Чёрный всадник - Малик Владимир Кириллович (читать полную версию книги TXT) 📗
— Есть доказательства этому, ага?
— Да, есть… — включился в беседу Ненко, поняв ход мыслей товарища. — Мы узнали, что полковник Яненченко, родственник гетмана и его доверенный, по секрету от всех выехал во Львов, где и пребывает сейчас, как гость гетмана Яблоновского. Нам пока не удалось выяснить, о чем там они толкуют. Но поскольку эти переговоры проходят без вашего, великий визирь и паша, ведома, а также без ведома Азем-аги или кого-либо из высших сановников, то можно подозревать: замыслы гетмана Ихмельниски бесчестны и не соответствуют интересам Османской державы.
Кара-Мустафа вновь переглянулся с Галиль-пашой. Видно было, что это неожиданное известие поразило их. И понятно: за Каменецкий пашалык и за все Правобережье, вернее, за ту его часть, на которую распространялась власть турок, отвечают перед султаном непосредственно они вдвоём.
— Это важная новость, ага, — произнёс визирь. — Недопустимо, чтобы в то время, пока мы находимся в состоянии войны с Москвой, в наши северные дела вмешался Ляхистан. Это совсем не в наших интересах. Нельзя допустить объединения этих двух сильных держав! Мы не сможем противостоять им обеим, особенно теперь, когда на западе против нас выступает Австрия! Мудрость нашей политики как раз и состоит в том, чтобы разбить гяурские державы поодиночке, не позволяя им объединяться… Если же гетман Ихмельниски, преследуя свои цели, склонён поддаться Ляхистану или постарается втянуть Ляхистан в коалицию с Москвой, то он заслуживает лютую смерть!
— Выполняя до конца свой долг, мы обязаны сообщить наияснейшему визирю, что гетман утаивает от государственной казны большие богатства.
— Что ага имеет в виду?
— Угрозами и жестокими пытками он вынуждает богатых людей отдавать ему золото, самоцветы и драгоценные вещи… Но ни единого акче, как нам известно, он не передал в казну. Все остаётся в Немирове, в тайниках гетмана, великий визирь.
Это было наиболее уязвимое, самое больное место Кара-Мустафы. Принадлежащее кому-либо другому богатство он воспринимал как личную обиду. Смолоду он отличался властолюбием, которое позднее, в зрелые годы, дополнилось неимоверной жаждой наживы. Именно на почве властолюбия и жадности возникла смертельная ненависть его к паше Ибрагиму, с которым он соперничал и из-за должности великого визиря, и из-за богатств, достававшихся в военных походах. Поэтому, услыхав такое известие, он загорелся страшным гневом. Какой-то мерзкий гяур — хотя бы и сам гетман! — смеет из-под носа у него, великого визиря, грозы народов, выхватывать лакомый кусок? Это уж слишком!.. Собственно, задела его не столько новость, что Юрий Хмельницкий занимается вымогательством и грабежом, сколько мысль, что здесь можно было самому неплохо поживиться. Он сопоставил оба полученных известия — о пребывании Яненченко во Львове и о набитых золотом и драгоценностями сундуках гетмана, которые в его воображении выстраивались несметными рядами, — и подумал, что этот клад не так-то сложно перенести из тайников немировского разбойника в собственные… Гм, стоящие перед ним два чорбаджия неглупые парни. Не иначе как их послал ему сам аллах!
Первым порывом визиря было отдать категоричный приказ немедленно изъять все богатства у «князя и гетмана сарматской Украины», но он вовремя спохватился. Нет, торопиться не следует! Прежде всего надо на досуге обдумать, как повести дело, чтобы все ценности, миновав государственную казну, оказались в полном его, Кара-Мустафы, распоряжении. К тому же, если дать гетману Ихмельниски ещё некоторое время, он выжмет из своего малочисленного населения и то, что ещё осталось в карманах, сундуках и тайниках. Довольный собою, Кара-Мустафа мысленно улыбнулся, но его сухощавое тёмное лицо, на котором чёрными агатами горели небольшие проницательные глаза, оставалось суровым и непроницаемым.
— Благодарю вас, мои верные слуги, за важные сведения, — произнёс визирь, и на его лице мелькнуло подобие улыбки. — Я высоко ценю ваше усердие и взял бы вас с собой в новый поход, где мне понадобятся смелые, умные и преданные люди. Но я не могу этого сделать сейчас, ибо в большей мере вы нужны тут, в этой дикой северной стране, которую я завоевал и которой мы должны владеть во славу и величие нашего солнцеликого падишаха, державы нашей и ислама. Так поезжайте назад, в Немиров, зорко следите за каждым шагом гетмана Ихмельниски и обо всем докладывайте паше Галилю… Никто в Немирове, даже Азем-ага, не должен знать о том, что вы мне рассказали. Это особые дела, над решением которых я буду думать в ближайшее время. Идите!
Арсен и Ненко низко поклонились и, пятясь, вышли из зала. Молча пересекли двор замка. Только оказавшись за воротами, на мосту, остановились и взглянули друг другу в глаза.
— Ты мог хотя бы в мыслях представить такую встречу? — спросил Ненко.
— По правде говоря, нет! Ну, никак не думал, что великий визирь в Каменце, — ответил Арсен. — Но сдаётся мне, нам крепко повезло… И мы сделали все, что смогли…
Ненко кивнул головой.
— Да, не завидую я Юрасю. Мины подведены под него мощные, и удивительно было бы, если б ни одна из них не взорвалась. На этот раз, как ни высоко он взлетел, низко придётся падать!
— Туда изменнику и дорога! — жёстко сказал Арсен, обведя взглядом опустевшие Карвасары. — Он сам себе выкопал яму, сам себе накинул петлю на шею. Никто по нему тужить не станет… Меня сейчас другое интересует: о каком походе говорил визирь? По всему получается, что вовсе не на Киев готовится поход, которого мы все ждали. Тогда не понятно — куда?
— И у меня тоже сложилось убеждение, что не на Киев, — ответил Ненко. — Наверно, в мире произошли события, о которых мы ничего не знаем, но которые вынудили Стамбул отказаться от третьего похода на Украину… Думаю, что нам следует несколько дней побыть в Каменце, глядишь, что-нибудь и пронюхаем. Не зря приехал сюда визирь.
— Я с тобой согласен. — Арсен снова с тоской посмотрел на родные Карвасары и медленно пошёл по мосту. — Кроме того, у нас осталось незаконченным одно дело…
— Какое?
— Яненченко… Этот мерзавец должен поплатиться за свои преступления! — Арсен говорил решительно, с трудом сдерживая ярость. — Этот уже трижды изменивший предатель готов торговать нашей землёй и нашим народом, как собственным добром! Ему все едино: разбойничать на Левобережье, на Подолии или продавать Львов.
— Его жизнь теперь в твоих и моих руках!
— Да. Но мне противно расправляться с ним как бы исподтишка… Вот если бы я мог выйти с ним на честный поединок…
— Что ты говоришь, Арсен, честный поединок возможен только с честным и прямодушным противником, а для борьбы с таким подлым перебежчиком, как Яненченко, надо пользоваться его оружием, то есть коварством. Ничего плохого я в этом не вижу… Тем более что сами мы не выносим ему приговор, мы лишь отошлём его же письмо гетману Яблоновскому, а тот как захочет, так пускай и поступает.
8
Два следующих дня ничего не прибавили к тому, что знали Арсен и Ненко. А на третий, утром, случилось нечто такое, что заставило их быстро покинуть город.
Утро было солнечным, тёплым. За окном весело щебетали ласточки и чирикали задиры воробьи. Где-то за стеной слышался звон посуды и гомон женских голосов — это на кухне готовили завтрак. Оттуда просачивался запах жареной баранины с перцем и луком и подгоревших пиде — коржей, заменяющих туркам хлеб.
Арсен и Ненко после сна ощущали силу и бодрость, а в желудках — приятную пустоту, какая бывает у здоровых молодых людей, когда их ожидает вкусная еда. Вот-вот в комнату должен войти хозяин харчевни — всегда услужливый Кермен-ага — и пригласить вниз, к завтраку, как он делал каждое утро, подчёркивая почтение к богатым постояльцам.
За дверями послышался тяжёлый топот ног. Но это был, конечно, не Кермен-ага. В мягких овечьих чувяках он ступал мягко, крадучись, как сытый кот. А тут шаги чёткие, стремительные. Шли двое, торопливо.
Минуту спустя шаги затихли. Где-то хлопнула дверь, и в то же мгновение донёсся приглушённый, полный ужаса женский крик. В нем чувствовалась такая смертельная тоска, такая безысходность, что Арсен и Ненко вздрогнули. Кричала Вандзя.
