Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен (читать полную версию книги TXT) 📗
Он старается встать на колени, нащупывая на поясе меч, но слишком потрясён, чтобы действовать быстро, да и трудно стоящему на коленях извлекать из ножен длинный клинок. Однако со временем он сумеет вытащить меч, и тогда Элена окажется в его власти, ведь у неё больше нет оружия. Она не может разглядеть свой нож и не станет тратить время на поиски — а он всё кричит, зовет на помощь. Скоро кто-нибудь его услышит.
Элена стягивает с талии верёвку, которой хотела его связать, но понимает, что ничего не выйдет. Уже слишком поздно. Она накидывает её петлей на голову стоящего на коленях человека и крепко затягивает на шее. Он вырывается, старается схватить Элену за руки, но верёвка всё туже перетягивает горло. Если бы он сумел достать Элену, то перекинул бы через голову. Она это знает, она видела, как мужчины так делали. Элена борется с ним, что-то прокатилось у неё под ногами. Хворостина для растопки, слишком маленькая, чтобы ею ударить, но Элена подхватывает палку, сует сквозь верёвочную петлю и с её помощью туже закручивает верёвку.
Она слышит судорожные хрипы, видит, как он яростно и безуспешно машет руками, и закручивает веревку всё туже и туже. Наконец она понимает, что лишь веревка удерживает его в вертикальном положении, а руки безвольно повисли. Его голова поникла. Он уже не кричит. И не хрипит. Она отпускает веревку, тело падает, и на этот раз он не поднимается.
Раф держался от усадьбы подальше, пока не увидел, как рано утром кухонные трубы закурились дымком, а через ворота прогромыхала первая телега. Если бы он принялся колотить в ворота среди ночи, чтобы Уолтер впустил его, то слух об этом облетел бы всё поместье быстрее молнии. Но если он зайдёт утром, в толчее слуг, возможно, удастся остаться незамеченным. Раф благодарил Бога за то, что Осборн и Хью уехали.
Он не зря провёл эту ночь. Маленькая лодка, нагруженная мешками с зерном, уже плыла вверх по течению, к Норвичу, с теми же лодочниками, которые увезли Элену в безопасное место. Они везли сообщение Тальботу — требуется посадить на корабль джентльмена, которому срочно надо ускользнуть из здешних мест. Тальбот знал, где найти капитана, не задающего вопросов.
Несколько часов сна на дне лодки перед рассветом Раф провел беспокойно. Возможно, из-за мыслей о встрече со священником впервые за много лет ему приснилась не война, а то аббатство, где он жил в детстве.
Те годы в хоре аббатства стали самыми счастливыми в его жизни. Маленький Раф, отданный церкви в уплату за жизнь отца, оправившись от первого шока разлуки с родителями, неожиданно оказался среди друзей, мужчин и мальчиков - таких же, как и он, искалеченных во славу Божью. Он научился читать и писать, петь на латыни и разбирать ноты. Миряне, съезжавшиеся в церковь аббатства, относились к кастратам как к принцам. Солидные матроны боролись друг с другом за право печь для них самые вкусные угощения, девушки дарили цветы, а богатые мужчины покупали дорогие безделушки. В сравнении с простыми хористами с обычными, пусть и совершенными голосами, эти редкие и ценные мальчики и мужчины считались элитой.
Мальчики-кастраты восхищались прекрасными молодыми людьми чуть за двадцать, чьи внешность и голоса напоминали ангелов. Однако над старшими кастратами с обрюзгшими телами посмеивались и шептались у них за спиной, хотя их пение из-за ширмы заставляло людей плакать. Им не приходило в голову, что придёт время, и их тела тоже постареют и станут нелепыми.
Рафу нравились товарищеские отношения в этой маленькой группе избранных братьев. Но самой большой его радостью стало пение — стоять в хоре, слышать голоса, взмывающие вверх, к престолу самого Бога. Он каждый день мечтал, что однажды вся церковь затаит дыхание при звуках его голоса, льющегося как расплавленное лунное серебро.
Но хотя Раф молился каждую ночь и убеждал себя, что он один из них, он знал — с самого начала с ним что-то было не так. Даже если бы Раф не видел, как учителя пения качают головами, а хористы отводят глаза всякий раз, когда ему приходится петь одному, он понимал — его голос не похож на другие. Он идеально чувствовал музыку. Он точно знал, как должна звучать каждая нота. Он понимал, чего от него требуют, но когда открывал рот — даже сам морщился от досады.
Когда Рафу исполнилось одиннадцать, за ним послали, и у ворот аббатства уже ждала телега, чтобы отвезти его обратно в деревню. Иногда после упражнений голос улучшается, сказали ему, но его — лишь становится хуже. Так случается с некоторыми кастратами. В отличие от обычных мальчиков, голоса у них не ломаются, но с возрастом могут стать надтреснутыми, как колокол с трещиной, из которого не извлечь чистой ноты.
Раф умолял позволить ему стать монахом или принять сан священника, чтобы он мог остаться среди них и слушать их голоса, пусть сам он и не станет одним из них. Но ему в ответ только грустно качали головами.
Разве не знал он, не выучил на уроках, что сказано в Святой Библии — У кого раздавлены ятра, тот не может войти в общество Господне. Евнухи неестественны. Они мерзки и нечисты. Он был искалечен для Бога, и за это теперь его выбрасывали вон с Его глаз.
Когда Раф вернулся домой, отец ничего не сказал. Мать, напротив, постоянно твердила о напрасно потраченных деньгах и разбитых надеждах, которые вся семья на него возлагала. Он разрушил все их мечты тем, что не старался учиться и не был достаточно хорош. А кровать, где раньше спал Раф, занял его младший брат. Его работу на ферме взяли себе другие. Его возвращения никто не ждал. Как над брошенным в пруд камнем, вода сомкнулась над ним, не оставив следа. Но всё это Раф мог бы вынести — ничто не ранило его сильнее, чем отцовское молчание.
Лебедь опустился на воду с громким всплеском, едва не столкнувшись с лодкой. Рябь пробежала по воде, и плоскодонка чуть закачалась. Раф прищурился, глядя на небо — солнце поднялось высоко, Уолтер, должно быть, уже открыл ворота, а слуги приступили к утренним работам. Он с трудом поднялся, яростно расчесывая распухшие укусы болотных мошек на руках.
Вернув лодку старому рыбаку, Раф направился в усадьбу. Ему не удалось подавить зевоту, когда он пересекал внутренний двор, лавируя между суетящимися слугами.
— В такой ранний час, и уже утомился, мерин?
Раф обернулся и увидел Хью, младшего брата Осборна, стоящего перед конюшней. Святые угодники, когда он вернулся? Только вчера он отправился верхом вместе с Осборном и остальными его людьми ко двору короля. Что он здесь делает?
Хью осмотрел управляющего с ног до головы с презрительной усмешкой.
— Во имя Крови Христовой, ты еле стоишь на ногах, и будь на твоем месте кто-то другой, я мог бы поклясться, что он провел ночь в объятиях шлюхи, но мы то знаем, что ты не спал совсем не из-за этого, не так ли?
Раф знал, что остальные слуги едва скрывают улыбки, и отвернулся, с трудом сдерживая гнев. Это было нелегко, кулак так и чесался приложиться о нос Хью.
— Вижу, ты так и не научился хорошим манерам. Ты должен как пес по свисту бежать со всех ног, когда к тебе обращаются хозяева.
Раф развернулся и стремительно зашагал к Хью, сжав кулаки. Он остановился так близко, что Хью, который был на голову ниже, пришлось задрать голову, чтобы взглянуть в лицо Рафа.
— Вы чего-то хотели? — холодно спросил Раф.
Хью усмехнулся.
— Знаешь, я много раз слышал твою речь, но до сих пор не могу привыкнуть к голосу девчонки из тела мужчины. Ну, я сказал "мужчины", но мы оба знаем, что это не совсем верно, да? — Его тон внезапно изменился. — Да, я кое-чего хочу, мерин. Хочу знать, где ты вчера шлялся. Прошлой ночью, вернувшись, я горел в жару, а служанки не принесли мне ничего, чтобы мне полегчало. Я прождал несколько часов хоть какой-нибудь еды, а когда эти никчемные дурёхи наконец соизволили принести съестного, оно оказалось на вкус как собачье дерьмо. Я послал за тобой, чтобы потолковать об их нерадивости, но, видимо ни один из тупиц, которых ты смеха ради зовёшь слугами, не смог тебя найти. И откуда же ты так крался?
