Листы каменной книги - Линевский Александр Михайлович (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Вот в этот день и решился для меня нелегкий вопрос — куда ехать работать после окончания геофака.
С 1926 года до настоящего времени мои исследовательские работы по археологии, истории, этнографии и фольклору, а также беллетристика целиком посвящены западному побережью Белого моря, территории Карельской республики и южному Приладожью.
Наскальные изображения, найденные мною на острове «Бесовы следки» (в археологии они именуются беломорскими петроглифами), не единственные в Карелии. Еще в середине XIX века были известны на восточном берегу Онежского озера группы петроглифов. Кое-кто из ученых — русских и иностранных — пытался их «прочесть», но все попытки оказывались безуспешными. «Сама судьба, — сказал мне выдающийся археолог А. А. Спицын, — велит вам заняться карельскими петроглифами».
Расшифровке этих памятников древности я отдал более десяти лет жизни. За этот срок удалось собрать около восьмисот изображений. Такое количество рисунков трех-четырехтысячелетней давности дает возможность воссоздать быт давным-давно исчезнувшего населения. Так, например, благодаря петроглифам можно с документальной достоверностью определить годовой промысловый цикл в неолитическом обществе на Севере, выявить разнообразие приемов охоты на того или иного животного и даже узнать, какими представляли люди свои многочисленные божества.
Среди наскальных изображений было много непонятных сцен. Однако трудности их расшифровки меня не пугали. Совсем наоборот — они увлекали! Чем труднее было осознавать смысл изображения, тем больше радости доставлял успех, когда загадочное после долгих-долгих усилий вдруг становилось понятным. Первооткрывателю всегда нелегко: ему не с кем посоветоваться, не от кого позаимствовать опыт разработки материала. В 20-30 годах петроглифами Карелии по-настоящему никто не занимался. Приходилось самому вырабатывать приемы осмысления многофигурных композиций. Какое это было для меня чудесное время! Всегда вспоминаю те годы как счастливейшую пору молодости. Из мглы незнания все яснее проступали детали такого своеобразного, такого сложного мира людей каменного века.
Ценность повести в том, что она написана на основе рисунков, созданных рукой человека столь отдаленной от нас эпохи. Если в научном исследовании вымыслу места нет, там все должно быть подтверждено фактами, то в художественном произведении вымысел просто необходим. Однако домысливая, писатель должен добиваться правдоподобия, а это достигается хорошим знанием того, о чем пишешь.
В деревушке Бесоновской у Онежского озера очень быстро и легко была мною написана небольшая повесть «Листы каменной книги». Ее опубликовали в первых номерах московского журнала «Всемирный следопыт» за 1930 год. Затем, через девять лет, несколько увеличенная в объеме, повесть вышла отдельной книжкой в Петрозаводске. В самом конце 40-х годов было решено ее переиздать, и тогда я заново написал третий вариант. Объем книги увеличился более чем в два раза, однако сюжетные линии изменениям не подверглись.
— Если сюжет остался прежним, какой был смысл заново писать повесть? — удивленно спросит читатель.
Смысл был. За истекшие двадцать лет наши знания о новом каменном веке (неолите) Севера очень расширились, углубились, уточнились. И повествование о быте древних северян требовалось также расширить. Сюжетная же канва не вызывала сомнений и необходимости ее переделывать не было.
Сюжет «Листов каменной книги» делится на две части. В первой из них события происходят в Беломорье, затем действие переносится на Онежское озеро. Чтобы увеличить познавательность повести, я показываю две стадии неолитической культуры Севера. Читателю понятно, что быт беломорского племени примитивнее, чем быт населения, живущего на берегах Онежского озера.
Первая часть книги рассказывает о борьбе нарождающегося патриархата с господствующим с древнейших времен матриархатом. У населения не было прочной семьи. Охотники в промысловый период жили отдельно от селения, и женщины под руководством колдуний, хранительниц традиций и древних обычаев племени, воспитывали детей. Борьба колдуна поневоле Льока с Главной колдуньей стойбища и отражает это переходное время. Новую стадию общественных форм — утвердившийся патриархат — я показываю на примере населения, живущего в районе Онежского озера. Здесь охотник круглый год проживал в определенном жилище, и это способствовало созданию постоянной семьи. Применение механических ловушек, как на охоте, так и в рыболовстве, обеспечивало племя постоянной добычей. На берегах Онежского озера не знали бедствий из-за весенних голодовок, столь обычных для населения Крайнего Севера даже в XIX веке. Профессор В. Г. Богораз-Тан, десять лет отбывавший царскую ссылку на Севере, ярко описал голод прибрежных, занимавшихся морским промыслом («морских») чукчей. Зато «оленные» чукчи (оленеводы) круглый год были обеспечены олениной.
Обращаю внимание читателей на то, что жители района Онежского озера менее суеверны, чем жители беломорских стойбищ. Это понятно: уверенные в завтрашнем дне люди не нуждались в магических заклинаниях. У них колдун не пользовался такой властью, как в Поморье, хотя и здесь существовали множество суеверий, вера в загробную жизнь, боязнь козней мертвецов (в особенности иноплеменных), а также неисчислимые запреты и поверья.
Показывая онежскую культуру более высокой, чем беломорская, я не искажаю действительности. Среди онежских петроглифов находим много изображений капканов (механических ловушек), а среди тысячи пятисот беломорских изображений ни одного капкана нет. Значит, население Беломорья еще не имело представления о самоловах, сыгравших огромную роль в развитии культуры древнего общества. Если беломорский житель должен был на охоте сам встретиться со зверем, чтобы его поймать и убить, то на Онежском озере охотник мог расставить хоть сотню механических ловушек, а затем по очереди обходить их, вынимая из капканов попавшую добычу.
Единственно, что я позволил себе, — так это сблизить во времени две стадии неолитической культуры. В ту эпоху до предела медленного изменения общественных форм не было сосуществования разных уровней культуры, что характерно для нашего времени. Разве не чудо, что, например, пигмеи Африки, крайне примитивный быт которых упорно не меняется тясячелетиями, сегодня, подойдя из леса к земледельческому поселению, могут узнать по радио новости со всех концов земного шара! Но три-четыре тысячи лет назад развитие культуры шло очень замедленными темпами, и мне пришлось погрешить против истории, позволив братьям (после трехдневного пути на лыжах) вдруг очутиться среди населения нового, более высокого, этапа культуры.
Приведу пример, как я сочетаю «выдумку» с исторической правдой. У некоторых сибирских племен существовал обычай считать седьмого сына женщины, родившей до него шесть сыновей и ни одной дочери, колдуном. Авторский вымысел проявился лишь в подборе ситуаций, где «колдун поневоле» попадал в затруднительные положения. Точно так же не выдуман обряд колдования старух в пору голодовки, авторская фантазия здесь проявлялась лишь в показе столкновения колдуний с Льоком. Следовательно, моя фантазия только частично воссоздает те или иные события, а содержание книги строится из переплетения этнографических и археологических материалов. Такое количество сведений о каменном веке позволило мне избежать необоснованных придумок.
Таким образом, дорогой читатель, тебе, наверно, понятно, что прочитанная тобой повесть — не «чистая выдумка», а научно-фантастическое произведение.
Отвечу на вопрос, который часто задают читатели: «почему вы неоднократно возвращались к повести?»
Буду откровенным до конца — люблю возвращаться к этой книге. Повесть я писал в чудесное время моей научной и писательской молодости. Помню, как мне страстно хотелось заинтересовать читателя рассказами о каменном веке, в котором проходила юность человечества. Прошло пятьдесят лет с тех пор, как мною найдены петроглифы, но по-прежнему во мне живет желание заинтересовать молодежь своей книгой.
