Нострадамус - Зевако Мишель (полные книги .txt) 📗

— Это невозможно, сир! — без промедления отозвался Нострадамус, сердце которого на мгновение замерло, а взгляд заволокся печалью.

— Ах! Ах! — еще больше возбудилась толпа. — Вот он и попал в ловушку! Да как легко!

— Сир, — продолжал между тем Нострадамус, — наверное, Вашему Величеству доводилось слышать о врачах, весьма искусных, когда они лечат чужих людей, но совершенно беспомощных, если речь заходит о них самих? Сир, я могу заглядывать в будущее других людей, но мое собственное от меня скрыто. Я тысячу раз пытался предсказать себе самые простые вещи, но это мне ни разу не удалось. Это, конечно, слабость, и я полагаю правильным признаться в этой слабости. Нет, я не знаю своего будущего…

Нострадамус провел рукой по лбу.

— Это ужасно, — продолжал он глухо. — Представьте себе, Ваше Величество, что вы ясно видите все, когда смотрите вокруг себя, но становитесь абсолютно слепы, пытаясь разглядеть в зеркале себя самого… Я чуть с ума не сошел от подобного бессилия…

Он выпрямился, с усилием вздохнул и добавил:

— Мало того. Если бы у меня был сын, была жена, были родители или родственники, я точно так же оказался бы бессилен, желая проникнуть в их будущее. Моя ученость останавливается на пороге, за которым моя собственная семья. Сир, я могу назвать себя ясновидцем только в отношении людей не одной со мной крови… К счастью, я один на свете…

— Значит, вашей учености не хватит ни на вас самого, и не хватило бы ни на кого из ваших близких, будь у вас семья?

— Именно так, — подтвердил Нострадамус note 38. — Что же касается всех остальных людей, можете меня спрашивать, я отвечу.

— Хорошо. Есть ли у меня здесь друзья?

— Да, Ваше Величество, у вас есть друг среди собравшихся.

— Только один? И кто же?

— Ваш шут.

Внимание было таким напряженным, болезненное любопытство таким острым, что этот ответ не вызвал ни единого протеста в толпе придворных, настороживших уши и взиравших на все происходящее жадными взглядами.

— А враги у меня здесь есть? — снова спросил король.

— По крайней мере, один, сир. Враг, который наверняка убьет вас, если вы не убьете его.

Придворные в ужасе переглянулись. Монтгомери смертельно побледнел. Герцог де Гиз отступил на несколько шагов.

— Сударь, — буркнул Генрих II, — я требую, чтобы вы назвали имя этого смертельного врага, поскольку оно вам известно.

— Нет, я не назову его, — холодно ответил Нострадамус, — я не говорил вам, что оно мне известно. Я сказал только, что он находится сейчас здесь, что он рядом с вами и что этот ваш враг охотно отдаст свою кровь до последней капли, лишь бы заставить вас страдать и лишить вас жизни.

Король долгим кровожадным взглядом всматривался в своих придворных. Взгляд этот перескакивал с одного на другого, и чем дольше длилось молчание, тем больший страх охватывал разряженную толпу.

— Не стоит пытаться угадать, сир, просто так вы ничего не увидите, — снова заговорил Нострадамус. — Вы — в руках Судьбы. Даже если вы отправите на эшафот всех, кто находится сейчас в этом зале, враг, о котором я говорю, останется подле вас. Вы склонитесь под его могущественной дланью. Он уничтожит, сокрушит вас, несмотря на все ваше величие…

— Назовите его! Назовите его! — рычал Генрих, который чувствовал, как его охватывает невыразимый ужас.

— Невозможно. По крайней мере, сегодня вечером. Но, если вы по-прежнему будете желать этого, я назову его, когда придет время. Клянусь вам в этом! — закончил Нострадамус, и в голосе его снова послышался отзвук металла.

— Какое время придет? — пролепетал король.

— Время для меня, не для вас. А пока — довольствуйтесь тем, что уже узнали сегодня, сир. Доверьтесь мне и не пытайтесь приподнять завесу, скрывающую Незримое.

— Будь я проклят! — воскликнул Генрих II, силясь улыбнуться. — Вы и вам подобные, мэтр Нострадамус, все похожи один на другого! Вы произносите только лишь всякие таинственные и загадочные слова, которые можно отнести ко всему, что может случиться! Вот и получается, что в любом случае ваше предсказание окажется правдой!

— Сир, — спокойно ответил Нострадамус, — то, что я вижу будущее, так же верно, как то, что Земля вращается вокруг Солнца.

— Вот это да! — усмехнулся Сент-Андре. — Значит, теперь Земля вращается вокруг Солнца? Вот это новость! Господа астрологи просто-напросто морочат нам голову!

— Господин маршал, — холодно сказал Нострадамус, — если бы вы, как я, прочитали шесть томов сочинений Коперника, опубликованные уже пятнадцать лет назад в Нюрнберге note 39, вы бы знали — и для этого не потребовалось бы обращаться к магам, — что Солнце — центр нашей Вселенной, что Земля в течение суток обращается вокруг своей собственной оси и совершает оборот вокруг Солнца в течение года, что у Юпитера этот оборот занимает двенадцать лет, а у Сатурна — целых тридцать… Но мне не хочется тратить этот вечер на то, чтобы воспарять на крыльях гениев, управляющих ходом небесных тел… Достаточно и Земли. А поскольку сейчас я смотрю на вас, маршал, я скажу вам: «Будьте осторожны! Я вижу вас в крови, вы весь покрыты кровью, как нынче — золотом!»

Сент-Андре, которому всего месяц назад удалось конфисковать в свою пользу имущество одного чрезвычайно богатого и знатного сеньора, в ужасе отступил.

— А я? — жадно спросил Генрих. — А мне вы ничего не скажете, чтобы предостеречь, чтобы, по меньшей мере, утешить в моем горе, в моих неприятностях, избавить от тревог, которые разрывают мне душу?

— Нет, сир, вам я ничего не скажу!

— Ах, дьявол меня побери! Нет, вы скажете, вы заговорите, сударь, иначе я подумаю…

— Что вы подумаете, сир? И на что вам жаловаться, в конце концов? Вам ли говорить о горе, о неприятностях, о тревогах? Никогда еще не рождался на свете человек, к которому так благоволила бы судьба! Которому выпало бы на долю столько везения!

Голос Нострадамуса зазвучал глухо. Он наклонился к королю. Тяжелая, давящая тишина нависла над толпой гостей, которым прежде не доводилось слышать, чтобы кто-то позволял себе так говорить с королем. Даже принцы крови.

— А кем были бы вы, — продолжал Нострадамус, — что стало бы с вами, если бы Фортуна не улыбнулась вам? Если бы не взяла за руку и не возвела на трон, который вы занимаете? Наверняка — могущественной персоной. Но, тем не менее — с ограниченными возможностями. А потом… Как знать, может быть, за вами бдительно следили бы… шпионили… из зависти или из ревности… А может быть, вас давно бы уже убили, потому что вы вызывали подозрения… Ведь вы были бы всего лишь братом короля, а не самим королем!

В молчании послышался еле уловимый стон. Впрочем, поняла, что исходил этот стон из груди короля, одна только Екатерина Медичи.

— Да-да, подумайте, сир! — безжалостно, резким голосом продолжал Нострадамус. — Вы же не родились дофином! Дофином Франции был ваш брат Франсуа. И не произошло ли чудо? Здоровый, крепкий молодой человек, более крепкий и более жизнеспособный, чем вы сами, вобравший в себя всю силу и выносливость древних Валуа, ваших предков, ваш брат, которому, казалось, жить бы и жить, хоть целый век, в то время как вы были таким слабым, таким жалким… Нет, это и впрямь чудо! Этот молодой человек прибыл в Турнон абсолютно здоровым. И вдруг он заболевает лихорадкой. Пустячной лихорадкой. Но тем не менее эта пустячная лихорадка убивает его. А вы становитесь дофином! Отныне вам принадлежит все: слава, власть, вам достается радость, вам достается любовь, на вашу долю выпадают праздники… Ах, сир, как же вам не благодарить Судьбу? А вам и в голову не приходит поблагодарить ее, вы еще жалуетесь…

— Несчастный! — завопил бледный, не помнящий себя от ужаса король. — Ты осмелился мне намекнуть, что я должен считать себя в выигрыше от смерти моего возлюбленного брата?! Что должен радоваться ей?!

— О нет, нет, сир! Нет, именем Бога клянусь, что нет! Совсем наоборот: здесь, перед вами, я, способный прочесть ваше сердце, как открытую книгу, я утверждаю, что со дня смерти вашего брата в этом сердце поселилась неисцелимая печаль. Оно навеки оделось в траур. Кто может сказать, что король Генрих II радуется смерти своего брата? Может быть, другие забыли его, да! Но вы, сир, вы — нет! Я утверждаю, что вы по-королевски терпите свою боль!