Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Время от времени он наведывался к своему приятелю, чтобы оказать посильную помощь: сварить из трав снадобье против жара, едва не свалившего младшего сына, принять роды у жены вместо повивальной бабки, к коей пришлось бы ехать за тридевять земель в мороз и пургу.
— Так ты и роды принимать умеешь! — изумился Бутурлин, услышав рассказ Тура о его знахарских похождениях. — Где же ты всему этому научился?
— У деда перенял! — ответил казак не без гордости. — Он был великим знахарем, слава по всей округе гремела. И людей врачевал, и скотину, от любой хвори знал средство. Зубную боль снимал травяными отварами, сглаз, порчу умел отводить.
У него и самого в шестьдесят лет рот был полон зубов, потому что корни нужные жевал. Ежели интерес будет, я тебе об этих корешках потом расскажу. Знание за плечами не носить, а когда-нибудь пригодится.
Средство есть от каждой болезни, понимать лишь нужно в травах. Дед-то мой изрядно ведал. И от неплодия женского, и от слабости мужской снадобья варил. Многим они помогали. Многим, но не всем. Чутье у деда было от Бога. Видел он, кому впрок пойдет врачевание, а кому — нет. И дело тут не в силе хвори — он самые тяжкие недуги брался лечить.
Но если была в человеке гниль какая: жадность непомерная, или тяжкий нераскаянный грех — такого дед отправлял восвояси. Говорил: «сперва исцели душу, а после плоть приходи лечить!» За то и пострадал…
Заехал к нам в слободу один пан, не то чтобы из высшей знати, но спеси, что у Князя. Силу мужскую, видать, на горничных растратил, а может, из-за хвори какой потерял.
Говорит деду с порога: «Вернешь утраченное — червонцами осыплю!»
А дед до червонцев не был жаден — деньги брал только с богатеев, да и то кто сколько даст. Поглядел он шляхтичу в глаза, говорит: «Не сердись, вельможный пан, не возьму я твоих денег, потому что снадобья мои тебе не помогут. Много тяжких грехов на твоей душе, судеб изломанных, крови невинной. Пойди покайся перед Богом, поживи в постах да скудости год-другой, а там поглядим, может, и вернут тебе силу, мои травы!»
Рассвирепел шляхтич, взыграла черная кровь! Потянул саблю из ножен.
Заорал: «Ты еще, холоп, будешь меня уму-разуму учить? Вот велю тебя жолнежам высечь — мигом поймешь, кто должен поститься, а кто — жить в скудости!»
Ну, он за свою саблю схватился, а дед — за свою. Вольный дух ведь оскорблений не терпит! Да только дед один был, а шляхтича жолнежи сопровождали числом не меньше десяти. Ринулись они на моего старика, что собаки на медведя. Двоих он зарубил, остальные — его.
Я, тогда еще мальчишка, хотел помочь деду, бросился на жолнежей с топором, да что им топор в руках десятилетнего!
Звездонул меня один из них сабельным крыжем по башке — я на полу и растянулся. Видно, не захотел слуга панский лишний грех брать на душу, раз не пустил в ход клинок. Да мне и удара крыжем хватило, чтобы сознание утратить.
Когда в себя пришел, хижина уже пламенем занималась. Чтобы следы замести, чертов лях решил нас поджечь. Сам уже не помню, как из огня спасся, видно Бог где-то рядом был!
Так я и остался в десять лет сиротой неприкаянной. Родители-то мои полегли за год до того, в годину татарского набега, так что дед мне заменил и отца и мать. Эх, рано он ушел! Не всему успел меня научить из того, что ведал. До многого пришлось самому доходить, но кое-что ко мне все же перешло от деда с его смертью. Я стал загодя чуять опасность…
— Да, нам его чутье не раз жизнь спасало! — подтвердил слова побратима Газда. — Без его чутья мы прошлой ночью ни за что бы схрон в пургу не отыскали. А вражескую засаду он чует за версту!
— А я думал, что опасность у вас чует Чуприна, — улыбнулся Бутурлин.
— Да, он у нас многое чует, — согласился, кивнув седым чубом, Тур, — особо чуток к запаху жареной свинины и браги. Тут ему равных нет! А что до ляшеских засад, то здесь меня чутье не подводит. Вот только не могу я разглядеть в человеке зло с первого взгляда, как дед мой умел. Потому и присматривался долго к тебе, московит, что не мог понять, так ли ты благороден, как показался мне при нашей первой встрече.
— Ну, и что ты разглядел во мне? — поинтересовался Дмитрий. — Есть во мне зло?
— Зла я в тебе не увидел, однако, житься тебе будет нелегко, — грустно усмехнулся старый казак. — Больно уж ты чужое горе к сердцу принимаешь. Другой бы в твоем положении искал способ свою голову уберечь, а ты помышляешь, как не допустить войны между Унией и Москвой. Рискуешь жизнью, охотясь на убийц Корибута, а оценит ли кто твои потуги?
— Разве так важно, оценят ли мои труды? — пожал плечами Бутурлин. — Меня ныне иное заботит — как мир меж нашими державами сохранить. А наградят ли меня за содеянное мной или нет — десятое дело!
— О том я и толкую, — вздохнул Тур, — одни ищут счастье в титулах, богатстве, славе, а ты его в служении нашел. Потому и счастье свое ты всегда будешь носить при себе…
— Как это? — не понял его Бутурлин.
— Видишь ли, — задумчиво нахмурил лоб казак, — ты живешь ради дела, коему служишь. Есть Московии прок от твоей службы — тебе и отрадно. И в любви для тебя главное — угождать тому, кем дорожишь. Сам же довольствуешься малым: любит тебя девица — ты и счастлив. А чтобы землями ее завладеть, разделить с ней княжеский титул — о таком даже не мечтаешь!
— Что мечтать о несбыточном? — вздохнул Бутурлин, немного смущенный осведомленностью Тура о его чувствах к Эвелине. — Княжеского титула мне все равно не видать, как своих ушей!
— Как знать, — хитро подмигнул ему казак, — пути Господни неисповедимы. Порой случаются вещи, коих никак не ждешь, и то, что казалось недостижимым, само падает в руки. Уж не знаю, отчего, но сдается мне, что вы с княжной когда-нибудь будете вместе!..
— Надо же, Тур в пророки подался! — влез в разговор Чуприна, уязвленный словами побратима о браге и свинине. — Если ты такой провидец, почему тогда не уберег свою семью от гибели? Ведь ты должен был загодя знать, что ждет Христину и детишек!
Тур резко обернулся к Чуприне, и тот замер на полуслове, устрашившись собственной дерзости. На миг Дмитрию почудилось, что сия насмешка будет последней в его жизни, так яростно сверкнули глаза старого казака и столько в них было невысказанной боли. Сжался в комок и Чуприна, ожидая если не сабельного удара, то, по крайней мере, крепкой зуботычины.
Но гнев Тура угас внезапно, как и вспыхнул, и наглец избежал заслуженной кары. Смерив беглого холопа презрительным взглядом, Тур от него отвернулся и ушел в суровое молчание.
— Видно, на то была Божья Воля… — изрек он, наконец, обращаясь то ли к спутникам, то ли к самому себе. — Знать, изрядно я согрешил перед Господом, раз он послал мне такую долю!
— Скоро будем на месте! — желая прервать мрачные раздумья друга, вступил в разговор Газда. — Моли Бога, боярин, чтобы приятель Тура не ушел спозаранку на охоту. Не застанем его дома — считай, день пропал!
Дмитрий не ответил. Он во всем полагался на своих спутников, досконально знавших лес и его обитателей. Пока что все шло по-задуманному. Старый Тур вел их к дому своего друга самой короткой и удобной в это время года дорогой.
Широкий овраг, рваной раной рассекавший надвое Старый Бор, должен был привести их в нужное место еще до восхода солнца.
Деревья и густой кустарник по краям оврага отчасти задерживали падающий снег, посему на дне его скопилось не так много, как на открытом месте. Но все же он был достаточно глубок и замедлял продвижение путников, трое из которых вели в поводу лошадей.
Бутурлин, не имевший лошади, шел рядом с Газдой, тащившим под уздцы сквозь снежные заносы нового конька, бог весть где раздобытого прошлой ночью его побратимами.
— Хорошо, что столько снега навалило, брат москаль! — решил подбодрить Дмитрия Газда. — Чем больше сугробы, тем труднее будет Волкичу выбраться из сих мест…
Пронзительный волчий вой, прозвучавший совсем рядом, оборвал его на полуслове.
— Ну вот, похоже, пришли… — проронил старый Тур. — Выходите, братцы, чего зря прятаться за деревьями!
