Граф Феникс - Энгельгардт Николай Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Прибытие магика и его супруги как бы открыло празднество. Все двинулись в сады счастливого елагинского Парадиза.
ГЛАВА LVII
Полдник
Гости разбились на отдельные группы и занялись обозрением голландского, французского и английского садов и достопримечательностей летней резиденции капитула восьмой провинции ордена свободных каменщиков и его достопочтенного великого мастера. Воодушевлению общества способствовали дамы и девицы, из которых каждая прилагала все усилия, чтобы в лучшем, пленительнейшем свете выказать свою красоту, наряды, любезность, ум и чарующий характер. Однако мужчин наиболее притягивала жрица египетского масонства маркиза Тиферет. Дамы же преимущественно стремились в те места, где мелькала пурпурная мантия графа Калиостро. Красавицы сопровождали его в каком-то упоительном восторге и подходили к адепту священной магии, молитвенно сложив ручки, наперебой восклицая: «Божественный Калиостро, скажите, объясните, научите! Божественный, откройте нам будущее! Божественный граф, откройте нам тайны!»
Все эти приступы прекрасных каменщиц граф Калиостро встречал с величавым спокойствием, воздевая к небу свои большие темные итальянские глаза, однако охотно отвечал на все вопросы, но до того загадочным, символическим языком, что дамам оставалось только благоговеть, не понимая решительно ни единого слова. Госпожа Ковалинская, конечно, в этих восторгах превзошла всех.
Вдруг в разных частях острова послышался мелодичный звон серебряных колокольчиков. То скороходы Елагина призывали гостей к полднику.
Полдник был сервирован на поляне между двумя живописными холмиками, в широкой луговине, окруженной развесистыми березами. Тут были разостланы великолепные ковры и на них поставлены корзины с бутылками, грудами хлеба, плодов, паштетов, жареной, холодной дичи, сыров. Гости сами должны были распоряжаться всеми запасами, равно как и поставленной стопками посудой. С веселой толкотней они приступили к этому под хозяйственным руководством дам. Когда голод и жажда были несколько удовлетворены, по знаку хозяина все спели застольную песню, сочиненную Гавриилом Романовичем Державиным.
Небесные голоса Габриэлли и Давии выделялись из общего стройного хора, но маркиза Тиферет не пожелала принять участия в пении. Она сидела, окруженная более молодыми людьми, из секретарей и делопроизводителей вельмож, присутствовавших на празднике, несколько поодаль от остальной компании, под кустом, усыпанным пурпурными розами. Молодые люди наперебой старались услужить прелестной жрице египетского масонства. Серафима и теперь не подняла воздушно-млечного покрывала, как морская пена облегавшего плечи и стан красавицы, причем совершенно обнаженная левая часть ее груди розовела вершиной своей гармонической округлости. Маркиза ела и пила маленькими глотками за здоровье своих паладинов, сверкая очами в сумраке магического покрывала. Молодые люди, объятые какой-то общей дружеской влюбленностью, сидели у ног Серафимы, ловили каждое ее движение и приходили в совершенный восторг, когда она произносила свое короткое смешливое восклицание:
– А!.. Ха-а!..
С самого прибытия на остров они ничего другого от нее не слышали. Но Серафима умела придавать этому единственному восклицанию столько самых разнообразных оттенков, что оно казалось им богаче и красноречивее самого совершенного языка.
Граф Калиостро тоже не принимал участия в пении застольного гимна и сидел в стороне, только не под розовым, а под можжевеловым кустом, как будто нарочно растущим в этой долине мира, спокойствия, братолюбия и равенства.
Он ел весьма исправно и пил кубок за кубком, подносимые ему прелестными дамами. Прочая компания разделилась на четыре кружка по углам огромного ковра.
Сам хозяин пользовался услугами певиц Габриэлли и Давии, которые старались утешить бедного старика за перенесенные им страдания. Другие вельможи тоже находились в кругу очаровательных хозяек полдника и, расточая утонченные комплименты, порой обменивались с ними братскими поцелуями, что допускалось идиллической обстановкой пикника и царствовавшим в елагинском рае блаженным равенством. Пропели еще несколько застольных песен на французском, голландском, английском и немецком языках как в честь тех наций и «Востоков», к которым принадлежали иностранцы и иностранки, присутствовавшие на празднестве, так и в подтверждение того, что орден свободных каменщиков – братский союз всех народов, союз человечества.
Когда полдник окончился, все опять разбрелись по садам, преимущественно отыскивая киоски, беседки и павильоны, чтобы там отдохнуть и собраться с силами перед предстоящим вечерним заседанием. Тут остров огласила сладостная неземная музыка. Пение скрытых в роще артистов повергало слушателей в сладостное мечтание, особенно приятное после кубка доброго вина. Плывя над островом, будя отголоски, музыка эта казалась неотделимой от шепота листвы, журчания каскадов, ручьев и была как бы естественным произведением природы.
ГЛАВА LVIII
На гробнице Гомера
Князь Кориат уклонился от полдника, но его отсутствия никто не заметил. Так как последней дамой, прибывшей на остров, была Серафима, то, поднеся ей розу, секретарь Елагина освободился от своих обязанностей. Хотя появление графини потрясло молодого храмовника, он не входил в число окруживших ее поклонников. Целомудрие глубокого чувства помешало ему следовать за ней. Волнение лишило его всякой отваги, и слова замерли на устах. Но роза, подаренная им, была сейчас приколота на груди красавицы, и он замечал, что Серафима порою с особым чувством глядела на цветок…
Юноша лишь издали следил за струящимся покрывалом графини. Но когда колокольчики стали призывать к полднику, он углубился в наиболее глухую и девственную часть острова и английского парка. Ему хотелось остаться наедине со своим сердцем, чтобы понять самого себя. Волнение не утихало, кровь кипела, чувства все больше приходили в смятение. Он не знал, что делать с собой. Наконец вышел на край острова, выдававшийся далеко в залив.
Здесь была одна из достопримечательностей острова, особая гордость его хозяина – античный мраморный саркофаг, украшенный барельефами, вывезенный с Ионических островов. Иван Перфильевич считал, что это гробница бессмертного певца Гомера. Над ней стояла статуя, которую наместный мастер именовал Мемноном.
Мощная липа и многовековой дуб осеняли памятники могучими ветвями. Место это было окружено зарослями шиповника, в которых заливались соловьи. А когда солнце торжественно опускалось в залив, гробница и статуя, озаренные его косыми лучами, казались пурпурными, барельефы оживали, мрамор просвечивался, и все фигуры одухотворялись, как будто кровь текла в прожилках древнего камня.
Князь сел на гробнице Гомера и стал смотреть, как туманный сизоватый сумрак окутывает лесистые берега соседнего острова, как меняются краски. Рой мыслей и мечтаний смущенной толпой проходил в сознании тамплиера, действительность мешалась с фантазией. Но образ Серафимы ни на мгновение не отступал и реял перед ним.
Невыразимо сладостная боль наполняла его сердце. Истома и нега молодых нерастраченных сил соединялись с восторгом от созерцания дивной гармонии и красоты летнего заката. Ему казалось, что он реет в пространстве, полном звуков, песен, красок, и в то же время будто вся гладь морская от горизонта поднимается и сухими прозрачными кристаллами поглощает и берега, и все предметы, и его самого.
Вдруг послышались легкие шаги и донеслось сладкое благоухание, не похожее на запахи цветов шиповника и моря, и листьев. «Это она!» – как будто чей-то голос прокричал над ухом влюбленного. Но он не осмелился даже повернуть голову. Легкие шаги приблизились… Это была Серафима! Не поворачивая головы, устремив взор на пурпурный закат, почувствовал, что она остановилась в нескольких шагах от него и, улыбаясь, смотрит… Затем стала осторожно подкрадываться к уединенно сидящему молодому человеку. И с каждым ее шагом безумное желание соединялось в нем с леденящим страхом. Вот она приблизилась… Желание пересилило страх. Он повернулся. Женщина стояла перед ним, залитая светом закатного солнца, закутанная покрывалом, но вся осязаемая его жадному взору.
