Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен (версия книг .TXT) 📗
На лице её сестры Маргрет застыли страдание и ужас. Живот разорван, кишки вывалились наружу. Рядом с дочкой — мёртвая Уннур, мать, грудь раздавлена мощной хваткой, так, что сломанные рёбра торчат из искорёженной плоти. Незрячие голубые глаза смотрят на Ари, даже мёртвыми прося о пощаде, которая не была ей дарована.
Теперь Ари тошнит, он вспотел от страха и потрясения. Он отчаянно молит, чтобы хоть один человек остался в живых, хоть один. Но потом Ари видит его. Фаннара. Голова сорвана с плеч и лежит между ног, глаза до сих пор открыты. Он всё ещё сжимает в руках топор, но лезвие не окровавлено. Как это могло случиться? Был ли у него шанс, хоть у кого-то из них против этого монстра?
Ари бежит от запаха крови. Он проносится сквозь тёмный коридор, вон из этого дома смерти, как будто снаружи надеется встретить жизнь.
Я вижу, как он появляется в разбитом дверном проёме. Я подаюсь к нему, хочу успокоить, но вижу, как ужас разливается у него на лице. Мои руки широко раскинуты, но он бросается прочь от меня, молит и плачет. Я чувствую собственное холодное и зловонное дыхание. Я ощущаю на своём лице могильную плесень, въевшуюся в кожу. Мои губы кривятся в рыке, и сила, как реки огня, вливается в мои руки.
Я знаю, что хочу смять его, как раздавила Уннур. Понимаю, что хочу оторвать от тела руки и ноги, как скрутила с плеч голову Фаннара. Я знаю — я драугр, я хочу уничтожить их всех!
Я из последних сил отрываю взгляд от тёмного зеркала, и пустотелая деревяшка с грохотом падает на пол пещеры. Мой разум возвращается, и я слышу, как от стен отражается мрачный смех. Я гляжу вниз. Рот Валдис широко разинут, голова запрокинута.
— Что так напугало тебя, моя дорогая сестричка? Ты меня видела, Эйдис, Эйдис? Думаю, да. Теперь, я знаю, ты будешь добрее ко мне. Впусти меня. Ты не можешь вечно закрывать от меня свои мысли. Тебя это лишь ослабляет. Рано или поздно, я проберусь внутрь. Я проскользну между твоими снами и явью. Я проберусь в твои грёзы. Ты станешь усталой и безразличной, поверь, так и будет. Дело только во времени, моя дорогая Эйдис, а я могу подождать, о да, смерть хорошо обучает искусству ожидания.
Я пытаюсь отбросить эти слова. Нужно быть осторожнее. Но мне плохо от того, что я видела в чёрном зеркале.
Мне понятно — если драугра не изгнать назад, в его тело, он использует нас. Даже видеть тень этого, ощущать во рту могильную гниль и смерть на своих руках — это уже за границей знания, это входит в самую душу. Если я не найду способ остановить драугра — всё случится в точности так, как я видела.
Фаннар и его семья станут только началом разрушений, которые он рассеет по нашей земле. В своей ненависти и зависти к живущим драугр начнёт безжалостно убивать — как облако ядовитого газа. С каждой смертью его сила будет расти. С каждой каплей пролитой крови жажда убийства будет увеличиваться. И тогда ни у кого, даже у того, кто его оживил, не хватит сил его остановить.
Я не думаю, что видела судьбу Фаннара. Хейдрун права — я позволила своей силе истощиться. Необходимость сражаться и наяву и во сне, чтобы закрыть свой разум от драугра, забирает все мои силы. Когда дух блуждает по чёрному зеркалу, я уязвима. Я не могу от него защититься. Теперь мне это известно. Нельзя больше рисковать, используя зеркало, пока я одна рядом с ним. Но девушке грозит опасность. Если она не достигнет пещеры, если не приведёт сюда мёртвых — тогда всё потеряно. Я должна постараться её защитить, заставить вернуться ко мне.
В пещере становится теплее. От жары я делаюсь сонной, но я не должна поддаваться сну, пока ещё нет. Я заставляю себя встать на ноги и иду к своему хранилищу, раздвигаю узлы и банки и, наконец, нахожу то, что искала — семя папоротника сделает девушку невидимой для злых духов, сухие, кроваво-красные ягоды рябины вызовут духи мёртвых на бой.
Я беру несколько крошек драгоценной соли, растворяю в воде из бурлящего озера, трижды размешав мизинцем по солнцу.
Я дотягиваюсь рукой до своего рогового лукета на талии и трижды погружаю свисающую с него верёвку в солёную воду. Потом узлами и петлями закрепляю рябиновые ягоды и семена папоротника внутри, в самом сердце верёвки.
— Чёрная нить смерти, чтобы вызвать духи из их могил. Зелёная нить весны, чтобы дать им надежду. Красная нить крови, чтобы одолжить им нашу силу. Как мы поворачиваем шнур по солнцу, так глаза мёртвых обратятся к живущим. Рябина, защити её. Папоротник, защити её. Соль, привяжи её к нам!
Голова Валдис оборачивается, чтобы взглянуть на меня чёрными глазами без зрачков.
— Можешь сплести верёвку длиной как глубина океана, ты не дотянешься до неё, моя дорогая сестричка. Твои хилые амулеты и сила, которой, ты думаешь, что владеешь, не дотянутся через стены этой пещеры. Вот почему вас приковали здесь. Вот почему вас связали железом — чтобы сделать бессильными и не дать вам до них добраться. Ты не можешь ни защитить девчонку, ни привести сюда. Ты слаба, Эйдис, Эйдис. Прими это, прими меня. Позволь мне соединиться с тобой, и я дам тебе силу отомстить за то, что сделали с вами. Я дам тебе власть уничтожить их!
Глава десятая
Лорду Сассея было даровано право охоты в епархии Эвре с парой ястребов мужского и женского пола, шестью спаниелями и парой борзых. Ему позволялось приносить соколов в церковь Богоматери в Эвре и усаживать их на главный алтарь, как им будет удобно. Для того, чтобы охота не прерывалась, он мог приказать служить мессу в любое подходящее для него время, и кюре Эзи проводил мессу, когда лорд был в охотничьих сапогах со шпорами, под бой барабанов вместо музыки.
Лордам Кастильи была дана привилегия занимать место каноников церкви Осера, приносить с собой своих соколов, носить мечи вместе со стихарями, носить священническую накладку и охотничью шляпу с перьями. Хранитель этой церкви мог присутствовать на мессе, держа на руке сокола. Это право он потребовал потому, что такая привилегия была дарована хранителю церкви Невера.
Считалось, что у охотничьей птицы благородная кровь, и потому ей нельзя отказывать в месте на алтаре — как лорду или же королю.
Трасс — когда сокол хватает добычу в воздухе и улетает с ней.
Я уже начинала думать, что Хинрик выдумал эту ферму, но скоро мы поднялись на гребень невысокого холма, и лошади постепенно остановились. Хинрик, осматриваясь, покрутился на спине своей лошади и указал вперёд. Я не могла разглядеть ничего кроме нескольких холмиков, покрытых дёрном, но после заметила курящуюся над одним из них тонкую струйку лавандового дымка. Когда мы подъехали ближе, в склоне холма стала заметна деревянная дверь. Огромные валуны служили основанием этого странного дома, но выше стены, казалось, были сделаны из чего-то не прочнее дёрна, укреплённого тонкими пластами торфа.
Хинрик легко соскользнул со своей лошади, протопал вперёд и застучал кулаком в огромную деревянную дверь. Удары эхом доносились до нас со склона холма.
Мы ждали, лошади беспокойно переминались. Витор сжал рукоять клинка, висящего на поясе, но не вытащил оружие из ножен. Судя по позам остальных и напряжённым выражениям лиц, думаю, их пальцы тоже тянулись к ножам. Ветер продувал насквозь мою вымокшую одежду, приходилось стискивать зубы, чтобы они не стучали.
Дверь, в конце концов, распахнулась, выглянул мужчина, а следом за ним — маленькая женщина с полуголым малышом, прижимающимся к её бедру, и сопливым мальчиком лет четырёх-пяти, цепляющимся за её юбки. Хинрик быстро заговорил с мужчиной, тот слушал в молчании, бросая на нас быстрые взгляды.
Наконец, он шагнул к нам.
— Gerðu svo vel!
Выражение лица у него было мрачное.
Витор и Фаусто неуверенно переглянулись, руки у них всё ещё лежали на рукоятках кинжалов. Я попыталась улыбнуться женщине, но она лишь угрюмо и насторожённо смотрела на нас, сгорбив плечи. Свободной рукой женщина вцепилась в плечо маленького мальчика, который выглядывал из-за её юбки, как будто боялась, что мы его отберём.
