Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович (читаем книги онлайн txt) 📗
Гимназисты запротестовали. Феодосий Терентьевич снова превратился в доброжелательного, но строгого воспитателя. Одернув свой щеголеватый учительский мундир, он скомандовал:
— А теперь идите в классы, соблюдайте спокойствие и дисциплину!
— Вы против государя императора? — раздался звенящий от негодования голос.
Юра оглянулся и узнал старшеклассника — сына генерала Ведерского.
— А ты за распутинского царя? — крикнул Гога.
— Ты не смеешь! Кадет! Россия погибнет! — прокричал Ведерский.
— А ты монархист, черносотенец! Кончилось ваше время!
— Господа, господа, успокойтесь! Уже был звонок. Прошу в классы, — призывал Феодосий Терентьевич.
— Ты на кого намекаешь, Бродский? — громко спросил Гогу сын графа Берга, соседа Бродских.
— На врагов парламентаризма, — ответил тот и спросил: — Ты монархист или республиканец?
— Я за сильную власть, способную довести войну до победного конца, — ответил Берг.
— Царская камарилья продалась немцам. Спасет Россию только власть просвещенных людей — профессоров, адвокатов, энергичных промышленников! — провозгласил Гога.
После уроков гимназистов снова позвали в зал. Все охотно побежали и выстроились как положено.
Пришел директор.
— Господа! — Голос у него был зычный. — Государь император, — он посмотрел на портрет царя, — передал власть цесаревичу Алексею или брату своему — Михаилу. Слухи различные. Я призываю вас быть верноподданными и не верить злонамеренным элементам. Завтра в городе возможны демонстрации. Чернь пытается воспользоваться смутой. Все гимназисты обязаны быть в гимназии. Уличенный в участии в демонстрации или подстрекательстве к тому будет исключен из гимназии.
— Снять портрет царя со стены! — донесся голос из задних рядов.
Юра узнал — кричал Гога.
— Тише! Я сам знаю, что и когда надо делать, и не допущу беспорядков! Расходитесь по классам!
2
Вечером в своем зале собрались пансионеры. Их никто не созывал. «Царя скинули с престола!» Юра никак не мог примириться с мыслью, что это оказалось так просто. Солнце не упало на землю. Землетрясения не произошло. Люди едят, ходят, как обычно. Странно и непонятно! Как же теперь? Будет новый царь, мальчик, чуть старше Юры? И он будет с помощью других управлять государством и всей войной!
Гога влез на стол и говорил о свободе слова — пусть не запрещают ругать, кого хотят и как хотят. Он — за свободу печати. Каждый может писать где хочет и как хочет, хоть на стене. Он за свободу совести! Пусть не притесняют гимназистов, а особенно пансионеров. Отменить надзор: куда хотим, туда и пойдем. А если воспитатели против, свергнуть воспитателей! Если инспектор против, свергнуть Матрешку! Если директор будет против, свергнуть Барбоса! Долой царские порядки в гимназии!
Потом на стол вскочил рыхлый восьмиклассник Сверчков, сын владельца пивного завода. Он призывал совершить революцию в правописании. Долой ять! Долой твердый знак! Пусть уже завтра на уроках никто не пишет ни ятя, ни твердого знака.
— А завтра нам всем влепят по колу и вызовут к инспектору! — крикнул восьмиклассник Ведерский, которого за красоту называли Аполлоном Бельведерским.
— Кто не боится, поднимите руки! — призывал Сверчков.
Поднялся лес рук. Юра тоже поднял руку. Так он впервые проголосовав «за революции».
Вечером уроки в тетрадях писали без ятя и твердого знака.
Рыжий, сменивший Феодосия Терентьевича, увидев, возмутился, накричал, запретил и пригрозил исключением.
И все опять стали писать с ятем и твердым знаком, а про Петра Петровича сочинили: «Твердый Рыжий Ятный Знак — черносотенец, дурак».
Ссорились и спорили, даже когда улеглись в постели.
Рыжий выключил электричество, но разговоры не прекратились. И он снова зажег свет и пригрозил карцером. Замолчали. Но как только погас свет, послышался шепот.
Юра ворочался в темноте с боку на бок. Потом забылся, а очнулся оттого, что кто-то шевелился около его кровати. Посмотрел — темно, никого. Когда глаза привыкли к темноте, заметил на полу лежавшую фигуру.
— Что? — испуганно спросил он.
— Тихо! Спи! — Он узнал голос Гоги.
— А что ты?
— Крикни только! Голову оторву! — И Гога, прижимаясь к полу, двинулся к дверям, за ним змеей пополз кто-то еще.
«Почему они ползут? Почему не вышли прямо в коридор?» — удивился Юра. Он счел, что мушкетеру са’Гайдаку позорно остаться безучастным, тихо спустился с кровати и тоже пополз к двери.
В конце коридора белели три фигуры. Они неслышно поднялись по лестнице на второй этаж. И Юра туда! Они проникли в рекреационный зал, и Юра просунул голову в дверь.
Все трое стояли у дальней стены и дергали раму с портретом царя. Это было очень интересно. Царь не поддавался. Толстая золоченая рама высотой в два человеческих роста была крепко прибита к стене. Доносились тихие ругательства.
Юра решил помочь и подбежал. Сначала все трое испугались, а потом рассердились.
Гога больно ударил его по затылку и скомандовал:
— Марш в постель!
Юра упрямо ответил:
— Не пойду. Я тоже хочу свергать царя!
— Свергать царя?.. Господа, мы свергаем царя! — обрадованно объявил Гога.
Опять все тащили. Вчетвером. А рама не поддавалась.
— Сорвем холст! — предложил кто-то.
И тут все принялись бить кулаками по ногам царя. Но холст только пружинил. И тогда Юра сбегал в спальню, прополз к кровати и принес свой перочинный нож. Гога всадил его царю в ногу и рванул книзу. Холст, громко затрещав, распоролся. Затем Гога попросил, чтобы его подняли на руках повыше и ударил царя ножом в живот. И снова холст громко затрещал.
Кулак Гоги уткнулся в нос Юре:
— Если пикнешь!..
— Я не монархист-черносотенец! — обиженно сказал Юра, впервые определив так свою политическую платформу.
Когда утром классы выстроились на утреннюю молитву, перед взорами гимназистов вместо царя в золотой раме предстало красно-бело-синее полотнище. Кто-то из учителей, спасая положение, затянул пустую раму старым русским флагом.
А за окном на Соборной площади реяли красные знамена. Духовые оркестры играли «Марсельезу». И по улице во всю ее ширину шли и шли колонны демонстрантов, вливаясь на площадь.
— Отойти от окон! Не сметь смотреть в окна! Повернитесь единой к окнам!.. — командовали директор, Матрешка и воспитатели.
Тут только Юра заметил, что на директоре уже нет его орденов, а у Феодосия Терентьевича в петлице большой бант из алого шелка. Такие же красные банты были у кое-кого из старшеклассников и у двух учителей.
После молитвы директор повернулся к строю гимназистов и глухо произнес:
— Гимназия аполитична. Я попрошу, господа…
Его поправил кто-то из старшеклассников:
— Граждане!
— Господа! — подчеркнул директор. — Прошу не вносить в стены гимназии дух политики. Снимите красные банты! — Он выжидающе замолк.
Снял бант только один учитель.
— Ах, так!.. — вскрикнул директор и, весь багровый, поспешно вышел из зала.
— В классы! — приказал инспектор, махая ручками.
Старшеклассники закричали:
— Сегодня праздник!
— Революция!
— Граждане гимназисты, не идите в классы, сегодня занятия отменяются!..
Матрешка растерянно оглядывался.
— Ведите младших в классы, — обратился он к воспитателям: — Со старшими я еще потолкую.
Младшие направились в классы.
— Не будем заниматься! — крикнул Заворуй, как только все сели за парты. — Войдет учитель, а мы застучим ногами и крышками парт. Я начну — вы все за мной.
Вошел учитель французского языка мосье Клада. Кое-кто вскочил, потом сел. Заворуй загромыхал крышкой парты, и все загремели. Шум поднялся невообразимый. Француз что-то говорил, но Юра лишь видел, как шевелились его губы. Потом он безнадежно махнул рукой и ушел. Пришел Феодосий Терентьевич. Все встали. Заворуй опять застучал партой. На этот раз никто его не поддержал.
