Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан
Раздался шепот, леденящий шепот у самого моего уха:
– Mon Dieu! – В голосе слышалась невыразимая боль и страдание. – Oh, mon Dieu! Mon Dieu! [9]
Последовал протяжный стон, а затем вновь зловещая тишина. Жуткие звуки наполнили мое сердце ужасом, но в то же время вселили надежду: стонущий человек, без сомнения, был французом.
– Кто здесь? – спросил я.
В ответ снова раздался стон.
– Это вы, месье Юбер?
– Да, да, – выдохнул человек настолько тихо, что я едва услышал его. – Воды, воды, ради всего святого, глоток воды.
Я двинулся в направлении звуков, но наткнулся на стену. Раздался очередной стон. Сейчас он слышался прямо над моей головой. Я протянул вверх руки, но ощутил лишь пустоту.
– Где же вы? – воскликнул я.
– Здесь, здесь, – ответил дрожащий голос.
Вытянув руку вдоль стены, я нащупал босую ногу человека. Ступня находилась на уровне моей головы, но, кажется, ни на что не опиралась, а свободно висела в воздухе. Я отпрянул от стены, будучи в высшей степени озадаченным. Вытащив из кармана трут {133} и огниво {134}, я высек огонь. На мгновение мне показалось, что человек парит в воздухе напротив меня. От неожиданности я выронил огниво. Вторично черкнув по кресалу {135} дрожащими пальцами, я зажег не только трут, но и восковую свечу. Увиденное ужаснуло меня. Мужчина был пригвожден к стене, словно ласка к воротам сарая. Длинные гвозди торчали из его рук и ног. Бедняга, похоже, был на последнем издыхании: его голова безвольно упала на грудь, а почерневший язык свисал изо рта. Жажда мучила его не меньше, чем боль от ран. Безжалостные палачи поставили бокал вина на столе перед ним, чтобы усугубить страдания несчастного. Я поднес вино к его губам. У него хватило сил, чтобы сделать глоток. В помутневших глазах загорелась искра сознания.
– Вы француз? – прошептал он.
– Да. Меня прислали выяснить, что с вами произошло.
– Они поняли, кто я. Они убили меня за это. Но перед тем, как я умру, позвольте рассказать вам все, что я знаю. Пожалуйста, еще немного вина. Побыстрее, мне осталось совсем недолго. Силы покидают меня. Слушайте.
Порох хранится в келье матери-настоятельницы. В стене просверлено отверстие, которое выходит в келью сестры Анжелы, что рядом с часовней. Все было готово еще два дня назад. Но они обнаружили письмо и подвергли меня пыткам.
– О Боже! Вы висите уже два дня?
– Мне показалось, что два года. Товарищ, я верно служил Франции, разве не так? Сослужи мне небольшую службу. Вонзи кинжал в мое сердце, дорогой друг! Умоляю, заклинаю тебя, прекрати мои муки.
Положение несчастного было воистину безнадежным. Самым милосердным способом облегчить его страдания был именно тот, о котором он просил. Тем не менее я не мог хладнокровно вонзить клинок в его тело, хотя прекрасно понимал, что будь я на его месте, то просил бы о том же как о величайшей милости. Внезапная мысль вспыхнула в голове. В кармане у меня находилась субстанция, которая дарует мгновенную, безболезненную смерть. Ампула являлась моей личной защитой от возможных пыток, но эта несчастная душа нуждалась в яде больше меня. Кроме того, Юбер заслужил достойный конец своей верной службой Франции. Я вытащил ампулу из кармана и вылил содержимое в бокал с вином. Я собрался было поднести чашу к губам несчастного, как вдруг за дверью раздался шум и бряцанье оружия. В мгновение ока я затушил свечу и спрятался за оконной шторой. Дверь растворилась. Два смуглых испанца со свирепыми лицами ворвались в дом. Они были в гражданской одежде, но вооружены мушкетами, которые на ремнях свисали с их плеч. Я выглянул сквозь щель в шторе. Меня обуял ужас: а вдруг они пришли по моим следам? Но вскоре стало ясно: негодяи явились, чтобы поглазеть на моего несчастного соотечественника и позлорадствовать.
Один из них держал фонарь. Он осветил лицо умирающего человека. Оба испанца зашлись издевательским хохотом. Глаза человека с фонарем остановились на чаше с вином на столе. Он поднял чашу, поднес к губам несчастного Юбера с дьявольской ухмылкой, а затем, когда страдалец непроизвольно раскрыл рот, убрал руку и осушил чашу одним большим глотком. В эту же секунду испанец издал леденящий душу крик, схватился руками за горло и замертво свалился на пол. Его товарищ уставился на мертвое тело со страхом и изумлением, а затем, обуреваемый суеверным ужасом, завопил и, как сумасшедший, выскочил из дома. Я слышал, как его сапоги стучали по каменной мостовой, пока звуки не затихли вдали.
Фонарь остался гореть на столе. Из-за шторы я смог рассмотреть, что шея Юбера неестественно изогнулась. Его страдания наконец-то закончились. Бедняга также испустил дух. Попытка дотянуться губами до вина стала его последним движением. В доме царила мертвая тишина. Лишь звук часов прерывал ее. На стене висело искореженное болью тело француза, на полу застыло безжизненное тело испанца. Первый раз в жизни спазм ужаса сжал мое сердце. Я видел десятки тысяч мертвых людей, подверженных самой разнообразной степени увечья, но никто из них не задевал меня так сильно, как эти две неподвижные фигуры в темной, мрачной комнате. Вне себя я выскочил на улицу. Испанцы, не желая того, облегчили мою задачу. Теперь я не должен был брать грех на душу, чтобы облегчить страдания умирающего товарища. Я бежал настолько быстро, насколько мог, пока разум не вернулся ко мне.
Я остановился в тени, тяжело дыша. С трудом собравшись с мыслями, я размышлял над тем, что предпринять дальше. Пока я стоял в нерешительности, огромный медный колокол дважды пробил над моей головой. Было два часа ночи. В четыре должен начаться штурм. У меня оставалось два часа, чтобы завершить начатое.
Собор был ярко освещен. Группы людей толпились у входа. Я решил зайти внутрь, полагая, что в святом месте вряд ли кому-то придет в голову приставать с расспросами. Мне нужно было побыть в тишине, чтобы обдумать план действий. Во время военных действий собор выполнял роль госпиталя, убежища и склада. Один из проходов был заполнен провизией, в другом стояли койки с ранеными и больными. В центре столпилось множество бездомных, которые жгли костры и готовили еду прямо на мозаичном полу. Немало людей молилось. Я решил последовать их примеру, встал на колени в тени колонны и вознес горячую молитву. Я молил Господа от всего сердца, чтобы он позволил мне выбраться отсюда живым и совершить поступок, который прославит мое имя в Испании так же, как прославил когда-то в Германии. Дождавшись, когда часы пробьют три, я покинул собор и направился к монастырю Мадонны. Те, кто знают меня, поймут, что я был не из тех людей, которые готовы смириться с поражением. Я не собирался возвращаться в расположение французских войск с докладом о том, что агент мертв, а план провален. Мне предстояло найти способ завершить начатое или славно погибнуть.
Миновав широкий бульвар второй раз, я подошел к монастырю, который являлся ключевым звеном обороны противника. Монастырь был построен в форме квадрата с садом посередине. В саду в полной боевой готовности находились сотни вооруженных испанцев. Горожанам было известно, что французы могут начать атаку с минуты на минуту. До сего времени наши битвы в Европе происходили против регулярных вражеских армий. Лишь здесь, в Испании нам пришлось столкнуться с вооруженным народом.
С одной стороны, победителя в подобной схватке не ожидала слава. Что за слава в победе над жалкой горсткой престарелых лавочников, тупых крестьян, упрямых священников, экзальтированных женщин и других созданий, из которых состоял гарнизон? С другой стороны, эти люди никогда не давали тебе покоя, не соблюдали правил ведения войны и страстно желали причинить тебе смерть или увечья любым, самым варварским способом. Только сейчас, увидев разношерстные, но грозные группы людей, что собрались в саду монастыря Мадонны, я стал понимать, насколько отвратительно наше занятие. Солдат не должен размышлять о политике, но казалось, что с самого начала военных действий в Испании над нами висело проклятие. Однако в тот момент я не мог позволить себе ломать голову над подобными вещами.
