом, тоже был зван на эту встречу.
— Они так и не сдались, — рассказывал рыцарь. — После третьего подкопа, когда сарацины взорвали третью мину, у башни обрушился целый блок. Половина храбрецов погибла под развалинами. Но оставшиеся не покорились. Они отступали до верхней площадки, защищая узкий проход. Трупы закрывали его сверху, словно пробка.
Войку вспомнил старую башню Константина. Дядя Влайку с такой простодушной гордостью показывал ему эту маленькую крепость, которой было суждено стать его могилой.
— Внизу же, — продолжал ла Брюйер, — окопалась добрая сотня янычар. Проклятые надавили всей своей силой и просто вынесли на себе всех наверх, мертвых и живых. Биться в такой тесноте уже было нельзя, все просто попадали с башни под натиском этой орды. И турки, и аргузии.
— А капитан Влайку?
— Капитан сражался в другом месте, — ответил Гастон. — Взрыв отрезал витязя от его бойцов. Капитан Влайку пал во дворе арсенала, на куче тел, которую он нагромоздил своим мечом.
Войку вспомнил дядю, каким он был в час прощания. Храбрый витязь надеялся еще вернуться в отчий дом и вот сложил голову за чужие лабазы и невольничьи рвы. Теперь на Чербуле святой долг — отомстить за дядю.
Мессер Гастон скупо досказал свою повесть. Как он с тремя решительными генуэзцами пробрался к северным воротам. Как они, переколов кинжалами стражу, выскользнули на волю, и всю ночь шли, стараясь добраться до ближайшего леса. И как уже на заре их приметил близ опушки разъезд спахиев. Короткий бой никому не принес победы — погибли и генуэзские воины, и турки. Уцелевший ла Брюйер, встретив прятавшихся в дебрях феодоритов, был выведен ими по тайным тропам к столице князя Александра.
Базилею уже было известно, что главные силы вражеского флота двинулись к Солдайе, высадили под крепостью десант и громят теперь из орудий ее стены. В старом Суроже мало солдат, годных для боя пушек почти нет. Долго ли продержится консул этого древнего города, храбрый воин, к которому Александр питал давнюю приязнь?
Консул Солдайи самолично дал на это ответ: к исходу следующего дня мессер Христофоро ди Негроне, весь в запекшийся крови от ран, постучался в ворота Мангупа с двумя уцелевшими сурожскими ополченцами. Консул Солдайи до конца защищал город. Когда янычары ворвались в цитадель, мессер Христофоро, у которого сломали саблю, заколов стилетом пытавшегося сбить его с ног турка, ускользнул из рук врагов по подземному ходу. Потом уже консул встретил обоих солдат, оставшихся в живых и пробиравшихся, как и он, к Мангупу.
Князь Александр приказал отвести консулу дом, обмыть его раны, накормить, одеть. Мессер Христофоро в грустном раздумии смотрел, как базилеевы люди раскладывают на его постели тяжелый бархатный плащ, сорочки, парчовый камзол, крепкий кожаный колет.
— А меч? — промолвил консул. — Разве царское величество князь Феодоро не даст мне меча?
